Том 12

ПИСЬМА

31. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

21 октября 1989 г.  Москва

Таня, отрава, здравствуй!

Все эти дни нахожусь под впечатлением твоего «чудесного» письма. Тем более, что опять от Твоего величества ни ответа, ни привета. Мы-то здесь, в столицах, позагружены заботами и беготнёй. Даже вот позвонить некогда — рядом автоматы не работают, а в центре надо ещё время выбрать. Тебе, я чувствую, очень опасно находиться одной, да ещё слушать некоторые слова и размышления К. Г.* Вот что, заведи-ка ты себе (конечно, сразу подумала — любовника?) кота, пусть мурлычет и повышает настроение. Я, кстати, думаю об этом и в Москве — тоже ведь настроение не компанейское, особенно после поездки в Тамбов. Мы ведь практически не общаемся, сидим по своим комнатам — работаем или спим. Правда, как я уже говорил, ко многим наезжают гости — этим и живы.

Взяла ты или нет билет? Бремени-то уже осталось всего ничего. Выехать тебе надо в пятницу 3-го. А с обратным пока не торопись — здесь решим.

Я уже взял билеты в один из самых модных театров Москвы — под управлением Спесивцева — на 5-е ноября на «Плаху»*. Вчера ходил в этот театр на разведку — на спектакль «Москва-Петушки» по запрещённой 20 лет повести В. Ерофеева. Признаться, такого ещё на сцене не видел и не слышал — маты, ругательства, голая баба и призывы типа: «Даёшь революцию!», «Долой прежнюю революцию!». Мало этого, во время спектакля прямо в зале случился пожар, так что чуть паника не возникла. Поговаривают, что это сделано специально — для эпатажа и славы. Короче — готовься к зрелищу. Попробую к ним же достать билеты на «Осень патриарха» по Маркесу — там, говорят, такое показывают, такое показывают!.. Открыты сейчас в Москве и сногсшибательные выставки — есть, что посмотреть. (Реклама!)

С Петром виделся три дня назад на собрании членов Правления Московской писательской организации. Избирался главный редактор к нему в издательство, где он — директор*, а также — главный редактор нового журнала «Московский вестник». Последнего избрали — им стал мой руководитель семинара на ВЛК Владимир Иванович Гусев. А вот Петру помощника не избрали — ни один из претендентов не набрал положенного количества голосов.

Из литературных новостей ещё: у нас на семинаре были прозаик Руслан Киреев (он ещё в Тамбове тогда был, помнишь?) и критик Вадим Кожинов — автор «Тютчева». Я им подбросил много вопросов, так что даже, наверное, надоел. А вот в ЦДЛ лично познакомился с Владимиром Орловым (автор «Альтиста Данилова»), Петром Красновым (у нас лежит его книжка «Высокие жаворонки» — лидер молодых) и Юрием Доброскокиным (тоже один из лидеров 30-летних). А последнее «знакомство» — с Сашей Макаровым*. Он приехал на две недели, живёт здесь же на 3 этаже. Вчера сам нашёл меня на ВЛК, очень обрадовался встрече — поговорили с ним о Тамбове и тамбовской литературе. Кстати, Акулинин так и не дал о себе знать, а съезд ихний поди закончился.

Что-то плохо у меня с глазами (это я уже не о возвышенном!), до праздников, наверное, дотяну, а там пойду в больницу. Тем более, что нас лечат в больнице Литфонда, которая славится специалистами.

Ну вот пока и всё…

Жду ответа, как тот соловей того самого лета!

Не забудь прислать или привезти то, что напишет Дорожкина* о сборнике, хотя я шибко сомневаюсь, что напишет.

Привет всем, кто нуждается в моём привете! Принцессе* пока презентов нет — позже будем думать.

Жду!

Муж, супруг и спутник жизни.

P. S. На конвертах указывай — общежитие Литинститута.

P. P. S. Про поцелуи не упоминаю — само собой!

32. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

14 ноября 1989 г.  Москва

Таня, здравствуй и салам!

Вот, в отличие от тебя, не успел приехать, как сразу же — за письмо к тебе. Кутерьма!

Ехал ужасно. Тринадцатое число вполне себя оправдало. Те соседи, что сели напротив в купе и выставили початую бутыль водки, уже до Мичуринска перепились в стельку (два мужика), и один особенно оказался невыносим — плевался, матюгался, кричал, что он большая шишка в МПС и может перекрыть железнодорожный путь в Крым, так как работает «стрелочником» в Джанкое. Оказывается, это два брата, которые похоронили в Тамбове мать 84 лет, и с ними ехала сестра этой матери, старушка, которая от их поведения и потом защищая их от наказания чуть не отдала Богу свою старенькую душу. А дело в конце концов дошло до того, что пришёл бригадир поезда, начал с ними выяснять отношения и началась тут же драка, потом приканали два мильтоши молодых, ещё два или три проводника, но ничего с ними так и не смогли сделать. Короче, я угрозами склонил нашу пышную проводницу к любовному акту: а точнее говоря — заставил её полюбить меня (не без помощи удостоверения*) и перевести на другое место. Ехал на 24-м месте в глубине вагона. Чуть поспал.

Сегодня в ЦДЛ увидел на бегу Петра* — он тоже в шоке. Оказывается, они с Татьяной* в субботу сидели на нашем тамбовском вокзале шесть часов и просились на проходящие поезда — еле уехали. Мы с ним говорили минут пять всего, и я даже не успел сказать про зонтик. Сейчас пойду дозваниваться.

А в ЦДЛ уже второй день идёт Пленум Союза писателей РСФСР. И, уж разумеется, первого, кого я увидел там — В. Герасина. А потом и Акулинина. И вообще там знаменитостей хватало — впервые близко увидел В. Белова. Рож знакомых много. Меня узнают, кроме тамбовских, пока ещё только Пётр, Иван Панкеев (из «Лит. России»), Саша Фоменко (из «Молодой гвардии»), та самая Баранова-Гонченко, Павел Горелов да Юрий Доброскокин. Видел редактора «Урала» Лукьянина, хотел подойти поинтересоваться, что же случилось с теми рассказами, которые выслал я ему в прошлом году, но он так был полусогнуто занят беседой с кем-то из «седовласых», что я не решился его беспокоить.

Там же сегодня подписался и на «Московский литератор». Квитанций они не дают, так что приходится верить на слово.

Здесь меня уже ждало письмо от Надежды*. Она, оказывается, потеряла мой адрес, потому и не писала. Тоже кутерьма из кутерьмов! Дела там у неё вроде не ахти — одни заботы.

Ну всё, буду закругляться. После этого 651-го да ещё с такими соседями в сон клонит. К тому же я уже сделал уборку, постирушку провернул и сейчас быстренько ужин сварганю.

Сегодня выяснил интересную и полезную вещь. Оказывается, междугородные автоматы работают и без монеты около трёх секунд. Я, набирая четыре раза номер, надеюсь, успел тебе сообщить, что добрался нормально и что у меня для разговора нет пятнашек? Если бы ты, отрава, была у меня посообразительнее, я бы успел тебе и в любви объясниться, но ты всё кричала: «Колечка! Ты меня слышишь?.. А, Колечка?..» Приходилось и мне драгоценные секунды тратить на ор: «Слышу!» Мне 15-60 копеек не жалко, но у нас такая дикая почта, что могут вывесить объявление (как сегодня), что монеты не меняются из-за отсутствия работников. Так что в следующий раз я после первого набора скажу; «Это я!», после второго: «Всё нормально!», после третьего: «Люблю!» А ты только поддакивай: «Слышу, дорогой!» Гут?

В эту пятницу едем на экскурсию в Загорск.

Всё!

Жду от тебя письма ровно семь дней. Не будет — развод.

А пока целую тебя несколько раз двойными поцелуями!

Привет всем хулиганкам и её родственникам!

Дядя Коля фон студент, муж и пассажир 651-го безобразия.

33. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

27 ноября 1989 г.  Москва

Таня, здравствуй!

Получил сегодня от тебя второе письмо. Оно, конечно, хорошо, но всё же постарайся писать хотя бы по одному письму в день. Во-первых, будет практика творчества, во-вторых, ублажишь меня, мужа своего единственного. А если серьёзно — правда, пиши почаще. Для меня письма — радость.

Я же почему пишу редко (скопилась куча неотвеченных писем) — застрял с повестью и статьёй*. Идёт такая страшенная правка повести, что некоторые страницы, уже отпечатав, приходится выкидывать. Полностью отпечатал пока только 130 страниц. Будет ещё страниц 70-80. А статью пишу уже на 10-й странице, тоже идёт туго, мыслей много и хочется написать эпохально.

Позавчера перевозили на новую квартиру Владимира Славецкого, для которого я как раз и пишу статью — зав. отделом критики «Литературной учёбы». Мы с ним окончательно стали друзьями и, что самое главное, — единомышленниками, вернее, не стали, а выяснили это до конца. Он, как и я, в принципе центрист, но сочувствует «русским». Написал статью, дал мне её прочитать, и я подтвердил его опасения, что статья наделает шуму и врагов ему как из того лагеря, так и из этого. А мысль статьи в том, что хватит, ребята, грызться, пора начинать писать, создавать настоящую литературу.

Подробности в разговоре, а пока — о квартире. Это — кошмар. Его взяли на работу в июне, а уже в сентябре выдали ордер на эту квартиру. Единственный пока недостаток — далековато, но уже заканчивают строить метро. И ещё — подъезды и лифтные площадки обособленнее и криминогеннее, чем в нашем доме — тёмные, изолированные закоулки. Но зато — квартира! Трёхкомнатная, 46 метров, коридор метров 15 со встроенными шкафами, лоджия метров 15 со сливами и швелером поверху (тоже, как у нас кирпичная стенка, но сверху — железный швеллер для крепости), полы паркетные, ванна и санузел выложены плиткой голубой, кухня тоже, обои, двери, окна — всё сделано на ять. Только завидовать остаётся. Единственное, во всей квартире торчали голые провода, без патронов и лампочек. Володя был в трансе — как же быть? И когда он узнал, что я могу сделать свет и действительно сделал в двух комнатах, ванной и прихожей, Володя чуть не обалдел и потом весь вечер твердил, что я — гений в быте и жизни. А потом добавлял — и в литературе.

Благодаря этому переезду, я сдружился крепче не только с Володей Славецким, но и сошёлся с Андреем Новиковым, поэтом, пятикурсником Литинститута и липчанином. Хороший парень. Особенно интересен тем (кроме поэзии, а поэт он, действительно, неплохой), что является эпилептиком, как Достоевский. Так вот, он, естественно, этими всеми вопросами интересуется и утверждает, что умеет по внешним признакам определить, к какому из двух основных типов современного человека (эпилептик или шизофреник) относится тот или иной индивидуум. Андрей посмотрел на нашу с тобой семейную фотографию и определил, что мы ОБА с тобой ЭПИЛЕПТИКИ, и это в какой-то мере хорошо, ибо плохо, когда в семье сталкиваются эпилептик и шизо. Кстати, ты сильно не пугайся, мы можем всю жизнь только подавать надежды стать настоящими припадочными эпилептиками, а если и станем, то (я верю Достоевскому и Андрею) испытаем самые вершины счастья, какие только доступны смертным.

Теперь, пока не забыл, о Кашпировском*. Сегодня в «Правде» (27 ноября) есть отчёт о заседании философского общества, где обсуждались проблемы с Кашпировским. Я и раньше слышал, и вот опять зашел об этом разговор, что толком никому не известно, как его воздействие на телезрителей скажется через год, пять лет, сорок… Оказывается, в Венгрии проводили в 70-х годах подобные телесеансы и очень скоро проявился взрыв болезней и смертей. Короче, последний раз тебе говорю — брось Кашпировского!

