ЛИТЛАБИРИНТЫ

Глава 4

ДВА СРОКА, или ДЕСЯТЬ ЛЕТ С ПРАВОМ ОБИЛЬНОЙ ПЕРЕПИСКИ

В пятницу 3 октября 2003 года дееспособные члены Тамбовского отделения Союза писателей России собрались в Доме печати на плановое отчётно-выборное собрание. Из тридцати трёх списочных поэтов и прозаиков таковых оказалось двадцать два человека. Остальные — или инвалиды, не выходящие из дома, или внезапно захворавшие, или живущие в дальних районах и пожалевшие денег на автобус, или пофигисты, вообще не желающие голосовать… Но протокольный кворум собрался.

Само собрание проходило на первом этаже, в конференц-зале, а на 6-м, где собственно и располагалась в комнате площадью 23 квадратных метра писательская организация, в это время родные действующего председателя А. Акулинина накрывали обильный стол с водкой, салом, колбасой и прочими вкусностями для обмывания очередного, уже третьего, избрания его на новый срок в пять лет.

Сам Александр Михайлович вёл собрание, выступал с отчётным докладом, оглаживая свою седую пышную бороду, и был, судя по всему, спокоен, в запланированном ходе вещей не сомневался. Особенно, когда дело дошло до голосования. Соперника-то выдвинули всего одного, да и тот — какой соперник? Смехота! Опыта ни граммулечки, даже в правление никогда не входил, да и сам категорически отнекивается, не хочет на место председателя, отказывается — доподлинно известно…

Итоги тайного голосования стали шоком для обоих: 8 голосов за Акулинина, 14 за Наседкина. Мы с Александром Михайловичем одинаково выпучили глаза, у каждого стукнуло сердце и прилила кровь к лицу. Один потерял в единый миг уже ставшее привычным, дорогим и желанным, второй приобрёл в ту же секунду нечто для себя новое, пугающее и обременительное. Признаюсь, упреждая упрёки, я и кандидатуру свою с голосования только потому не снял, что был уверен, как и мой соперник, — необходимого количества голосов ни за что не наберу.

Никогда не мечтал руководить и командовать. Это просто не моё. В армии как бы был избран и числился комсоргом роты, в университете профоргом группы — вот и весь мой скорбный, вернее пустяшный опыт. Ничем я там не руководил, ничего толком не организовывал, так, взносы собирал да, как водится, с какими-то формальными отчётами выступал.

И вот меня внезапно избрали вождём писательского племени могикан, которое на тот момент находилось буквально на грани краха-исчезновения. По образному выражению патриарха писательской организации прозаика и драматурга Ивана Захаровича Елегечева — она лежала на боку.

Да и то! Когда я сел в кресло председателя (на самом деле — разваливающийся стул) и осмотрелся, а затем и вник в суть дела — сердце моё ещё более скукожилось. Из трёх кабинетов, когда-то принадлежавших писателям, остался один офис и совсем не с офисной мебелью — разваливающиеся столы-стулья, четыре обшарпанных шкафа советских времён, пара мягких рваных кресел и облупившийся сейф. Да, ещё пара сломанных пишмашинок. Просмотр жидких папок с документами, хранящихся в сейфе, оптимизма не прибавил. Писательская организация даже не была зарегистрирована! Формально её как бы и не существовало вовсе!!! Не было, само собой, и счёта в банке. В то время писательская организация по традиции и инерции ещё числилась как бы подразделением областного управления культуры, так что все грошовые финансы (коммуналка, аренда, телефон, чуть-чуть книгоиздание, зарплатишка председателю) проходили через бухгалтерию управления, ну а для потенциальных спонсоров писорганизации прежний председатель, не заморачиваясь, указывал банковский счёт своего частного предприятия «Книжная лавка писателя», где свой бухгалтер имелся.

Вот это и оказалось, может быть, самым сложным, когда управлению культуры уже вскоре окончательно запретили по каким-то там иезуитским законам официально финансировать нашу общественную организацию, и когда я открыл счёт в банке — найти опытного бухгалтера, согласного за небольшое вознаграждение вести нашу убогую, но обильную на бумажные отчёты бухгалтерию.

Но я забегаю вперёд. Сначала я, пересилив себя и отрепетировав жест «протянутая рука» с соответствующей миной на лице, пошёл, что называется, по миру: помогите, люди добрые, кто чем может! Выше уже упоминалось, как однажды я попробовал пойти с протянутой рукой, надеясь после ВЛК найти в Тамбове мецената-спонсора для издания своей первой книги. Быстро выдохся и бросил позорное и бесполезное занятие. Но здесь отступать было некуда, позади целая писательская организация. Пересилил себя — пошёл по кругу с протянутой рукой.

