Первые книги

Смотреть это видеоинтервью в соцсетях:

Николай Наседкин родился в 1953 году в Сибири. Трудился на стройке и заводе. После окончания факультета журналистики Московского университета работал в тамбовской молодёжной газете «Комсомольское знамя». Член Союза писателей России. Имеет публикации в журналах «Физкультура и спорт», «Подъём», «Наш современник». Последние две книги прозы вышли в московском издательстве «Голос».

— Николай Николаевич, последняя по выходу ваша книга, изданная в Москве в издательстве «Голос», называется «Криминал-шоу». Как я понимаю, название это не случайно?

— Я назвал сборник по лучшей повести, как я считаю. На сегодняшний день повесть «Криминал-шоу» — это моя лучшая вещь. Я как автор могу ошибаться. Название это многозначно, то есть я считаю, что наша жизнь сегодня напоминает криминал-шоу. Творится какой-то цирк вокруг.

— Ваши вещи, как мне показалось, очень страшны в своих последствиях: вы не даёте своим героям выйти из создавшейся ситуации, скажем так, благородно и не оставляете им никакой надежды. Вам не страшно самому и не страшно за читателя, у которого не остаётся надежды на положительный исход?

— Вы знаете, вопрос сложный… Дело в том, что первая моя книга «Осада»…

— Да, страшная книга. Она мне кажется ещё страшнее, чем «Криминал-шоу»…

— Да… Я вам расскажу такой случай. У каждой книги есть корректор, обычно женщина. И вот корректор этой книги, «Осады», когда её прочитала (а она должна была читать внимательно, каждое слово), то попала в больницу, в психическую. Она не выдержала. Лечилась какое-то время. И многие читатели (а я отклики получаю) говорят, что да, страшно читать. Я в таком случае говорю: жизнь намного страшнее. Я отобразил буквально, может быть, пятьдесят процентов нашей страшной действительности книгами «Осада» и «Криминал-шоу».

Я не хочу пугать… И, кстати, я бы не сказал, что не оптимистичны мои вещи. Я как раз показываю, что можно из любой ситуации найти выход. Мои произведения, мои книги учат этому: не поддаваться. Это одно, а второе — я, может в шутку, а может и серьёзно говорю, что когда прочитаешь мою «Осаду», то посмотришь вокруг и скажешь: Господи, да ещё жить-то можно — уж такого со мной не произошло!

— Продолжая тему страха: Николай Николаевич, а вы сами чего-нибудь в жизни боитесь? Что для вас самое страшное?

— Для меня самое страшное (я это описывал во многих произведениях, анализировал) — это уступить, поддаться. Бывают ситуации — в супружестве, на работе, на улице просто… Вот идёшь, и тебя встречают пять человек, поддатых, с ножами… Как в такой ситуации себя вести? Главное, остаться человеком. Вот самое страшное — потерять своё человеческое достоинство.

— Знаете, при чтении ваших произведений у меня создавалась ассоциация с вами. Ну это, наверное, беда многих читателей, которые лично знакомы с автором — ассоциировать главного героя с автором. А насколько вообще ваши вещи автобиографичны?

— Есть произведения, я бы сказал, на девяносто процентов автобиографичные. Вот повесть «Муттер» — это моя жизнь в Сибири, моё детство описаны. «Казарма» — это моя армейская служба. «Казнить нельзя помиловать» — это мой журналистский отрезок судьбы… Очень многие вещи. Вы знаете, я прочитал однажды у Бернарда Шоу, по-моему, выражение, что самый гениальный писатель тот, который самый откровенный. Я настолько с этим согласился, потому что непроизвольно этому следовал. Самый откровенный… Кстати, мы сегодня, надеюсь, вообще не будем говорить о тамбовской литературе, но вот я хочу сказать, что у тамбовских авторов (я их всех знаю, всех читал, всё, что они написали) — самые лучшие вещи, когда они полностью автобиографичны и полностью откровенны. Вот человек садится за письменный стол и говорит себе: да, я свою душу покажу, я не буду стесняться, бояться… Для этого и существует литература.

— Мне кажется, здесь есть очень большая опасность — нажить себе врагов. Вот ваша повесть «Казнить нельзя помиловать» основана относительно на реальных событиях, скажем так, во всяком случае там действуют реальные персонажи. Вам не страшно, что этим вы наживаете себе реальных врагов, оказываетесь как бы в оппозиции?

— Вы знаете, если писатель начнёт над этим думать: кто обидится на то, что он написал, как воспримут — всё, он прекратится как писатель. Я об этом забыл. Вернее, я даже не знал, до какой степени прототипы могут быть в своих поступках потом непредсказуемы. Ну вот я могу сказать, что после выхода «Осады» с повестью «Казнить нельзя помиловать», где описана моя журналистская юность в Тамбове, действительно некоторые прототипы вели себя очень неадекватно, я бы так сказал, даже до драки доходило. Любой писатель, автор должен быть готов к этому.

— Вы начинали как литературный критик здесь, в Тамбове. Тамбовские писатели не упрекают вас в том, что вы отбираете у них хлеб?