Теперь о — Божеском. За это время были две экскурсии и обе — чудесные. Первая — в Загорск. У нас учится болгарин Валентин Гачев, который лично знает первого секретаря Загорского горкома партии. Валентин ему заранее позвонил, и нас встретили так, что слов нет. Нам показали то, что никому и никогда не показывают. Даже открыли для нас летний Успенский собор, провели в музей лавры — нам показали знаменитый и уникальнейший оклад с иконы Андрея Рублёва «Троица», словами это не передать. Нас водил по музеям и по всей Лавре инок, который буквально заражал своей верой, он столько рассказал — я, к примеру, слава Богу, на тридцать седьмом году жизни научился ВИДЕТЬ иконы, понимать, что такое иконостас, его символику и содержание… Одним словом, уже вот только за одни такие поездки можно быть благодарным ВЛК до конца жизни.

А в эту пятницу состоялась экскурсия по древней Москве. И главные объекты — Свято-Данилов монастырь и Новодевичий монастырь. И как я не догадался свозить тебя в Данилов монастырь, который, как ты знаешь, был пять лет назад отдан Русской православной церкви и стал резиденцией патриарха. Расписывать не буду, в феврале вместе съездим, послушаем службу, всё поглядим. А в Новодевичьем монастыре, оказывается, — резиденция епарха Московского и Коломенского Ювеналия. Там тоже стоит провести целый день. Хотя на выставки русских изразцов (куда нас водили) и русского оружия (куда нас не смогли провести) попасть невероятно трудно. Потом мы пробежались по кладбищу, но так как началась метель, ничего хорошего из этого не получилось.

А потом (кончаю о божественном) мы поехали получать стипендию, и там я получил хороший заряд бодрости. Дело в том, что мне выдали стипендию в размере 74 руб. 50 коп. А когда я пошёл в бухгалтерию выяснять сей казус, мне объяснили, что с меня, оказывается, забывали брать за бездетность по шесть рублей, и вот теперь высчитали сразу за три месяца 18 рублей. Как ты понимаешь, настроение у меня получилось не праздничное. Жду с нетерпением завтрашнего дня, пойду к главному бухгалтеру и задам всего один вопрос: «Если мне как бездетному платят на пятьдесят рублей меньше, чем другим, то почему высчитывают ещё и эти несчастные шесть рублей?» Хотя, в принципе, мне, конечно, выступать не стоит, дело в том, что нашего милейшего проректора В. В. Сорокина, который, практически, меня и взял в обход всех инструкций*, избрали освобождённым секретарём Союза писателей РСФСР. Правда, он нам позавчера сказал, что, узнав, кого прочат на его место (фамилию он не назвал), Валентин Васильевич заявил, что будет совмещать две должности за одну зарплату, но ВЛК евреям не отдаст. Вот пока мы и надеемся, что он действительно сможет тянуть две лямки, а иначе новый проректор вполне может поинтересоваться: почему это Наседкин, имеющий высшее образование и не член СП, занимает у нас место?

Ладно, хватит о возвышенном. Билет я купил, но это — анекдот. Пришёл за 44 дня в кассу и прошу одно купейное на 31-й до Тамбова, Отвечают: только боковые плацкартные. Следом за мной человек просит купейное на 31-й до Тамбова на послезавтра — пожалуйста! Короче, я решил себе кровь не портить и попросил на 29-е декабря купе на любой поезд. Мне дали на 13-й саратовский. Выезжает он из Москвы в 15:30 дня, и в Тамбове я буду в час ночи. Я уже на этом поезде однажды приезжал.

Теперь, пока, опять же, не забыл, отменяю своё распоряжение об искусственной ёлочке. Всё же лучше раз в году полюбоваться на живую. Покупай, только поменьше, метра полтора.

Отвечаю на твои вопросы из двух писем. Зонт Алёшкиным так понравился, что Пётр визжал и плакал от счастья, говоря мне это по телефону. А как на самом деле — я с ними уже долго не вижусь. Татьяна уезжает в Тамбовщину 3 декабря, а я решил придти к ним только с готовой рукописью повести. Да, совсем забыл сказать, что Пётр прочитал мою статью «Подпольный человек Достоевского как человек», восхитился и сказал, что она будет опубликована в ИХ журнале*.

Насчёт кепи ты меня, естественно, убила: я ношу головные уборы типа кепи как раз 58 размера, и очень жаль теперь искать подобное в Москве.

Кстати, в Москве до Рождества (25 декабря) должны открыться широкие прилавки какой-то итальянской фирмы по производству одежды, которая поклялась, что за приемлемые цены обеспечит ВСЕХ жителей столицы и даже гостей самыми необходимыми модными шмотками. Ждём!

Что касается французских духов, то здесь на ул. Горького открылся магазинчик западной парфюмерии — австрийской, канадской, бельгийской, французской. Цена духов (размер флакона — с кукиш мальчика пяти лет) — 120 рублей. Буду думать.

Насчёт пеноплена (я не знаю, что сие такое) думай сама. Я повторяю, после того, как увидел квартиру Славецкого, стал ипохондриком — разве нам не могли отделать квартиру?

Ну и под конец сообщаю самую пикантную новость. Мне подарили голую шикарную женщину в цветном исполнении. Я назвал её Дарьей и поместил между стёклами книжных полок. Так что теперь комната моя заселена густо и вызывающе. Когда ты приедешь, мы Дарью выселим за книги!

Ну всё, отрава! Соскучился и люблю!

Здесь у нас ударила зима, и я всё представляю, как в январе будем шастать по окрестностям Тамбова на лыжах.

А пока всем привет, особенно, конечно, — Мартышке Вячеславовне!

Пиши чаше и не на одном листе.

Целую девять тысяч двенадцать с половиной раз!

Муж Коля фон Наседкин.

34. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

8 декабря 1989 г.  Москва

Таня, здравствуй!

Случилось страшное несчастье!.. Только что в книжном магазине возле общежития я хотел купить открытку, чтобы поздравить тебя, отраву, с первым днём рождения*. Полез в карман! А кошелька нету!!! Вот тебе и троллейбус! А ещё — Москва!..

Слава Богу, там было всего несколько рублишек (правда, последних!), талон на сахар и транспортные талоны штук пять. Всё равно жалко! Придётся сейчас ехать в сберкассу — подпитываться. Вот такие радости жизни.

Получил от тебя послания из «Москвы» (вполне нормальное, иного я и не ждал) и из Библиотеки «МГ»*, которое меня оторопило (от слова «оторопеть»). Кому ни дам почитать — все в трансе, что до сих пор такое возможно в нашем книгоиздательстве. Никак не могу встретиться с Лыкошиным, чтобы он оскорбился лично (ведь, в первую очередь, все оскорбления в этой бумажке метят в него) и что-нибудь предпринял. Хотя, с другой стороны, я думаю, что, может быть, сие — перст Божий. А вдруг у меня в «Современнике» всё же возьмут рукопись, а бывали случаи, что выкидывали из плана рукописи, которые публиковались прежде в Библиотечке «МГ». Короче — ну их к…!

Сообщаю тебе две приятные новости подряд. 1. Полностью закончил «Казнить нельзя помиловать». Вчера отвёз Петру. Ночевал у него. Татьяну он проводил в Уваровщину, ездил с ней до Тамбова. Рассказывал, как вечером ходил возле нашего дома (в воскресенье 3-го), но не решился зайти, чтобы я-де не взревновал потом. Чудак! Короче, повесть я ему отвёз, но он сейчас так загружен собственными делами, что неизвестно когда будет читать. Тем более у него температура за 38, не дай Бог, разболеется. Одним словом, надо ждать.

Зато у него я увидел штучку, которую нумерую цифрой 2. А именно — он мне показал вёрстку нового российского альманаха «Глагол», и там в редакционное коллегии значится и — НИКОЛАЙ НАСЕДКИН. А содержание такое, что за этим томом будут ломиться толпы — воспоминания Пуришкевича об убийстве Григория Распутина, матершинные частушки, собранные Николаем Старшиновым (Я лежала с Коленькой / Абсолютно голенькой, / Потому что для красы / Он стянул с меня трусы!..), стихотворение сестры Николая II, написанное ею накануне смерти (казни), и, главное, — книга Аркадия Аверченко «Дюжина ножей в спину революции». Страшная вещь!

Сразу и скажу, что я приготовил тебе подарок к годовщине нашей свадьбы. Разумеется, не пошлые духи, а — рукопись (сам перепечатал) страшной книги, верней — статьи Владимира Солоухина «Читая Ленина». Теперь, прочитав её, я наконец-то начал кое-что понимать и расставил точки над i. Как приеду, буду читать тебе вслух и по слогам.

Высылаю, опять же в виде подарка (я тебя, однако, задарил!) две вырезки из газет. Для расширения кругозора.

Сообщаю откровенно, что я тут занялся развратом в смысле видео. Одним словом, я увлёкся видеофильмами и уже посмотрел штук десять. Кошмар! Такого ужаса и такой порнографии, как кричат наши защитники морали, действительно в советском кино нет. Для расширения кинокругозора думаю посмотреть ещё фильмов с десяток, правда, и цены кусаются.

К врачу я пока не ходил — нет времени. Вот сейчас ещё статью для «Литучёбы» напишу, съезжу в Тамбов, а потом уже, в феврале, пойду по больницам.

Сухоруков* — гад и подлец! — так у меня и не появился. Передай ему моё «Фу!».

Сегодня в честь окончания грандиозной работы над повестью я позволил себе праздник — взял пива двухлитровую банку и мяса. Сообщаю это тебе, отравенция, для того, чтобы пустить тебе адреналин в кровь и заставить думать обо мне весь вечер!

Вместо открытки посылаю тебе на день рождения календарик — радуйся и благодари!

Передаю всем привет, а мартышонку* я купил по случаю жевательной резинки (она ей более слаще, чем все ваши ботинки, сапоги и шапки!).

Пиши чаще и побольше, ведь в Тамбове (Баранове*) новостей должно быть много.

Да, совсем забыл — Пётр выяснил, что Патриарх всея Руси Пимен родом из Уваровского района Тамбовской области и сейчас там живёт его родная сестра.

Целую, целую, целую, целую, целую!!!

Жди меня, и я вернусь!..

До скорой встречи!

Твой муж — Коля.

35. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

19 декабря 1989 г.  Москва

Таня, здравствуй!

Что-то, раскрасавица моя, ты меня не балуешь своими письмами! Сегодня, в день Зимнего Николы, ожидал получить от тебя тёплые (а ещё лучше — горячие!) поздравления с именинами и скромный подарочек в виде чего-нибудь! Эх ты! Позор! Льёшь воду на мельницу мирового империализма и сионизма!!!

Коротко о делах. «Казнить нельзя помиловать», как я тебе вроде уже писал, закончил и вручил Петру*, но он, ревизионист, занят своей рукописью и мою не читает. Сегодня буду ему по уговору звонить, так как назавтра пока предварительно намечено обмывание новых книг его и Валеры Козлова в ресторане ЦДЛ. Они меня приглашают. Узнаю и про рукопись.

Зато вчера прорвался к Лыкошину. Как и ожидалось, прочитав отлуп из «Библиотечки “МГ”»*, он вскипел, начал туда звонить. На главного негодяя — зав. редакцией Жеглова — не попал, но круто поговорил с сотрудником («Вы что там! Это талантливый писатель молодой пришёл к вам с моей рекомендацией, а вы его отфутболиваете с такой наглой отпиской?! Чтобы немедленно мне Жеглов позвонил!..) и, чувствуется, оскорбился всерьёз. Позвонил он затем и в «Современник» Барановой-Гонченко: «Лариса, как там дела с рукописью Коли Наседкина? Ещё смотрите? Лариса, очень тебя прошу: человек талантливый, надо поддержать, внимательно отнестись. Это не в порядке дружеского давления, но просьба очень и очень большая!» Теперь надо ждать, чем всё это закончится.

Закончил я и статью в «Литучёбу», сейчас понесу туда. Называется «Границы провинции»*, толщиной в 19 страниц и напичкана пафосом, негодованием, страстностью и, чего ум скромничать, талантом. По крайней мере, читал Олегу Игнатьеву*, и он визжал и плакал от восторга.

Сейчас задумал статью под названием «Контраст»* с подзаголовком «Кропоткин и Солженицын: эффект параллельного чтения». Тема капитальная: как в царских тюрьмах «издевались» над революционерами и как политические «отдыхали» в тюрьмах и лагерях при Советской власти. Буду работать дома и за январь надо её оформить.