Но прежде мне надо было сориентироваться, чего хоть и сколько просить, пошукал по соседям, заслал письма с просьбой отписать, как они живут — картина нарисовалась достойная удивления и зависти. Как-то ещё с советских времён укрепилась-осталась в генной памяти жажда справедливого равенства: раз в одной стране живём, то и жить должны примерно одинаково. Ага, щас! Оказывается, те же писатели где-то (Орле, Белгороде, Воронеже…) как сыры в масле катаются, а мы, в соседней области, воды с чёрным хлебом вдоволь не имеем. Особенно поразил меня ответ из Белгорода:

Здравствуйте, Николай!

Выполняю Вашу просьбу. Только за последние пять-шесть лет администрации области и городов Белгорода и Старого Оскола выделили писателям бесплатно восемь квартир, а в городе Грайвороне молодой поэтессе, инвалиду первой группы, члену Союза писателей России Жанне Бондаренко горрайадминистрация при содействии губернатора Е. С. Савченко построили дом с приусадебным участком.

Сегодня все без исключения члены Союза писателей, а их 53 человека, состоящие на учёте в Белгородской писательской организации, получают ежемесячные стипендии в размере 1500 рублей каждый.

На издание книг в 2003 году выделено один миллион семьсот тысяч рублей. Таким образом, в течение двух-трёх лет каждый член СП и многие члены литактива имеют возможность издать книгу стихов или прозы.

Писательскую организацию переселили в просторное помещение, оставив за ней старое помещение, в котором разместилось книжное издательство, соучредителем которого является писательская организация…

В 1995 году администрация области приобрела для писательской организации новый служебный автомобиль «Волга», а в 2003 году — новую «Волгу», выделила ставку водителя-механика и средства на приобретение горюче-смазочных материалов и техническое обслуживание автомобиля.

В новое помещение писательской организации администрация области приобрела за свой счёт современную мебель, компьютер, ещё один компьютер в комплекте был подарен литературной студии «Младость», которая работает при писательской организации, управление культуры администрации области подарило пианино для проведения литературно-музыкальных вечеров, факс и некоторую другую оргтехнику.

Помещение писательской организации передано в бессрочное и безвозмездное пользование, организация освобождена от арендной платы, поставлена на бюджетное финансирование области (заработная плата руководителю писательской организации, главному бухгалтеру, водителю, литературным консультантам, уборщице, машинистке), выделяются средства на оплату всех коммунальных услуг и телефонной связи

Учреждена ежегодная областная литературная премия «Молодость Белгородчины», совместно с Союзом писателей России и порубежными областями — премии «Боян», и «Прохоровское поле».

Выделяются средства на издание ежеквартального литературно-художественного альманаха «Светоч».

Председатель Белгородского регионального отделения Союза писателей России

Молчанов.

В ответном письме я, позоря родную Тамбовщину, откровенно писал:

Добрый день, Владимир!

Большущее спасибо за подробный ответ!

Признаюсь, читал его как рассказ в жанре фэнтези и чуть не лил слёзы — зависти к Белгороду и обиды за Тамбов. Достаточно сказать, что нам на писательскую организацию выделяют одну ставку председателя (сейчас, после повышения — 3,5 тыс. в месяц) и в год всего 400 тыс. на издание книг (и то не на писательскую организацию, а — управлению по делам печати) и 15 тысяч на аренду (у нас один кабинетик с обшарпанной мебелью в Доме печати), командировки, телефон, почту и канцтовары. Всё. Всё! Не говоря о компьютере, даже пишмашинки ни единой нет. При этом начальница планового отдела управления культуры каждый раз, как я туда прихожу, напоминает мне, что писательская организация получает все эти крохи незаконно, из милости и в любое время субсидии вообще прекратятся: дескать, государство не обязано и не имеет право финансировать общественные организации...

После, утерев слёзы обиды и заглушив рыдания, вот какую бумагу (первую из сотен и тысяч бумаг, которые напишу-составлю потом во все и всяческие инстанции!) сочинил я на имя нашего губернатора О. И. Бетина:

Уважаемый Олег Иванович!