— Один из патриархов тамбовской литературы (кстати, хороший на мой взгляд писатель) недавно сказал мне по поводу другого автора такую вещь: вот, мол, он начал сначала писать стихи, потом понял, что это не его и перешёл на прозу, он конъюнктурщик, я знаю, что в литературе он надолго не задержится… Я так на себя это примерил и понял, что он и обо мне так думает: что я в сорок лет бросил критику и начал вдруг прозу писать для заработка, остросюжетную, злободневную, что я конъюнктурщик. Ни в коем случае! Дело в том, что первый рассказ я написал в семнадцать лет. Его сразу опубликовала районная газета. Это было в Сибири, я вообще сибиряк, и вырос там. Это Красноярский край, Хакасская автономная область, село Белый Яр. Сразу в районной газете рассказ опубликовали, это было в 1970 году. Никто в Тамбове не знал, что я прозаик. Вот несколько раз в моей жизни были моменты… К примеру, в 1987 году журнал «Москва» взял мой рассказ «Супервратарь» (потом его «Тамбовская правда» опубликовала), в шестой номер. И уже номер был подготовлен к выходу, как вдруг сменяется редактор отдела прозы, и всё перечёркивается… В 1990 году… Я вот и вам и телезрителям покажу, что такое неродившаяся книга. Вот смотрите, осталась на память только вёрстка отдельного издания в Москве повести «Казнить нельзя помиловать», видите на титуле написано: издательство «Столица», 1990 год. Началась перестройка, издательский кризис, её перечеркнули.

Первая моя крупная публикация вот, в журнале «Физкультура и спорт», номер восемь за 1990 год, тот же рассказ «Супервратарь». Это была для меня большая неожиданность. Бывает рассылаешь, рассылаешь рукопись по издательствам, по редакциям — возврат, возврат, отказ. А здесь я зашёл случайно, мимоходом в редакцию этого журнала, когда учился на Высших литературных курсах в Москве, оставил рукопись и даже ответа никакого не получил. И вдруг здесь, в Тамбове, когда я был на каникулах, один знакомый мне говорит: я твой рассказ читал в «Физкультуре и спорте». Это был сюрприз!

У каждого писателя есть архив с ответами из редакций, когда возвращают рукописи. У меня целых две папки. Я хочу тем, кто начинает, кто пробует свои силы в литературе сказать: никогда не отчаивайтесь. Вот мой собственный опыт: рассказ «Супервратарь» мне двадцать две редакции вернули, а на двадцать третий раз опубликовали. А повесть «Казарма», которая только что в сборнике «Криминал-шоу» появилась — вот ответы с отказами её публиковать из журналов «Москва», «Молодая гвардия», «Октябрь», «Знамя», из многих издательств… Но вот она в полном объёме наконец вышла.

— Николай Николаевич, но всё-таки давайте вернёмся к вашей литературоведческой деятельности. Я знаю, что первая ваша работа была посвящена изучению творчества Достоевского. Чем так близок вам Достоевский?

— Я с юности увлекаюсь Достоевским, много читал о нём и его творчестве и искренне думал, что всё о нём уже написано. Но когда подступил к нему как литературовед, обнаружил вдруг такие белые пятна, о некоторых темах даже не принято упоминать. Я считаю, моя лучшая работа на сегодняшний день — «Минус Достоевского» с подзаголовком «Достоевский и “еврейский вопрос”». То есть, когда я начал читать-изучать его «Дневник писателя», письма — эта тема проходит у него красной нитью через всю его публицистику, эпистолярные тексты. В повестях и романах он этой темы практически не касался. Я и написал «Минус Достоевского». Да, с какой-то стороны это минус. Он не любил евреев, считал, что они губят Россию, русский народ. Может, он заблуждался. Но это его взгляд, одна из его тем, он этим вопросом занимался, а никто об этом не говорит. Статью мою опубликовали в журнале «Подъём», и вот такой факт: из пяти членов редколлегии журнала трое вышли из её состава, они протестовали против публикации статьи. На публикацию «Минуса…» откликнулась «Комсомольская правда», «Литературная Россия» большую рецензию дала. А вот в Тамбове её, к сожалению, не заметили.

— А вам не кажется странным, что город вообще как-то не откликается на успехи наших земляков? Какой-то парадокс: люди публикуются в столичных изданиях, добиваются каких-то определённых высот, а Тамбов абсолютно равнодушно относится к этому…

— Полностью согласен. Вообще это больная тема. Я вот говорю: меня всегда считали критиком. Когда я работал журналистом в газете «Комсомольское знамя» и в «Тамбовской правде» активно сотрудничал, я всегда старался любую публикацию наших писателей в столице отметить, сообщить о ней. И вот когда я ушёл из газеты, перестал это делать, оказалось — больше некому. Вот последние критики в Тамбове были Сергей Бирюков, я и — всё. Нет даже журналистов-критиков, которые бы просто сообщали о новых публикациях. И вот в этом моя, как прозаика, беда: ни на одну мою книгу ещё в Тамбове не было рецензии.