Купил за последнее время две хорошие книжки: «Потешки. Считалки. Небылицы» и «О любви» Стендаля. Но упустил прекрасный том Розанова — не хватило денег.

Ах деньги, деньги! Их кошмарно не хватает, и я уже устал думать о том, где их доставать. Щиплю потихоньку сберкнижку, тем и живу, не шибко выделяясь из толпы остальных молодых литераторов.

Впрочем, моя благоверная, ты не любишь речей о презренном металле, поэтому — о другом.

Вчера был на чудесном вечере в Колонном зале Дома союзов, посвящённом Некрасову. Я впервые был в этом великолепном зале, где в 1880 году проходили основные торжества Пушкинского праздника и где Фёдор Михайлович Достоевский своей знаменитой речью о Пушкине потряс тысячный зал. Во вчерашнем вечере принимали участие Егор Исаев, Виктор Боков, Сергей Викулов, Татьяна Глушкова, Алексей Марков, Геннадий Серебряков, Юрий Прокушев, наш Валентин Сорокин, Николай Старшинов. Потом выступал священник (я не расслышал — какой) и хор Московской Патриархии. Направленность вечера была в русле «Нашего современника» и «Лит. России».

Вот несколько штрихов. Виктор Боков закончил речь тем, что Ленин, как и Некрасов, безумно любил русского крестьянина. Я ему послал записку: «Прежде чем говорить о любви Ленина к крестьянам, почитайте его статьи 1916—1922 гг. или, по крайней мере, — статью В. Солоухина “Читая Ленина”. Пора повзрослеть».

Прекрасно выступил проректор наших ВЛК В. Сорокин, сорвал бурные аплодисменты. Пафос такой: доколе, Русская земля, будут топтать тебя иноверцы?! Он напомнил, что как раз в этот день (18 декабря) в Москве открылся съезд сионистов (!).

Отлично выступил до этого незнакомый мне Г. Серебряков. Особенно одно его стихотворение о том, что корабль наш тонет, в команду затесались какие-то странные матросы со странной кровью, а капитан на мостике почему-то делает довольный вид — вызвало шквал аплодисментов. Священник говорил о том, что вера спасает и соединяет, сплачивает людей. И ещё сказал, что он слышал выступление Бжежинского и поразился его словам, что Россию может спасти только соединение Церкви и Армии, значит, резюмировал отец, видите какой силой обладает вера, церковь… В общем, смысл такой. Кстати, когда приеду, напомни мне рассказать о марте будущего года*.

А уж про песнопения церковные я и говорить не буду, можешь представить себе, на каком уровне это было, какой транс.

Может, ты не получила моего последнего письма, поэтому на всякий случай напоминаю: билет я взял на 29-е, поезд выходит из Москвы в полтретьего дня и будет — дай Бог! — в Тамбове в час ночи. Постарайся днём поспать, чтобы суметь помыть меня, накормить и обласкать!

Всё, что ты сообщаешь о «КЗ» и Фирсове* (через «и»!) — ужасно. Будем готовиться к борьбе!

Не был я на похоронах Сахарова, но событие было грандиозное и массовое.

Кончаю. Целую авансом 3,5 раза в ожидании скорой встречи!

Муж Коля, знаменитый потом писатель.

Ещё раз поздравляю тебя с 22 декабря!* Разрешаю в этот день купить себе торт и, пия с ним чай, приказываю вспоминать меня так, чтобы мне икалось!

Привет всем тамбовским родичам от мала до велика!

36. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

12 февраля 1990 г.  Москва

Таня, здравствуй!

Письмо получил на следующий день после того, как отправил тебе твою фотокарточку. Надеюсь, она тебе понравилась. Хотя, конечно, ты у меня красавица.

Спешу сообщить, что соскучился беспредельно и вижу тебя каждый день, вернее — ночь во сне. Вообще — тоска ужаснейшая. В первые дни — так особенно. Хмарь и хмурь стояли в погоде, в комнате серо, на улицах ещё и слякотно. Но вот уже второй день над Москвой сияет солнце, настоящая весна, а на душе смурно. Вот если б ты со мной поехала! Напоминаю, что письма, письма и письма!.. Они скрашивают жизнь и унылое московское существование.

Сегодня я ходил в куртке и без шапки — было плюс пять днём. А ходил я в «Современник» на первую встречу с редакторшей моего сборника критики*. Трепещи: Светлана Анатольевна Ростунова оказалась молодой и привлекательной девушкой! Впрочем, сразу спешу тебя успокоить — она, оказывается, родная дочь Анатолия Петровича Ланщикова, так что я смотрел на неё почтительно и деловито. Она мне сказала немало хороших слов о рукописи, но по-прежнему считает, что много довольно таки необходимо выкинуть. Окончательно вопрос решится с объёмом рукописи и её участи месяца через два. Опять надо ждать и надеяться!

Теперь новость похуже. Рукопись прозы из «Современника» мне, увы, вернули на том основании, что-де на неё получена отрицательная рецензия. Рецензентша, некая Л. Нешкова, начала за здравие («Наседкин умеет увлечь читателя, захватить его, повести за собой… читая его рукописи, нелегко оторваться» и т. п.), а кончила за упокой — и с тем она не согласна, и с этим… Сочиняю по этому поводу едкое письмо Барановой-Гонченко: рецензентша зачастую не согласна с тем, с чем были согласны Ланщиков, Лыкошин… Впрочем, дело не в письмах, а в том, куда рукопись влачить. Пётр* обещал мне дать совет, но всё нам некогда встретиться и поговорить. Я до сих пор даже книги Акулинина ему не передал.

Пётр вообще сейчас страшно занятой человек. Издательство заселилось в помещение, в котором находилась редакция «Московского литератора». Но там тесно, и Петя выбивает новое помещение, мотается в командировки за бумагой и т. д. Я с ним один только раз и поговорил на ходу. Сегодня вечером буду звонить.

Но самое главное, что я уже познакомился с редактором своей книги (будущей!)*. Это писатель Анатолий Кончиц (такая вот фамилия!). Мы с ним уже разобрали все его замечания — их масса, но все они мелкие, только по языку и стилю. Я не с каждым замечанием согласился — искали компромисс. Сейчас я уже закончил правку и теперь остаётся только молиться Богу, чтобы ничего не помешало выходу книги. Только, Таня, — никому ни слова! Тайна сия велика есть! Поняла?..

Ну вот, пока письмо пишу — и легче стало. А тут ещё прервался и попил чайку с вишнёвым вареньем. Совсем, как дома. Особенно — если глаза закрыть и не видеть этой грязи и нищеты общежитской, а представлять, что сидишь в кухне (на кухне?) родного дома. Хорошо, уютно… Впрочем — занавесок не хватает!.. Зато в холодильнике что есть…….

Кстати, все заметили мою «интересную» причёску, и то, что я потолстел дома. Я думаю, что и причёска, изготовленная мадам Наседкиной в ванно-туалетных условиях, полнит моё лицо, но и доля правды есть в том, что я много позволял себе есть за прошедший месяц. Всю эту неделю в Москве по инерции я позволял себе гастрономические излишества — жарил по 300-400 граммов мяса на один обед или ужин, да ещё с гарниром. Но понял, что рискую окончательно фигурой и решил остановиться — есть меньше и реже. Однако… С кухни наносит сейчас умопомрачительные запахи, и я чувствую, что чай — даже и с вишнёвым вареньем! — чувствует себя в моём желудке сиротливо. Придётся после стирки соображать плотный ужин (я затеваю сегодня большую стирку)…

Ты-то, отрава и ленивица, надеюсь, готовишь себе хотя бы скромные ужины? Или — Клавдия Герасимовна таскает борщи и студни?..

К слову, до какого же позора с едой мы докатились в России! Это я о «Макдональдсе» вспомнил. Представляешь, теперь вся правая часть Пушкинской площади перекрыта ограждениями, закрыто движение транспорта и пешеходов по части Большой Бронной (по которой — самый короткий путь на ВЛК), и всё из-за срамной очереди в несколько сот голов, выстраивающейся к «Макдональдсу», чтобы сожрать бутерброд за четыре рубля. Владельцы этой харчевни, опешив от дикости россиян, даже ввели необыкновенное для своих «Макдональдсов» правило: в одни руки отпускаются только… 10 (десять) фирменных бутербродов! Это сделано потому, что с первых же дней их начали перепродавать на чёрном рынке по двойной цене… Нонсенс какой-то! Я когда в первый раз эту очередь «мавзолейную» увидел — чуть не заплакал. Стыдно! Сам я, конечно, не попробую этот дурацкий «мак» до тех пор, пока всё не войдёт в берега цивилизованного приличия.

Закругляюсь. Не забудь сообщить о материалах у Начаса* и Овсянникова*. А самое главное — о книжке воронежской. Пиши больше о том, как живут все родные и близкие. Кстати же, недавно купил по случаю цветное фото Ганьшиной Ирины Вячеславовны. Высылаю…

Большой привет всем тамбовцам, тамбовчанам и тамбовчатам!

Не забудь изъять из ремонтного сервиса телевизор.

О третьем замке думать и мечтать не надо, лучше договориться с соседями и поставить один замок на входную дверь в коридор.

За Степанова* рад — право же, в Тамбове жить лучше, чем в Москве.

Целую тебя в щёки, в губы и в нос!

Жду писем!

Николай-муж.

37. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

3 марта 1990 г.  Москва

Таня, отравенция, здравствуй!

Пишу тезисное письмо, дело в том, что Пётр посоветовал мне в тот сборник, который я понесу в «Советский писатель», включить и «Казнить нельзя помиловать», и вот я теперь уже неделю сижу за машинкой и долблю как дятел. Отдолбил только половину.

У Алёшкиных был в то воскресенье. Познакомился там с другом Петра из Харькова — Андреем Коновко (он о нём часто поминал и у нас). Парень хороший. Тоже по заказу Петра сотворил детектив, но, видимо, слабее моего, так как Пётр возвращал его ему на переработку,

Судьба моей повести будет окончательно решена к маю, когда редсовет утвердит её в плане. Моли Бога!

Что касается статьи в «Литучёбу»*, то Славецкий вроде бы сказал, что пойдёт. Но не забывай, что над ним есть ещё начальники — всё зависит от них.

Гусев* повесть мою так до конца и не может дочитать. Нехороший он человек! Правда, говорят, у него не клеится дело с журналом — ещё ни одного номера не вышло.

Была у нас на ВЛК опять встреча с Кожиновым. Он сказал, что написал книгу о семи гениальных поэтах русских XIX в. и предложил угадать их имена. Изо всех вээлкашников я один составил правильный список — Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Баратынский, Некрасов, Фет, Кольцов. Кожинов сказал — есть вкус у Наседкина. Гордись!

Если бы ты видела «Архипелаг ГУЛАГ»! Какое шикарнейшее издание — репринтное с французского. Но главное, конечно, содержание! Я уже дочитываю первый том, хотя после десяти страниц уже хочется удавиться. Готовься — пока не прочитаешь весь «Архипелаг ГУЛАГ», ни единой книги я тебе не дам читать. Это — правда о Советской власти за все её 70 лет!

У нас рядом с общежитием на остановке развешаны листовки «Памяти». Приедешь — почитаешь. Оченно интересные факты.

Теперь о покупках. Деньги, как я уже говорил, ещё не пришли, но они пока и не нужны. В магазинах ничего нет. Висит, правда, болгарское пальто в ёлочку, серое, но тонковатое и стоит всего 130 рублей — видимо, тряпка. Но я к тому же решил, что надо покупать не «ёлочку», так как в таких ходят уже седые мужики, а — всё же хорошую плащёвку. Так что торопиться не буду — летом легче купить,

Штанов хороших или моего размера тоже нет. Да и меня отговорили покупать в кооперативе. Оказывается, время от времени продают импортные варёнки. Надо ловить. Таня Петру купила за 120 на Кузнецком мосту.