Если завтра (представим на минуту) во вверенной Вам Тамбовской области не останется ни единого поэта — послезавтра на Тамбовщине можно будет ставить крест, смело вычёркивать её из списка цивилизованных регионов с развитой культурой…

Красноярск, к примеру, славен не только и не столько алюминиевым комбинатом или бандитом Быковым, сколько тем, что там жил и творил Виктор Петрович Астафьев. Мало кто знает имена хоккеистов или борцов, которые родились в Иркутске, кто там сейчас в губернаторах или возглавляет Думу, но то, что там родился и живёт замечательный русский писатель Валентин Григорьевич Распутин — известно в России каждому грамотному человеку… Престиж, имидж, говоря по-современному, городу, губернии, стране создают не только политики, финансисты, промышленники, спортсмены и бандиты, но и, безусловно, в ещё большей мере писатели, композиторы, художники… Это — аксиома.

В связи с этим — две скромные просьбы.

1) Олег Иванович, на Вашей родной Тамбовщине в настоящее время живут и прославляют её чуть более 30‑ти членов профессионального Союза писателей России. Они нуждаются в Вашей поддержке. Многие из них живут буквально в нищете. Власти, которые обрекают своих потенциальных Астафьевых, Беловых, Распутиных на голодное существование, на унизительную бедность — поступают недальновидно, неразумно, не в интересах своего региона. Во всех соседних с нами областях (Воронежской, Курской, Липецкой, Белгородской и др.) каждый член Союза писателей сегодня получает из областного бюджета ежемесячное пособие (стипендию, грант, матпомощь) от 800 до 2000 рублей. Конечно, все эти области, может быть, и побогаче нашей, но ведь тамбовские чиновники, депутаты на освобождённой основе получают не меньше своих воронежских и белгородских коллег? Почему же тамбовские писатели должны жить хуже воронежских и белгородских?

Если каждому члену СП у нас доплачивать в месяц по 1500 рублей, это обойдётся областной казне в год — всего около 500000 рублей;

если по 1000 рублей — 330000;

если хотя бы по 500 рублей — 165000.

Цифры не такие уж страшные, и хочется надеяться, Олег Иванович, что данная проблема будет, наконец, и в нашей области решена.

2) В последние годы по разным объективным причинам областная писательская организация, к сожалению, утратила свой былой авторитет, сужается круг читателей, книги, публикации местных поэтов и прозаиков уже не так широко расходятся по градам и весям. Вероятно, иные жители Тамбовщины даже и не знают, что писательская организация в области сохранилась, действует. Именно сейчас как никогда необходимо выпустить коллективный сборник «Тамбовские писатели», в котором будет представлено творчество всех 33-х членов Тамбовской писательской организации, содержаться их краткие биографии, библиография и портреты. Такой сборник стал бы визитной карточкой, коллективным портретом тамбовских писателей, сегодняшней тамбовской литературы, и поверьте, Олег Иванович, вручать его гостям Тамбовщины или оставлять-дарить на память там, где руководители Тамбовщины бывают с визитами — будет престижнее и оригинальнее, чем какой-нибудь стандартный фотоальбом с видами Тамбова…

А потребуется на такой сборник не так уж много средств — всего около 100 000 рублей.

Олег Иванович, мы уверены в Вашем добром отношении к книге, литературе вообще и к тамбовским писателям в частности и надеемся, что просьбы наши не останутся без ответа.

С уважением

Николай НАСЕДКИН, председатель правления Тамбовской писательской организации.

Надо пояснить, что акцент в завязке письма на спортсменов и бандитов, конечно, был не случаен — первые получали завидную финансовую поддержку от администрации области, вторые процветали при её попустительстве. Ну и особенно мне нравилась усмешливая подковырка в моей бумаге про доходы местных прихлебателей власти, жирующих не слабже соседей-чинуш. Хотел для смеха добавить ещё про новые квартиры для писателей и машину с водителем, но всё же не стал — не тот случай, чтобы с юмора начинать…

И вот с этим просительным письмом отправился я в местный Белый дом к губернатору. Тут, раздражая своих недоброжелателей, вынужден затронуть весьма деликатную тему. Когда сторонники моего избрания на председательский пост толкали меня на эту авантюру, уговаривали хотя бы принять участие в голосовании, они упирали на то, что я, дескать, самый известный в Тамбове писатель, единственный из тамбовских авторов издаюсь в Москве — мне, мол, будет легче и, так сказать, результативнее общаться с властями предержащими и выколачивать из них матпомощь для организации. Скромность скромностью, но чего уж там — резон в этом был. Действительно, и глава администрации О. Бетин, и особенно председатель на тот момент областной Думы В. Карев, истинный книгочей и книголюб, писателя Наседкина знали, почитывали, энциклопедию «Достоевский» с автографом автора имели…