— Николай Николаевич, в своё время в книге «Литературные мушкетёры» вы писали, что писатели делятся на пять категорий. Это графоман, профессиональный писатель, писатель хороший, писатель талантливый и писатель гениальный. Как я понимаю, с талантами и гениями в Тамбове туговато. Судя по вашей книге, вам импонирует творчество четырёх наших писателей — это Акулинин, Кравченко, Герасин и Кудрин. А два наших союза объединяют десятка три-четыре писателей. Остальных-то куда зачислять?

— Вы знаете, я как раз об этом думал, когда писал эту книгу. Действительно, с талантами и гениями у нас напряжёнка. У нас беда, что даже профессиональных писателей очень мало. Эти четверо, да, это профессионалы — были когда-то. Я это подчёркиваю. Я и себя включаю в это число — непрофессионалов. Я пока не профессионал. Что такое профессиональный писатель? Это писатель, который должен в день выдавать определённое количество строк. То есть, вот машинка, вот бумага, садись и выдавай две-три страницы каждый день. Профессиональным писателем был, к примеру, покойный Юлиан Семёнов. Про него ходит даже жизненный анекдот. Он приехал в Тамбов, выехала группа писателей в колхоз. Конечно, их встретили, выслушали, накормили-напоили от души. Утром наши, тамбовские, писатели проснулись чуть свет от стука пишущей машинки. Смотрят, Юлиан Семёнов сидит за столом с перевязанной мокрым полотенце головой и печатает. Они говорят: Юлиан, ты что с ума сошёл?! А он отвечает: ребята, если я двадцать новых страниц не напечатаю в день, я буду как вы — жить в Тамбове и никому не буду известен…

— А как же в таком случае вдохновение? Не превратится ли литературный труд в подёнщину, нудную работу?

— Я работаю только по вдохновению. Поэтому я написал так мало. Мне почти сорок пять лет, а всего четыре книги. Хотя у Чехова к этому возрасту — вот они стоят на полке — было тридцать томов. Я считаю так: по вдохновению надо писать от души, выстраданное, а без вдохновения писать, условно говоря, подёнщину — рецензии, статьи, публицистику… Руку надо набивать.

Чуть похвастаюсь. Я, наверное, единственный тамбовский писатель, который в наше время не только не платит деньги (свои или спонсорские) за издание своих книг в местных издательствах, но издаётся в Москве и получает за свой труд гонорары…

— Это уникальное явление по нашим временам!

— Да, уникальное. Но я хочу ещё подчеркнуть, что вот за эту последнюю книгу, «Криминал-шоу», я решил гонорар деньгами не брать. Дело в том, что вот той же «Осады», первого издания, попало в Тамбов очень мало, экземпляров двести-триста, а сто тысяч разошлось по всей России. Мне друзья писали из Владивостока, из Абакана — там купили мою «Осаду». Я начал разговор в издательстве, мол, как в Тамбов побольше экземпляров? Мне предложили: бери гонорар частью тиража, сам распространяй в Тамбове. Вот теперь тысяча экземпляров попадёт в наш город. Будут продаваться через киоски «Роспечати», в книжных магазинах, в обществе книголюбов, да и сам попробую продавать на Коммунальной с автографом автора…

— Николай Николаевич, и последний, традиционный, вопрос о ваших творческих планах…

— Я сейчас закончил первый свой роман, до этого писал только повести и рассказы. В нём я соединил две линии своего творчества. У меня есть вещи философского, воспоминательного плана, как я это называю — «Муттер», «Казарма»… И есть остросюжетные, криминальные — «Осада», «Криминал-шоу»… Я соединил в романе «Алкаш», отрывки из которого уже публиковались в тамбовской прессе, вот эти два своих направления. Мне кажется, синтез получился. Я его писал два года, выплеснул всё, что было на душе и сейчас опять вернулся в литературоведение. В настоящее время работаю над книгой «Самоубийство Достоевского», где я рассматриваю всю жизнь писателя, его творчество через этот аспект — самоубийство. Он к нему всегда стремился, но, убивая и убивая через суицид отдельных своих героев, сам оставался, слава Богу, жить, дожил почти до шестидесяти лет, написал все свои прекрасные романы…

Ну и вот я закончил ещё необычную книгу (это, можно сказать, моё хулиганство литературное), под псевдонимом, который раскрывать пока не буду. Я надеюсь, что это будет бестселлер. Называется «Советы колдуна». То есть, советы на каждый день: как вести себя в церкви, как вылечиться от ангины, как узнать свою судьбу по своей ладони, как гадать на картах… Я все эти сведения собрал, осмыслил, отобрал самые ценные, изложил своим слогом и получилась такая книга. Тоже будет издана в Москве, в «Голосе».

К слову, можно чуть об этом? «Голос» — это моё родное издательство. Вот уже третья моя книга выходит там. И договор подписан ещё на две книги.

— Что ж, Николай Николаевич, пожелаем успеха и вам, и вашему кормильцу издательству «Голос» и будем надеяться, что читатели увидят ваши новые книги.

— Спасибо! Дай Бог!

Вопросы задавал М. Титов.