Но я уже решил пока вместо пальто или брюк купить магнитофон-диктофон типа «Легенда». Он стоит-то всего 139 рублей и всегда лежал навалом во всех московских магазинах. И что же? Кинулся в один, другой — шаром покати. Есть магнитофоны, но громоздкие и дороговатые. Впрочем, мне и по магазинам сейчас бегать некогда, да и по грязи не хочется. Приедешь — вместе пробежимся.

Таня, встретить я тебя, видимо, не смогу с поезда — зачем же ночь мучиться на вокзале, а потом днём клевать носом. Я приеду с открытием метро, в начале седьмого часа. Так что тебе придётся с полчаса подождать внизу у входа в метро. Там есть и скамьи, да и походить можно после вагона, размяться.

Теперь второе: не забудь привезти с собой — 1. туфли, 2. кассету под фотоплёнку (они лежат в коробке из-под фотоаппарата в столе на кухне), 3. ещё одну вырезку с рецензией на Петра (а целую газету положи в стол), и 4. «Молодую прозу Черноземья» — четыре экземпляра (неужели — ещё нет?!). Запомнила?

Лёня Шорохов* пока улетел в Ташкент, домой, где ожидаются беспорядки, и он решил защищать стариков родителей от погромов.

Поздравляю тебя замечательной открыткой с праздником.

Большой привет Ирине Вячеславовне, Клавдии Герасимовне, Зинаиде Батьковне и Вячеславу Михайловичу!

А так же поменьше приветы — тёте Лоджии, дядюшке Телевизору и племяннику Барометру! Как они поживают?

Только что позвонил Пётр (с помощью записки), и они с Таней пригласили меня на шесть вечера в ресторан ЦДЛ на лёгкий ужин. Точно даже не понял, по какому поводу. А уже без четверти пять.

Так что прощаюсь, целую пусть и больную без всякой марлевой повязки! И ещё раз! И ещё!..

Мужик Коля.

П. С. У нас намечаются две бригады на поездки — в Румынию и в Забайкалье. Буду пробовать пробиться куда-нибудь.

38. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

2 апреля 1990 г.  Москва

Таня, это — я! Здравствуй!

Длится какой-то кошмар! Бог, судьба или что там ещё — мешают мне увидеть первую мою книжную публикацию.* Нет бандероли! Нет до сих пор! Не знаю, что и думать. Мне, самое главное — посмотреть, правили или не правили. Душа изболелась!

Со «Столицей» я тебе по телефону уже говорил вкратце. Короче, в пятницу отдал рукопись последний раз и сказал Петру*, что больше ни словечка в ней не поправлю. Кстати, 5-го апреля будет заседать Правление московской писательской организации и утверждать план издательства «Столица». В этот день, я думаю, окончательно решится судьба моей гениальной (!?) рукописи.

Теперь о сущем. Вчера провёл преотличный день. Впервые пересилил свою работящую натуру и решил в выходной отдохнуть. Сразу после завтрака поехал в город. От площади Маяковского пошёл пешком до парка им. Горького (1,5 часа!), там проходил День смеха. Но, увидев толпы неимоверные и цены входные — 1 (один) руб. (а во времена моего студенчества вход в парк по праздникам стоил 10 копеек!), я из принципа решил не расставаться с рублём, а пошёл дальше. И на пути встала та церковь (рядом с Октябрьской площадью), которую я тебе, отрава, всё хочу показать. А сам там ни разу не был. И зашёл. А она открыта, только вход, оказывается, с другой стороны. Так вот, красивее её поискать надо! Называется — церковь Иоанна Воина на Якиманке, построена в 1712 году, первый взнос на неё — триста рублей золотом — сделал Пётр Первый. Я зашёл — там шли занятия воскресной церковно-приходской школы в одном углу, а в другом происходило таинство крещения младенцев. Лицезрел. Всё это для меня страшно в новинку.

Затем я направился далее и, проходя мимо «Ударника», увидел, что в нём проходит неделя итальянских фильмов. Наудачу зашёл и, представляешь — есть билеты на фильм «Город женщин» Феллини! Я обалдел до фильма, а после сеанса ещё больше. Я только теперь понял, КТО такой Феллини. Фильм — из разряда необыкновенных.

Но того чище, до сеанса было время, я пошёл в Театр эстрады и купил свободно билет на 5 апреля на творческий вечер Клары Новиковой и Ефима Шифрина. Вот уж насмеюсь и нарегочусь!

Одним словом, с весной и настроение бодрее, и Москва веселей.

Кстати, пока не забыл. Думаю, думаю, что мне делать с майскими праздниками? Нам дадут аж десять дней. Мне, наверное, надо было день рождения здесь отметить, а домой на май прикатить. Чего ты думаешь?

Приготовься, буду тебя огорчать. Туфли замшевые съели полкило моих нервных клеток. Я их берёг и лелеял, дождался, когда всё на улицах высохло дочиста и обул. И что же? На второй день они уже были чёрные. Чем их чистить, я не знаю. Да и вряд ли они очистятся. Пыль к ним прямо-таки прилипает и в них впитывается. Ребята надо мной смеются: в таких туфлях ходят, дескать, только мэны, которые по тротуару ступают три шага из «Мерседеса» в ресторан. Так что я опять обезобувился.

Путешествую по твоим последним письмам. Скажи Славику, что дешёвая вещь (я о дезодоранте) не может быть хорошей. Запах может быть приятным и у рублёвого одеколона, но он не сравнится с французскими духами. В дезодорантах ценится (за это и деньги берут) стойкость запаха.

Пальто я ещё, может быть, привезу, но уж сапоги таскать не буду. Что я чокнулся, что ли?

Заказы никакие, конечно, выполнить не смогу. Книжка, сама знаешь, у меня стала рахитичной*, осталось только на подкормку. А стипендия летит, хотя не пью спиртного ни граммулечки уже черт-те сколько времени. Купил ленты для машинки (б руб.), чудом — плантаглюцид (8 руб.), книжку (2), Петру долг (10), билеты в кино и театр (6), талоны на проезд (2), продукты (10) и ещё туда-сюда. И вот сейчас держу в руках кошелёк и думаю-мечтаю: хоть бы жинка догадалась рублей …наддать прислать сюрпризом! А ты говоришь!

Ещё о деньгах: у нас на курсах есть Володя Бутромеев, из Белоруссии. Так вот, он перебрался в Подмосковье, купил четверть дома в селе за… 25 (!) тысяч. А в Москве, говорят, квартира стоит до 75 тысяч. Вот и разбогатей тут!

Была у нас встреча с Анатолием Салуцким. Напомни, потом расскажу подробнее.

В «Огоньке» № 12 — статья с фото, как избирали Подольского*. Есть ли реакция в Тамбове. Кстати, а как тебе панегирик Овсянникову* в «Лит. России»?

В «Рекламе» было объявление частное о продаже 17 томов Достоевского — то, что я ищу. Но не успел — уже продали. На случай, если такое объявление будет в Тамбове — учти. Сразу покупать!

Был в музее Горького. Потом расскажу. Это — кошмар!

Ну вот, пока и всё. Всем передаю привет размером с Ивана Великого! Ирине Вячеславовне дарю свой портрет на память.

До встречи! Целую! Целую! Целую!

Николай Николаевич Наседкин.

39. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

9 мая 1990 г.  Тамбов

Таня, здравствуй!

Ну ты извини меня! Такой тоски я ещё не испытывал! Как только ты можешь одна жить? В общежитии, там хоть на кухню пойдёшь и живого человека увидишь, а здесь — второй день не выхожу на улицу и — как в тюрьме. Правда, к тебе К. Г.* прибегает да всякие тараканчики* иногда ночуют, а ко мне К. Г. лишь раз заглянула. Так и помереть можно, никто не поможет и не узнает, что я здесь лежу. У меня, кстати, температура 37,8 — поэтому и сижу в хате: в одной майке попал под неожиданный ледяной дождь с ветром. Как бы не пришлось в больницу обращаться. Правда, сейчас уже чуть лучше — полбанки малины извёл и под одеялом потею.

Ну ладно — хватит. О — делах. Третьего мая заглянул в «Орфей» и увидел чудо — «Ария-102-стерео» Рижского завода — одна из лучших советских вертушек. 195 рублей. Но только одна вертушка — без усилителя и колонок. Я побежал к К. Г. взял 200 р. (давала очень неохотно) и купил «Арию». Потом побежал смотреть усилители и колонки. Колонок нет, а усилители — на выбор от 180 р. до 350 р. Я расспросил продавца, посмотрел технические данные и решил покупать «Одиссей» за 350. Побежал к К. Г., но она, увы, денежек не дала — говорит, кончились (какие-то деньги она Славке* отдала). Теперь или тебе придётся покупать или уж дождаться, когда я приеду снова. «Арию» я поставил пока в угол в упаковке. Ты когда приедешь, со Славкой поговори и посоветуйся, может, он поможет купить тебе усилитель (они продаются в том отделе, где телефоны) и колонки.

Кстати, телефон я не хожу и не смотрю. Денег осталось не так уж много. Дело в том, что 4 мая шёл я себе спокойно по улице и встречаю у «Центрального» Полину Дрель*. Она мне сообщает, что молодые прогрессивные журналисты отмечают здесь День печати*. Я, естественно, не мог не присоединиться. Собралась странная компания: Дрейн, Полушкина, Хавина, Полозов, Осичкин, какая-то статистка или корректорша из «КЗ» и три каких-то мужика, не имеющих отношения к журналистике, но, как я понял, имеющие отношения к Дрейн, Полушкиной и то ли к Хавиной, то ли к Статистке. Мне обрадовались (что было приятно), и я с ними посидел часика два. Истратил довольно скромную сумму.

Но опять же дело в том, что на следующее утро, 5 мая, меня рано утром разбудил звонок, открываю — сияющий Пётр Алёшкин проездом из Уварова в Москву. Он обещал заехать, но я как-то не верил. И вот мы с ним достойно отметили уже по-настоящему День печати. Сходили опять же в ресторанчик пообедать — не мог же я его консервами кормить? Но самое главное, что он взял у меня взаймы 50 руб. на мужской зонт-автомат, который мы увидели в магазине у вокзала. В ресторане он оказывается платил последними — только на билет и на постель оставил. Не мог же я отказать Петру? Вот такое положение с финансами. Говорил тебе — оставь приличную сумму, — а ты всё на К. Г. кивала… Впрочем, я тут решил больше на тебя не кричать и не ругаться с тобой! Жизнь так коротка! Отныне буду всегда корректен в семье, вежлив и ласков. Веришь?

Мучаюсь со шкафом на лоджии. Покрасил его, приладил к нему петли, сделал поддержки под низ, а вот с верхними держателями — тоска. Он, собака, тяжеленный как штанга. Один раз подниму, аж чуть пупок не выскакивает, потом целый день отдышиваюсь. Даже если бы К. Г. и была, она бы ничем мне не смогла помочь. Ладно, завтра — последний рывок: будет висеть.

Позавчера произвёл капитальную стирку — опробовал «Цну». Ничего, удобно. Постирал даже полотенца и твой халат. Полотенца, правда, отстирались плоховато — надо было замочить сначала. Халат же вполне чистый, я его повесил на спинку кресла, чтобы он как бы тебя, отраву, имитировал.

Проявил плёнки. Две получились прекрасно — где мы с Алёшкиными, где я в Загорске и т. д., а вот третья — где день рождения мой и Ганьшиных — оказалась вообще бракованной (с фабрики), такая попадается мне в третий раз. Так что придётся в следующий раз опять фотографироваться.

Телевизор ещё не носил, завтра, если будет мне лучше, утром и потартаю, хотя, откровенно сказать, ужас как не хочется.

Ну вот, во всём отчитался как на духу.

Забыл ещё, что телеграмма твоя пришла только 5-го, мы как раз с Петром дома были. Так что я уже волноваться начал.

Ну вот, пойду сейчас в кипятке полежу, потом малины ещё попью и — под одеяло. От машинки голова разболелась и опять знобит.

Целую (хотя могу заразить!) и надеюсь получить до отъезда от тебя цидулю (или — дулю?). Ты, кстати, представляешь, как долго мы теперь не увидимся? Ну всё.

Николай.

40. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

14 мая 1990 г.  Тамбов

Здравствуй, жена — танцовка и мотовка!

Ну ты даешь! Учитывая, что вальс не танцуют в одиночестве, поздравляю тебя с бурным началом весёлой, бесшабашной и т. д. жизни. А если учесть, что уже потребовались деньги — дела идут, а?! Сильно там не шикуй, иначе не хватит денег нам на то, чтобы оборудовать «вертушку» до конца.

Кстати же: я со Славиком* уже говорил — «Одиссей» он не советует. Я думаю, что надо купить усилитель «Вега» за 185 рублей, он и красивый и как раз по габаритам и мощности подходит к «Арии» и нашей квартире. Но всё же покупай вместе со Славиком. Впрочем, в Москве (если жив буду) ещё проинструктирую.

Он был у меня, полку мы повесили. Он взял мой адрес, поедет в Москву покупать двухкассетник, может, будет ночевать у меня.

Теперь инструкции по порядку:

Белые туфли надо выбросить. Я их положил к ведру, сам выбрасывать не стал, чтобы ты не нафантазировала, что я их где-нибудь у чужой жены оставил.

Возле календаря лежат в пакете фотографии. Те, что повёрнуты «рубашкой» и помечены галочкой я наметил для альбома.

Деньги остатние (20 руб.) лежат в ящике под удостоверением. В Москве Пётр*, конечно, уже приготовил остальные 50 руб.

Обязательно оставляй мне все газеты, включая «Комсомольскую правду» и — «Тамбовскую правду». Кстати, обязательно прочитай статью Овсянникова о «Содействии» (первую часть я положил, а вторую ты мне вышли — достать не смог), в «Комсомолке» от 11 мая — материал о теннисистах (особенно о Мартине Навратиловой), а в «Лит. России» статью Пащенко.

С телевизором я намучился. Пришёл сначала без него, ворвался к генеральному директору (а фамилиё евонное — Алёшкин!), потом на следующий день притартал сам телевизор, сегодня пришёл, а он не готов, при мне его клепали и склепали так, что я не уверен в его долгом здравии. Правда, меня мастер просил оставить на один день, но мне эта канитель уже надоела, ещё сломается — продадим в рабство.

Билет я тебе на 29 куплю, но так толком и не понял, когда ты будешь в Москве. Зина тебя стыдит — не могла что ли три рубля разменять на пятнашки да всё толком объяснить?

Здоровье моё внушает оченно сурьёзные опасения. Температура 37,2—37,4 держится и какая-то странная боль в груди. Если бы нас не выкинула 4-я больница, я бы уже сходил. В Москве сразу пойду, просвечусь — может, воспаление лёгких или, того интереснее, — чахотка. Вот весело будет! А тут ещё нет горячей воды с неделю, в доме — голодрыга стоит. Готовьте деньги на венок, мадам! Хотя, впрочем, с этим не шутят.

В следующем письме или телеграмме сообщу, что сказали врачи.

Давай, давай, побеспокойся, вместо того чтобы на танцульки бегать и по ресторанам шастать.

Ну всё, заканчиваю — надо шамать и на вокзал.

Да, забыл: видела ли во «Взгляде» последнем показывали в одном сюжете Писарева, а потом в другом Давитулиани*?

До встречи в Москве!

Целую полтора (1,5) раза в переносицу!

Муж Коля.

41. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

17 мая 1990 г.  Москва

Таня, здравствуй!

Только что получил твоё письмо и вынужден срочно написать пару строк, хотя уже опаздываю на лекцию. Дело в том, что ты по всегдашней своей безалаберности не написала — на каком вокзале будешь меня ждать. Ведь кисловодский поезд прибывает на Курский вокзал. Короче, срочно сразу же напиши. В крайнем случае, если ничего от тебя не успею получить, буду ждать на родном Павелецком вокзале. А впрочем, сама сообщи, если не письмом то телеграммой. И будь в следующий раз поаккуратнее!

Я тебе написал из Тамбова два письма. Правда, на первом поставил индекс кисловодского Главпочтамта, так что из-за этого может задержаться.

Так что новостей особых нет. Правда — хожу каждый день в больницу. Сдаю анализы, прошёл рентген, сегодня — ЭКГ, а потом — ультразвук. Врач подозревает у меня холецистит, из-за этого температура и прыгает. В общем-то, не так уж страшно — я уже чёрт-те что передумал. Впрочем, окончательный диагноз ещё не установлен. Записался в очередь и к окулисту, пойду 21-го.

С Петром* ещё не виделся, некогда.

Магазины в Москве уже пустые. А если где что дают — очереди безумные. Так что все деньги надо перечислить на храм Христа Спасителя. Как тебе эта идея? Что лучше: храм Христа или лишняя и ненужная бижутерия?

Ладно, бегу в институт. Пиши срочно письмецо.

Целую очень осторожно! (Вези мне справку насчёт всего такого прочего!)

Николай.

P. S. Билет я взял на 29-е.

P. P. S. К. Г. и мартышка — живы и здравы. Ганьшины тоже.

Н. Н.

42. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

6 июня 1990 г.  Москва

Таня, физкульт-привет!

Письмо оперативное получил — спасибо! Жду теперь длинного и многосодержательного письма о Тамбове, тебе, родственниках и прочих, как говорит наш доцент Смирнов, колониальных товарах.

Зине* я позвонил, как договаривались, на следующий день из общежития. Но примерно на третьей фразе телефон крякнул и приказал долго жить. Ты Зине это объясни, а то она, не дай Бог, подумает, что я по примеру своей жены, пятнашки экономлю.

Теперь о — здоровье. Детектив продолжается — определить мою хворь не могут. Уже ходил ко второму врачу. Сдал все анализы, вплоть до самых неудобопроизносимых. Просветили меня наскрозь и ультразвуком — абсолютно ничего. Никаких камней, песка, нефти и прочих ископаемых. Врач говорит: «Судя по анализам, вам предстоит жить ещё лет сто!». Ага, говорю я, а — температура? А постоянная боль в правом боку?.. Короче, меня направили к узкому специалисту по прозванию гастролитеролог (если я правильно записал), который будет лазить в меня, как ему заблагорассудится, и должон установить окончательный диагноз. Для начала он (вернее — она) выцедила из вены литра полтора крови якобы на всесторонние анализы. Одним словом, дорогая моя половина, пока считай, что у тебя в наличии имеется здоровый муж. А там посмотрим.

Деньги (начал о предметах скучных) пока не доставлены на мой счёт.* Проживаю остатнее. Вчера виделся в ЦДЛе с Петром*: увы, он настолько занятой товарищ, что уделил мне толечко минуты три. И то во время принятия пищи. Советует ходить мне самому в его бухгалтерию и торопить. Ничего себе! Правда, обрадовал одним: сказал, что, может быть, уже в конце месяца будет вёрстка моей книги. Так что мне надо иметь в виду, что по дороге в Абакан или на обратном пути мне придётся задержаться в Москве дня на три — вычитывать вёрстку.

Ходил в тот магазин, где мы видели с тобой колонки и — заплакал. Колонки есть. Но называются АС-25 и стоят 220 рубчиков. Ку-ку! Теперь придётся искать по всему городу, когда деньги объявятся. Быстренько купи хотя бы усилитель. Кстати, — ты ни словом не обмолвилась в письме об «Арии» — понравилась, нет?

Вчера в ЦДЛ набрался смелости и подошёл к Гусеву. Он сидел и, как всегда, кирял со своей бандой по «Московскому вестнику». Я суровым голосом вопросил: какова, же судьба моей рукописи? Владимир Иванович мне с готовностью отвечает: «От вашей повести я не в восторге (я сглотнул ком в горле), но мы её опубликуем в июне-июле следующего года». Я хотел сесть, но пол в верхнем буфете ЦДЛ был настолько заплёван, что я устоял. И сказал: «Мне сие приятно слышать, В. И., но дело в том, что повесть моя уже выходит в издательстве “Столица”. Готовлюсь вёрстку читать». Он был настолько поражён, что даже протрезвел. И сказал: «Это — не проблема. Мы всё равно опубликуем!» Но я решительно занял противоположную позицию: «Нет, Владимир Иванович, это — не серьёзный разговор. Давайте лучше так: я заберу у вас повесть, а взамен предложу вам новый свой рассказ “Осада” и парочку прежних в придачу». Он сказал — о’кей! Теперь я срочно заканчиваю «Осаду» и ещё дам ему «Встречи с этим человеком» и «Супервратаря».* А что? А вдруг? Ставь свечки в нашем Тамбовском храме.

Там же, в ЦДЛе купил первый номер — исторический — «Московского вестника». Читаю — Гусев мне всё понятнее.

А только что дочитал книгу, которую купил по дикой случайности по госцене в нашем (около общаги) магазине. Авторы — два венгра: Ласло Велади и Тамаш Краус. А книга называется — «Сталин». Это — биография его через историю СССР. Читается мгновенно.

Ездили на экскурсию в Ростов Великий. Получилось не очень — дождь лил весь день. Завтра утром едем в Звенигород. Потом в — Поленово, а затем в — Калугу.

Только что получил телеграмму от Вадима Николаевича* — вызывает на переговоры. Видимо, собрался-таки в поездку. А вчера получил письмо от Лены*. Слава Богу, она бодра, весела, нет той паники, что напугала меня в письме Надежда*. Может, ничего там страшного и нет.

Ну — всё. Если обнаружишь, что о «Молодой прозе Черноземья»* не было ни строки в газетах — передай им всем моё огромное «фи!». Особливо таким товарищам, как: Кулин, Овсянников и Дорожкина. Дождутся они от меня ещё доброго неискреннего слова!

Ну — окончательно — всё. Привет всем мартышкам, а также — Славе, Зине, Клавдии Герасимовне. Как поживают — малютка «Цна», «Ария», телевизор «Сапфир» и прочие члены квартирной обстановки?

Целую в — подбородок, локоть, пятку и затылок! И ещё два раза — по-настоящему!

Пиши часто и много.

Муж.

43. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

25 сентября 1990 г.  Москва

Таня, здравствуй!

Письмо — штука страшная. Пишущий находится в одном настроении, читающий — совершенно в другом. Это угнетает и сдерживает.

Мы оба ведём себя не очень-то умно. Больше того, я, штудируя сейчас Фрейда, окончательно прихожу к выводу, что мы с тобой, увы, — больные люди, если не психопаты, то по крайней мере — неврастеники. Нам бы лечиться, но в нашей стране как-то не принято, так что надо катиться дальше вниз и надеяться, что до крайней точки всё же не дойдём.

Спасибо за письмо! Откровенно говоря, я не хотел молчать и выделывать прочие штуковины, но с момента отъезда из Тамбова впал в такую жесточайшую депрессию, каковой у меня ещё, по-моему, ни разу за последние годы не было. А тут ещё пошли один за другим щелчки судьбы — вернули рукопись из «Московского рабочего»*, в «Литературной учёбе» в самый последний момент редактор снял мою статью*, Петра* в Москве не было аж до 17 сентября (они с Татьяной были в отпуске), и я не знал, что с моей книгой*… Добавить ещё, что в Москве чуть ли не настоящий голод, были даже перебои с хлебом, а мясо и в кулинариях исчезло, плюс ко всему собачий холод и отвратная погода… Одним словом, создавались все условия для того, чтобы расплеваться и гуд бай.

Твоему письму я обрадовался, с трудом дозвонился, но ты, родная моя и самая умная на свете жена, встретила меня рыком, а потом и вовсе трубку перестала поднимать, хотя я кричал тебе, что это — единственный работающий телефон-автомат и тот не глотает монету, так что телефонная связь каждые тридцать секунд прерывается.

Хандра моя продолжается, и не знаю к чему всё это приведёт. И, как назло, мелочи громоздятся на мелочи, отравляя повседневность так, что хочется кашлять. Пропал у меня, к примеру, ножик, и теперь я опять мучаюсь со здоровенным кинжалом. Приказал долго жить заварной чайник, в магазинах их нет, и теперь я чай завариваю в стеклянной банке. Питаюсь картошкой да остатками риса и вермишели, которые сохранились с весны. Скоро кончатся и — голод. Даже в нашей студенческой столовой мясо исчезло, есть только сосиски, сварганенные неизвестно из чего. Первые дни (когда и хлеба не было) я питался в кафе и ресторанах, но быстро выяснилось, что это пока мне не по карману. Вот такие пироги. Вернее — их отсутствие.

Гостил у меня тут четыре дня Вадим Николаевич*, но и он не развеял моей тоски. Тем более, что сам на старости лет никак не может начать жить спокойно. Помчался в Луганск и — ни телеграммы, ни письма: доехал ли? Хотя волнуюсь больше внешне: доехал не доехал — ничего уже не изменишь.

В пятницу был наконец у Петра. Татьяна чувствовала себя плохо, встреча получилась не очень весёлой. Тем более, что Пётр, одобрив в целом киносценарий*, начал предлагать другие сюжетные ходы, которые полностью разрушают мой замысел. Одним словом, сценарий я оставил у него с намёком, что переделывать не смогу. Не знаю, как дальше и что с ним будет.

Из дому я не взял (отвечаю на вопросы) не только облепиху, но и — что важнее — рубашки и второй свитер. Теперь хожу практически в одном и том же каждый день, без смены. По погоде московской надо бы уже пальто носить, в курточке по утрам загибаюсь. Впрочем, придётся пока старое пальто использовать, вот только жаль, что кепи не взял. Тем более, что сегодня меня Бигельдин* постриг и довольно коротко. Завтра буду проветривать мозги.

С книгой пока всё по-прежнему, она находится в производстве и никто не знает, сколько она там будет находиться. В «Столице» на стенде висит список выпускаемых издательством книг. Под № 33 значится следующее: «И. Наседкин. Казнить нельзя — помиловать. Приключенческие повести. 1 руб. 20 коп.» Итого — три смысловые ошибки. Что бы это значило?

Да, одна радость всё же случилась, но при нынешнем моём настроении в полной мере насладиться ею я не могу. Тем более, что перестал чему-либо верить. А дело в том, что на предыдущем семинаре я спросил Гусева, что там с моими рассказами? Он меня огорошил: «Я ваших рассказов не видел, они где-то там у моих ребят». Что ж, пора привыкать. Однако, на следующий день меня разыскала лаборантка с его кафедры и сказала: «Владимир Иванович просил вам передать, что ваш рассказ идёт в журнале* и есть уже гранки!» Какой рассказ (я ему давал три), пока неизвестно — завтра, надеюсь, на семинаре он скажет. И то, если это всё не недоразумение.

Откровенно сказать, я уже раза три-четыре садился писать письмо и не получалось. Что-то странное, как колдовство или болезнь. Как мне хочется, чтобы ты, Таня, была по-женски более отзывчивой, понятливой и доброй. Так ведь можно окончательно зайти в какой-нибудь дурацкий тупик. В «Первом Соборном послании апостола Петра» сказано: «Вы же, жёны, также покоряйтесь мужьям вашим, чтобы, если кто-то из них не послушен слову Божию, завоёван был бы поведением своей жены. Не нужно будет даже слов говорить, ибо они увидят, как безупречно и почтительно вы ведёте себя. Пусть красота ваша будет не внешней, происходящей от пышных причёсок, золотых украшений и красивых нарядов, а внутренней, исходящей от сердца, и неувядаемой красотой мягкого и спокойного нрава, который ценен в глазах Бога». (1-е Петра. 3: 1-4.)

Пиши. Жду.

Николай.

44. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

13 октября 1990 г.  Москва

Таня, здравствуй!

Гутен таг!

Естественно, никогда мне не дождаться первому от тебя цидули, хотя ты пишешь меньше меня в тыщу раз, а печатаешь на машинке уж наверняка не менее, чем в миллион! Тем более, что сегодня ждал от тебя поздравления по случаю по очень даже важному — половинному дню моего рождения: сегодня мне стукнуло ровно 37,5 лет!

Теперь — о деле. Билеты я купил, но, увы, не очень-то хорошие. В Тамбов — на 5-е на 31 поезд два плацкарта и оба верхние. А обратный себе купил на 12 ноября только опять на 651, правда, — купе. Попробую ещё пару раз заглянуть в кассу и купить другие билеты, если получится. Но в крайнем случае — ничего страшного, не трое суток.

Кстати, сюда доехал преотлично. Впервые проводники (два парня) не будили утром дикими криками, и я проснулся, когда поезд уже стоял на перроне Павелецкого вокзала. Спокойно оделся, собрал постель — ни спешки, ни толкотни и лишний час поспал. Всегда бы так!

С Петром* стало невозможно общаться — он совершенно дуреет от непосильной тяжести взваленных самим же собой на себя дел. Я ему приношу рассказ в журнал* (застаю не с первого раза), а он всерьёз спрашивает: «А зачем ты принёс?» Я говорю: «Ну как же, в журнал ты хотел дать этот рассказ…» «А-а-а…», — тянет он. А через день я спрашиваю: «Петь, а в какой журнал рассказ-то пойдёт?» Он удивлённо смотрит воспалёнными от усталости глазами и спрашивает в ответ: «Какой рассказ?» Так что дела наши плохи. Надоедать я ему не могу, жалко его, так что пущу всё на волю случая: будет помнить так опубликует, забудет — Бог ему судья.

Возник большущий вопрос и над рассказом «Супервратарь» в «Московском вестнике». Дело в том, что позавчера в двенадцать часов ночи в общагу нашу нанёс визит В. И. Гусев со своим замом по журналу Мишей Поповым. Были они оба изрядно подшофе и намеревались в общаге найти выпивку. Как выяснилось, Гусев заявил, что у него живёт здесь «сам Коля Наседкин и другие ребята из семинара». Когда же вдруг выяснилось, что у Коли Наседкина выпить нет, он ведёт (в последнее время) твёрдо трезвый образ жизни и даже не в состоянии сбегать куда-нибудь в таксопарк и купить водки на деньги самого Владимира Ивановича, последний очень обиделся. Так что, в этом плане я его разочаровал, ведь Володя Пирожников со товарищи всегда с распростёртыми объятиями встречал его в стенах общежития. Ну да ладно, всё равно мы с ним (Гусевым) не сходимся характерами. Ему также Бог судья!

Вся Москва дружно отметила изменение моего имиджа. Буквально каждый высказался по поводу моих изменений в стиле одежды, и высказался положительно. Лучше всех сказал Олег Игнатьев*: «Теперь ты похож на известного американского писателя!» Чего, как говорится, и добивались.

Американский или не американский, а известным мне не миновать стать. Заканчиваю уже рассказ «Четвёртая охота» и получается нечто такое, что я смотрю на себя в зеркало и с удивлением восклицаю:

— Ай да Наседкин! Ай да сукин сын!*

Да, забыл тебе сообщить важную политическую новость: Пётр Алёшкин вышел из партии. И назад возвращаться не хочет. Думаю, достойный для тебя пример.

Голодовка в Москве продолжается. Продукты, взятые из дома, растягиваю, как резиновые. Лечо и банку консервов пока держу на НЗ, яйца по одному ем через день-два, а в остальные утра только нюхаю.

Ну всё. У меня тут список важных дел на выходные из 18 (восемнадцати!) пунктов, из которого сделал пока только шесть. Это тебе там от безделья и скуки можно окочуриться. Правда, насчёт скуки и здесь — не дефицит.

Вяжи шарф! Без шарфа я хожу, как голый! Вяжи без остановки!

Приветище Клавдии Герасимовне! Привет Ганьшиным! Приветик Попрыгунье-стрекозе!

Тебя чмокаю в среднюю фалангу большого пальца левой руки и в пупок!

До встречи в первопрестольной!

Муж Коля.

К сему руку приложил  +

45. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

19 ноября 1990 г.  Москва

Таня, ау!

Здравствуй!

Где опять пропала? Я ж просил-приказывал первое письмо после моего отъезда писать сразу же в тот вечер. Ты что хочешь, чтобы я здесь от тоски совсем загнулся? Получишь у меня!

Ладно, поругался — легче стало. А вообще настроение, конечно, паршивое. Погода опять давит. По магазинам сейчас пробежался и лишь головную боль опять «купил». Ни-че-го! Одну капусту продают и за ней злая очередь человек в тридцать. А у меня и картошка кончилась, и лук, а сливочное масло, которое я купил ещё до праздников и отчаянно экономил, — при такой погоде начало вредничать: покрываться плесенью и дурно выглядеть. Одним словом — тьфу!

Единственное вчера подняло мне настроение — «Марапет-шоу» (или — парапет-шоу?), Бигельдин сам смотреть не стал, а мне дал на вечер телевизор в комнату. Правда, по чёрно-белому не тот эффект, но — всё равно действует целительно. Теперь как бы в следующий выходной не пропустить.

Завтра должен был приехать Вадим Николаевич*, но вдруг дал телеграмму, что на неделю отъезд из Луганска отложил. Оно и лучше: сегодня мне — в больницу, к дерматологу, так что некогда по магазинам шастать, готовиться к встрече. Да и завтра семинар не пропускать, а то его поезд приходит как раз в обед.

Получил от Нади* письмо. Наташка* объявилась. Тощая и тихая. Даже поступила сразу учиться в училище на швею. Надежда, правда, выражает сомнение в её перерождении. Сама же она жалуется, что жить ей надоело и вообще. Кошмар на всём белом свете!

Был я на Красной площади, посмотрел, где заложен Казанский собор: точнёхонько напротив главных входов в ГУМ. Временная часовня деревянная стоит, в ней висит икона Казанской Божьей Матери, под иконой стоит прозрачный сундук с прорезями, в него желающие бросают пожертвования. Желающих много (идут вереницей), опускают рубли, трёшки, пятёрки, но есть купюры и покрупнее. Тебе, я думаю, надо приготовить на это дело хотя бы трёшник.

Кстати, деньги — зло. Как же они подлые свистят, исчезая. Хотя — какие у нас деньги. Я вот узнал: оказывается, билет на самолёт в Израиль туда и обратно стоит полторы тысячи рублей, в США — больше двух тысяч. Это — официально. А если, как делают некоторые, покупать предварительно очередь в кассу, то и вообще страшно сказать, во что это обходится. Одним словом, нам с тобой долго не придётся увидать заморские края.

Люди есть, которые покупают машины, квартиры, видики. Я тоже сделал ряд крупных покупок: купил копирку и очень много, тебе — две молнии (правда, чёрных коротких нет, взял одну коричневую, одну синюю — ведь не все у тебя юбки чёрные?) и несколько пачек хмели-сунели. Радуйся!

Статья моя в «ЛР»* произвела на ВЛК фурор. Многие поздравили меня. В. И. Гусев попросил подарить ему экземпляр (он, оказывается, не выписывает «Лит. Россию»).

А что касается «Воскресения»*, то ещё не знаю — опубликовано там или нет. Когда я приехал — ещё не было, а после четверга ещё не общался с Петром*: я на него обиделся. Дело в том, что на вечере «Столицы» в ЦДЛ он вёл себя по отношению ко мне весьма нехорошо. Не знаю, как дальше будут наши дела. Правда, он заказал мне для «Воскресения» новую статью, но — чисто механическую: сделать подборку из газет цитат о том, как в республиках относятся к русским. Посижу в читальном зале факультета журналистики пару вечеров. Заходил я без Петра в производственный отдел «Столицы» и спросил, что с моей книжкой случилось. Сказывается, она была сдана ещё в августе в какую-то типографию почтового ящика (военную) и там вместе с ещё четырьмя книгами застряла. Зав. производством обещал забрать книги из этого дурацкого ящика и передать в другую типографию. Тоже пока не знаю, как там и что дальше происходит.

Таня, в конце письма должен тебе сознаться: соскучился и хочу домой. Москва и общага становятся совсем невыносимы. Чего делать? Может — бросить ВЛК? По крайней мере, ты приезжай обязательно, как договорились.

Передавай привет всем Ганьшиным, а Стрекозе — два с половиной привета! Почему бы ей не выслать в твоём письме пару рисунков, созданных специально для дяди Коли? Жду-пожду.

Целую целую дюжину раз? Хотя, ты знаешь, я человек суровый и скупой на внешние проявления чувств. Что делать — природа таким создала.

Варенье Клавдии Герасимовны на время спасает от ипохондрии — выпьешь чайку с ним и веселее становится. Особый привет и спасибо!

Ну всё. Жду писем каждый день. Пиши и пиши, вязать будешь потом, при мне.

Николай — несчастный муж.

46. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

15 декабря 1990 г.  Москва

Таня, здравствуй!

Хотел обозвать тебя сучкой за то, что не выполняешь моих просьб-приказаний, но уж так и быть — не буду. Я человек интеллигентный и почти что культурный.

А вообще, конечно, непорядок. Я же просил, если не позвоню в понедельник, вернее — во вторник, значит ты должна в этот же вечер написать письмо. Сегодня уже суббота, письма нет. Я же все эти дни с утра до вечера пропадал на съезде.* Он еле-еле завершился вчера в девять вечера.

Самое главное событие съезда, разумеется, телепоказ по программе «Время» Николая Наседкина. 11-го в день открытия меня показали сначала сидящим в зале, потом во время перерыва, когда брали интервью у Рытхэу, мы с Бигельдином* маячили на втором плане все пять минут. А вчера, в день закрытия съезда, меня опять показали сидящим в зале, на первом месте от прохода на третьем ряду. Если ты умудрилась ни разу меня в телевизоре не увидеть — развод!

А вообще побывать на съезде было интересно и поучительно. Были и скандалы и даже небольшие драки с толканием и тычками в грудь. Интересно было находиться рядом, перекусывать в буфетах, писать, извини меня, в туалете рядом с Астафьевым, Распутиным, Бондаревым, Михалковым и т. п. Не изжито во мне ещё провинциально-детское преклонение перед знаменитостями.

Самые интересные для меня лично выступления были Лыкошина, Астафьева, Распутина, Глушковой, Жукова, Горелова, Бородина, Туркова, Македонова, Паламарчука, ещё два-три. Все они будут опубликованы в «Лит. России», так что читай внимательно.

От Тамбова вначале примчались аж пять человек, но уже на третий день самогонка у Акулинина и Кравченко кончилась, и они смотались обратно. Остались Герасин, Полякова и Герасимов из Мичуринска. В первый день съезда выступил отец Антоний из Англии. И он (русский по национальности), и многие участники пустили слезу. На третий день работы съезда в конце, видя уставший измотанный вид Виктора Петровича Астафьева (он все дни маялся в президиуме), я послал ему записку*: «Виктор Петрович! Спасибо, что Вы есть! Не болейте, пишите! Н. Н.» Бигельдин отнёс её и вручил ему в руки. Он прочитал и заметно повеселел.

Ещё от съезда, кроме путаницы, неразберихи, скандальности и шума осталось неприятное впечатление в связи с буфетами. Сами они были и не плохи (бутерброды с отличной ветчиной, колбасой, сыром, сосиски, мясной бульон, кофе, чай, вода пяти сортов, пирожные пяти сортов), но уж больно нагло обсчитывали буфетчицы, дескать, писатели мелочиться не будут. В результате я проел за четыре дня чуть не двадцать рублей. Да ещё на тридцать с лишним накупил прекрасных книг. Больше ничего не продавалось.

Получил вчера наконец письмо от Ленки*. Ничего она, оказывается, на меня не обиделась, просто не приходило в голову, что писать надо чаще, чем раз в полгода.

Пока не забыл: вчера полез я в коробку, где складированы пакеты с супами. Смотрю один пакет, второй, вижу, по нему ползают два-три мураша. Я их казнил. А на следующем пакете их уже с десяток. Я тогда поднял все пакеты и чуть не упал в обморок: гемизят! Я коробку побежал выбросил, с пакетов всех гадёнышей собрал и усыпил. Так что сразу же посмотри там, где у тебя хранятся эти пакеты с супами — наверняка там колония мурашей. Благословляю тебя на битву!

Ну всё. Иду сейчас с Господином Б. играть в теннис. До этого уже написал половину статьи «Литературный вопрос», сделал уборку, постирался, сварганил обед-ужин, почитал. Так что, в отличие от  н е к о т о р ы х, я живу здоровой трудовой жизнью.

Срочно жду известий об Ив. Игнатьевиче*, Колебанчике* и все тамбовские новости.

Что там нового говорит и вытворяет Стрекоза?

Почтительный привет Клавдии Герасимовне и остальным представителям Ганьшинского рода.

Пиши по странице каждый день или хотя бы через день!

Целую 18,7 раза!

Муж Николай, участник VII съезда писателей России.

47. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

16 февраля 1991 г.  Москва

Таня, здравствуй

Итак, ты меня обманула! Ты! меня!! обманула!!! Если бы письмо ты действительно написала во вторник (12-го), я бы сегодня его непременно получил. Ты — обманщица! Сегодня — масленая суббота, и я тебя буду до 24-х часов ненавидеть. А завтра — Прощёный день: так и быть, прощу тебя.

А вообще, без шуток, настроение — дрянцо. Погода мерзкая, здоровья нет, хандра, неважнецкое относительно питание, угрюмость и грязь общежитские, неопределённость в жизни и судьбе. Откель настроению-то взяться?

Самое главное, конечно, предложение Петра*. Он, как всегда с напором, налетел на меня с речами, что-де нет ничего проще, как создать новую всесоюзную газету типа «Лит. России» и стать её главным редактором.* Больше того, он меня таскал к какому-то важному господину из Верховного Совета СССР (вроде — заместитель заведующего отделом культуры), который в прошлом был тамбовчанином. Мы имели с этим господином приватную беседу, он дал своё добро. А толку? Я уже знаю немного Петра: «Русский архив» заглох на первом номере, «Воскресение» — на пятом, книги (в том числе и моя) застряли неизвестно где… Одним словом, не очень я пока верю, что с новой литературной газетой что-либо выгорит. Тем более, что сам Пётр обмолвился, что с нового года уже не будет работать в «Столице». Но так как я настроил себя ещё в Тамбове, что редактором быть не хочу, из Тамбова уезжать не хочу и раньше времени умирать тоже не хочу, то сейчас буду относиться ко всему спокойно. Всё в руках Божиих. Аминь.

Теперь о делах повседневных. ВЛК совсем оборзел (или — оборзели): уже полторы недели занятия идут, а приехало всего человек 15 из 40. Но это бы ещё ничего, однако и приехавшие не ходят в школу — сидим в аудитории по два-три-пять человек. А ведь новые преподаватели у нас интересные — критики Сурганов, Золотусский, Олег Михайлов, театровед Вишневская. Даже неудобно сидеть, хотя, в принципе, чего-нибудь нового и интересного на ВЛК не услышишь. Тут я себе противоречу, на да — весь мир противоречив. Тем более у всех упадническое настроение, что стипендию не дают, а жизнь резко дорожает. Я если бы не получил несчастный гонорар за «Супервратаря»* — не выжил бы. А так и тебе, отраве, подарок приличный к 8-му марта (не каждой жене муж дарит французский дезодорант!), и сам в первые дни масленицы в ЦДЛ смело кушал в буфете. А там, кстати, появились бутерброды с икрой, осетрина, кета и прочие деликатесы, плюс к этому в три раза подорожали веселящие напитки. Короче — живи и радуйся. Придётся скоро помирать от голода и жажды. Впрочем, ной не ной, а вскоре советские деньги (ходят слухи) вообще приниматься к оплате не будут, так что хранить их смешно и грустно. Будем деньгами обклеивать стены в комнате, а обои продадим за валюту на рынке.

Не сообщил тебе толком, как встретил меня Андрей*. Комната, конечно, была в относительно ужасном состоянии — всё кверху дном. Андрей принадлежит к тем натурам, которые могут творчески работать только в случае, если на кровати валяются носки, на обеденном столе лежат рукописи, а на письменном — кастрюля и кусок хлеба. Зато он к моему приезду помыл пол, нажарил полную сковороду картошки, купил торт шоколадно-вафельный, три бутылки пива и шикарные гвоздики, которые сейчас стоят по трояку штука. Притом, он сразу переехал в свою комнату, подарил новенькую ленту к машинке и пытался оставить мне часть своих продуктов. Так что, как я тебе и говорил, человек он очень деликатный, обязательный. Я доволен.

Ещё вот такая новость: Абдуллина бросила ВЛК (с которой я не разговаривал), Николаева где-то пропала, Габдуллин не подаёт о себе знать, монгол — ни привета и ни гу-гу. Таким образом, нас в семинаре у Гусева осталось пока два человека и как бы этот самый семинар не прикрыли.

9 февраля я в храме Большое Вознесение поставил три рублёвых свечи: рабам Божиим Вере, Михаилу и Фёдору. Реставрация храма движется что-то не очень, видимо, — ждут лета.

Купил хорошие книжки: сборник русских писателей «Дуэль», путеводитель по литературным местам Москвы и «Глагол», альманах, членом редколлегии которого я значусь. Вышел 4 том Даля, Пётр ещё не купил.

Приобрёл ещё одну важную покупку, а именно; 0,5 килограмма грецких орехов на Центральном рынке. Стоят 15 рублей и — отборные. Думаю, вполне терпимо, если ещё не повысят. А по два ореха каждый день згрызать сам Бог велел.

Ещё купил в фотомагазине две матовые лампочки аж по триста ватт. Врубил их, да ещё одна на 150 — чуть не солнце в комнате. Правда, и жара такая началась, что одну пришлось вырубить. Тем более, что и батарея как кипяток, а всё грозили на зиму холодом задавить.

В понедельник запишусь к зубному. А сегодня утром меня лечил Олег Игнатьев — ломал спину. Хруст стоял до небес. Надеюсь, что поможет — Олег серьёзнее болгарина. Хотя, к слову, болгарин наш в настоящее время выехал в Финляндию по личному приглашению президента — будет лечить его. Вот тебе и на!

Ну всё — заболтался, а надо работать. Тем более, что я же зол на тебя. Поэтому целую лишь в правую пятку и в левый локоть.

Решай насчёт приезда сюда.

Остаюсь твой обозлённый муж Николай.

Всем — по большому привету!.

48. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

24 февраля 1991 г.  Москва

Таня, здравствуй!

Ждал, ждал, что ты поздравишь меня с армейским праздником — не дождался. Праздник-то он сам по себе фиговый, но поздравления по любому малейшему поводу приятны. Пропал куда-то и дядька, хотя я ему ещё из Тамбова отправил письмо с вопросами для повести. А тут ждало меня его письмо, где он опять просит подыскать ему хоть в Москве невесту с квартирой: ту он намеревается подарить внуку. Господи, если я доживу когда-нибудь до старости, неужели у меня будут всё те же хлопоты и заботы — квартирные, денежные, продуктовые. Тогда жизнь вообще не имеет смысла.

Я сегодня в философском настроении не случайно. Увы, чего я опасался, то и произошло: кресло под Петром зашаталось и довольно резко. Он укатил в Польшу на неделю, а тут без него, оказывается, подготовили пленум правления Московской писательской организации, чтобы свалить его. Скорей всего — это интриги В. Гусева. Помнишь, он сказанул тогда ещё, что надо с Алёшкиным разобраться? И теперь, когда у него власть, угрозу свою выполняет. Я звонил Петру, он якобы ещё не приехал из Польши (хотя я знаю, что приехал), Татьяна же сказала, что все интриги расплетутся, но голос у неё был такой, что — заупокойные молитвы только читать. Короче, Таня, ты понимаешь, что ни о какой газете я уже не думаю (хотя как дурак половину воскресенья того составлял её программу). Теперь осталось молиться только за то, чтобы вышла книжка. Очень мне хочется надеяться, что её не успеют выбросить из плана. Хотя, с другой стороны, ты знаешь мой характер и характер Петра: может, я всё преувеличиваю, и он действительно выпутается. Но и опять же, как я не раз тебе говорил, директорство его меняет как человека, так что, может, всё и к лучшему. Пойду завтра свечку ставить — это у меня обращается уже в обыкновение.

Кстати, о свечках и храмах. Был сегодня в районе Красной площади — поток жертвователей на Казанский собор иссяк, дела на стройплощадке тоже пока не видно, разве что стену дома реставрируют, к которому Казанский собор будет примыкать.

А на Манежной площади как раз проходил митинг в поддержку Ельцина. Я, ты знаешь, не любитель попадать на митинги, тем более, что сегодня толпа собралась громаднейшая, милиции — тоже целые роты, по радио, оказывается воззвание было: особо гражданам не высовываться на улицу, ибо могут случиться беспорядки. Но я, правда, уже в самом начале митинга, когда начали орать: «Даёшь Ельцина! Долой Горбачёва!» — отправился восвояси по Никольской вверх, прогулялся по двум-трём улицам и — нах хаус.

Приехал Бигельдин, навёз всяких вкусных вещей из дома, всякие казахские деликатесы. Угощал, мы с ним попировали, а теперь вошли в повседневную колею — теннис, теннис и теннис.

Двухтомник Бабеля ты купила, уж прости меня, — зря. Здесь я видел в магазине однотомник за три рубля, в котором все основные вещи Бабеля есть, но мне даже в голову не пришло его покупать: это не тот писатель, которого лично я хочу перечитывать. Вот и — выговор!

Святых мучеников Ирин, Вячеславов и Клавдий будем покупать вместе, если приедешь на 8 марта. А если я в Тамбов поеду — видно будет. Надо же опять в Свято-Данилов монастырь ехать, а сие — далеко, А пока им всем (нашим святым, включая и Зинаиду) — большие от меня приветы. Иринка пусть не смеет подходить к моему столу!

Какие часы встали, я не понял, но если настенные, то батарейки для них лежат в ящике тумбочки, где пластинки — прямо с краю.

С одеждой у меня всё нормально — помёрзнуть почти не успел. Уже хожу третий день в шляпе и лёгком шарфике. Одна беда — перчатки слишком тёплые, приходится ходить вообще без них.

Во вторник иду к зубному, но боюсь — как бы СПИД не подхватить, хотя, надеюсь, в этой поликлинике порядок держат.

Забыл написать, что на первом (вернее — втором) семинаре обсуждали мою статью «Литературный вопрос». Мнение всех — написана прекрасно, но публиковать нельзя да и не опубликуют. Так что попытаюсь ещё в газету «День» предложить и положу в стол. Её время придёт!

Ну вот и я выложил все новости. Жаль, не умею я писать сиропливо и нежно — ну да муж должен быть строгим внешне.

Пиши чаше, пиши!

Целую!

Николай.

49. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

26 февраля 1991 г.  Москва

Жёнка, здравствуй!

Получил твоё письмо, в котором сквозит явная обида. Зря. Зря. Ты лучше не обижайся, а почаще сама пиши, а уж я отвечу на каждое письмо. Я здесь, как ты знаешь, по несколько раз спускаюсь вниз, чтобы почту поглядеть. Вот от тебя получил письмо, от Вадима Николаевича* и от Ленки* — сразу веселее жить. Хотя радоваться особо нечему.

Землетрясение в «Столице» продолжается. Меня Пётр категорически видеть не хочет. Вернее, он, наверное, и не вспоминает обо мне, продолжая войну и битву на работе. Слава Богу, что в общежитии живёт Андрей Коновко. Вечером я спускаюсь к нему на третий этаж, или он поднимается ко мне, и мы обсуждаем положение, Андрей мне докладывает, что происходит в «Столице», я информирую его, что и как говорит о «Столице» и Алёшкине конкретно Гусев на семинарах. Дела идут жестокие. Завтра в три часа дня будет секретариат, на котором судьба Петра решится. А заодно и — моя. Всё висит на волоске.

Но ты, моя умная и разумная, правильно написала в первом ещё письме, что надо думать не о шмотках (в данном случае — книгах), а о том, что все мы под Богом ходим. Я, откровенно говоря, спокоен: как будет — так и пусть будет. Но то, что редактором газеты я не буду — это уж точно, даже если всё возвратится на круги своя. Во-первых, ты права, — Москва мерзка и безобразна, в ней только жизнь сокращать. А во-вторых, вот стану я редактором, начну дело, а потом в один прекрасный день — раз! — и скинули меня вместе с Петром. Нет, надо думать о том, как жизнь прожить не так, чтобы мучительно и больно было, а прожить её так, чтобы совсем наоборот — жить хорошо, спокойно и без нервов. Согласна, голубка моя?

Теперь о текущем. Был сегодня у зубного — толстухи довольно молодой. Чувство осталось двоякое. Те зубы, на которые я жаловался, её не заинтересовали, зато она нашла больной зуб, который я почитал за образцовый. Залечила она мне его ловко, без крови и без боли. Назначила новую встречу на 5 марта, чтобы снять камни, чего в Тамбове мне сделать так и не смогли. А насчёт крови тоже ужасаться не стала, посоветовала есть морковь, яблоки и делать самому массаж. Сегодня уже записался к терапевту на четверг. Хотя — тьфу! тьфу! — желудок ведёт себя довольно интеллигентно. Хотя кормлю я его не так, как дома. Сегодня, кстати, на ужин впервые решил приготовить ту самую кашу из пакета. Написано, что залить содержимое кипятком, десять минут подождать и — наворачивай. Дудки! Через десять минут в кастрюле у меня как была сырая крупа, так и осталась. Пришлось добавлять воды и ещё двадцать минут варить. Получилось кушанье, которое с помощью хрена и хлеба я запихал в свой бедный желудок, но всё же лучше эту кашу использовать в качестве гарнира к мясу, да ещё полить её томатным соусом. Что мы и сделаем при первой же возможности.

А в магазинах что творится! Прилавки ломятся от вкуснотищи. В соседнем магазинчике продают и кету, и форель, и севрюгу, и консервы осетровые и шпротные. Никто не берёт! Зажрались уже. Цены вполне божеские: форель, к примеру, стоит всего 36 (тридцать шесть) рублей килограмм.

Жалуюсь на быт: лампы 300-ваттные, которыми я хвалился, приказали долго жить. Оказывается, они рассчитаны всего на несколько часов. Сижу в полумраке, печатаю это письмо, можно сказать, вслепую. Так что за опечатки — не ответчик.

Высылаю вырезку из сегодняшней «Вечёрки» — пост уж, пожалуйста, соблюдай. Особливо, тот пункт, где насчёт свадеб. А если хочешь настроение себе испортить, на обороте вырезки прочитай первую информацию — она обрезана, но смысл понять можно. Волосы дыбом!

Дрейне передай мои искренние поздравления — это для неё сказочный сон, о котором она лет пять назад и мечтать бы не смела. Вот что значит — пути Господни неисповедимы. Я, честно, рад за неё. Хотя газета, естественно, развалится очень даже вскоре до конца.

Совсем я забыл про день рождения Клавдии Герасимовны. Когда приеду, припаду к её ногам и буду просить прощения. Поздравляю постфактум и желаю ей здоровья, здоровья, здоровья и необозримо долгих лет счастливой жизни! А кстати же, за праздничным столом — подняли ли чарки за меня? Как за примерного зятя!

Насчёт 8 марта трудно сказать. Сейчас что решится со «Столицей», как пойдут в связи с этим дела и т. д. и т. п. Короче, если я решу приехать, я тогда позвоню. Вообще, конечно, хотелось бы окунуться в лоно любви, заботы, уюта и всех прочих прелестей домашней жизни. К тому же, здесь в связи со всеми этими протуберанцами творческая работа не идёт на ум. Написал за все дни всего несколько страниц* — чего же время зря терять. Правда, висит на мне ещё этот Сажин с Иваном Игнатьевичем* вкупе — надо встречаться, писать. Попытаюсь на днях исполнить это слово.

Ну всё. Приветище всем большой, а КОЕ-КОМУ и огромный!

Тебя же, жёнка, целую по настоящему и всерьёз. Будь бодрой, не хмурься по пустякам — жизнь так коротка. Жду и жду писем.

Николай Наседкинус — приват-доцент ВЫЫЛКА.

50. Т. М. НАСЕДКИНОЙ

23 марта 1991 г.  Москва

Таня, приветик!

Поздравляю тебя с громадным событием в твоей жизни — ты выиграла более тысячи рублей! Твоя мечта сбылась: на тебя деньги упали прямо с неба, то бишь — из Кремля. Ведь сегодня объявили, что все вклады увеличиваются на сорок процентов. Глупые советские люди (вроде моей жены) будут этому радоваться и славословить наше доблестное свинячье правительство, ибо не помнят, что их грабят повышением цен на 100-300 процентов, а взамен бросают в виде подачки всего 40 процентиков. А мне сейчас особливо обидно, так как по милости Петра* я вообще потерял тыщи полторы: ведь если бы книжка моя вышла до Нового года, гонорар как раз бы уже лежал на книжке и благополучно вырос бы на сорок процентов. Так что Пётр у меня теперь в капитальных должниках.

Кстати, я с ним не виделся, в «Столицу» не ходил, но по телефону узнавал у редактора Кончица — новостей нет. 1 апреля поеду в Тверь и поставлю точки над «и»* и над прочими буквами.

Из приятных новостей: по телефону уже говорил — вроде бы (тьфу! тьфу!) взяли в журнал «Литературное обозрение» статью*, которая лежала полгода у Петра в «Воскресении». Обещали очень быстро опубликовать и заказали журналистско-критическо-публицистический материал — о современной рядовой районной библиотеке. Дело мне знакомое — попробую. Звонил в «Современник» насчёт моего сборника критики.* Меня и огорчили и чуть обнадёжили: они уже почти всем авторам вернули рукописи в связи с тем, что современную критику издавать перестали, но пять-шесть рукописей оставили пока, в том числе и мою. Это не значит, что она будет обязательно издана, но если появится хоть малейшая возможность — не исключено. Надо молиться Богу и надеяться.

Несколько книжных приобретений. Купил Овсянникову первый номер журнала «Русский архив», прочитал его и вцепился — не отдам. Очень много уникальных материалов, особенно — история коронации русских царей. Правда, Андрей Коновко мне пообещал ещё один экземпляр, так что, может, и Овсянникову достанется. Тем более, что я никак не могу выйти на Сажина* — телефон ни дома, ни на даче не отвечает.

Сегодня ездили с Бигельдином в Книжную лавку писателей. Он набрал книг на сто рублей, я же, к сожалению, не так богат, да и более придирчив в выборе — купил всего две книги, но — прекрасных: отлично изданный томик И. Бунина с его «Окаянными днями» и малоизвестными статьями, и чудесную книгу о Москве — с громадным количеством подлинных фотографий. Ещё мне одну книжку подарили, а одну — М. Бахтина — обещали продать с рук по госцене. Прямо и не знаю, как потом все эти книги тартать домой — руки оторвутся.

Ну — всё. У нас здесь в самом разгаре соревнования общежития по настольному теннису. Я, как ты догадываешься, претендую на призовое место. А в качестве — приза, говорят, будет целая булка хлеба и десять кусков сахару. В наше голодное время — приз царский. Иду играть очередной раунд.

Кстати, вчера по случаю отхватил пачку на 800 граммов рыбы-копчушки и теперь отвариваю картоху и объедаюсь фосфором. В столовой пока можно на полтора рубля прилично поесть. Что будет после 2 апреля — думать боязно и неохота.* Нашим ребятам добавляет по сто рублей Литфонд, а мне — шиш с маслом, вернее — без оного. Ты письма, которые будешь мне писать, помазывай сливочным маслам, я здесь буду облизывать и запивать чайком — всё какие-никакие калории в желудок попадут.

Пиши письма да повеселей. Нассориться и наругаться мы ещё с тобой успеем — за нами не заржавеет.

Привет всем один на всех, а Стрекозе Ламбадавне* — на особицу и размером с таз, который стоит у нас на лоджии.

До свидания и побаченя!

Муж Николай.

Назад  1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  Далее