Так вот, отправился я со своей челобитной в здание администрации, ещё не зная (раньше бывать как-то не приходилось), что проникнуть в него не так-то просто. Писательская ксива никакого впечатления на двух стражников в милицейской форме у входа не произвела, паспорта, чтобы выписать пропуск, у меня с собой не было, — хоть назад поворачивай. Озабочен был бы я личной просьбой, так бы и поступил. Но, повторяю, ощутив-осознав себя представителем коллектива в тридцать с лишком человек (так и хочется пожалобнее ввернуть — голодных птенцов), я почуял в себе какие-то неведомые ранее силы духа, напористости и даже наглости. Ах вы суки ментовские! Писательское удостоверение вам не пропуск?!

— А ну, — строго приказал, — позвоните в приёмную губернатора, доложите, что председатель правления писательской организации Наседкин пришёл!

Ха, напужал! Мент-охранник лениво пальцем на выход ткнул:

— Вон в тамбуре телефон внутренний — сами, если надо, звоните.

Собрал обратно гонор в тряпочку, в карман подальше засунул и со спецтелефона внутренней связи в тамбуре дозвонился до приёмной. Секретарша меня, оказывается, знала, толком не поняла, чего я хочу, но позвонила на пост, приказала меня пропустить. Поднимаясь на четвёртый этаж в лифте, я перед зеркалом лифтовым репетировал мину на лице, с какой предстану перед генерал-губернатором области — и робким забитым просителем всё же выглядеть не хотелось, но и гонором козырять было бы глупо.

Позже, приехав в Москву на первый свой пленум правления Союза писателей России, я у новых своих знакомцев-коллег из других регионов выпытывал секреты их деятельности и взаимодействия-сотрудничества с местными князьками, и один из них, вернее — одна, руководившая Архангельской писорганизацией уже лет двадцать, помню, учила меня: перво-наперво и главное, открывай дверь в кабинет губернатора ногой. Если не будешь этого делать — ничего не добьёшься…

Увы, характер не тот. В приёмной я скромно поинтересовался у доброжелательной секретарши: могу ли я пройти в кабинет?

Вообще-то, пояснила она с некоторым удивлением (кто ж этого не знает?!), на приём к главе администрации надо записываться заранее.

— А что же делать? — спросил я.

Добросердечную женщину, видно, тронула моя искренняя растерянность (ну лопушок ещё в кабинетных делах):

— Пока присядьте, когда Олег Иванович освободится — я спрошу, сможет ли он вас принять.

Я присел в мягкое кресло, поглядел внимательно на дверь в высокий кабинет: да-а-а, такую пинком открыть труднёхонько. Тем более, что она наружу открывается…

И тут эта самая массивная дверь открылась, вышел губернатор с двумя людьми и собрался вместе с ними уходить. Ей-Богу, мне бы и в голову не пришло вскакивать и преграждать ему путь, но он сам, увидев меня, поздоровался и спросил:

— Ко мне?

— К вам, — поднялся я.

— Ну заходи. Минут пять есть — хватит?

— Вполне.

В кабинете в пять минут всё и решилось. Вскоре писательской организации выделили деньги на стипендии-гранты и на издание сборника «Тамбовский писатель-2004». Правда, меньше, чем просилось-ожидалось, но всё же — начало было положено, первый поход с протянутой рукой не оказался провальным, и это весьма таки ободрило меня, прибавило сил и уверенности на будущее. И ещё с этого первого похода с протянутой рукой обозначились и вскоре отточились-сформировались два фундаментальных правила общения с этим в общем-то чужим чиновничьим миром:

1) Если хочешь добиться результата — пробивайся только к высшему начальнику, лично ему в руки вручай свою бумагу-прошение.

2) Проси всегда больше, чем требуется — обязательно дадут меньше просимого.

Сколько раз потом убеждался: пробьёшься с проблемой к губернатору, председателю Думы, мэру города, начальнику управления — вопрос более-менее решится и весьма быстро; попробуешь дело сделать с замом или, не дай Бог, завотделом — только время потеряешь…

Вообще скажу, общение с чиновниками — самый тяжкий груз для интеллигентного человека. Нет, встречались среди них и вполне нормальные, с человеческим взглядом, с которыми общаться и дела решать было одно удовольствие (вроде упоминаемого уже начальника областного управления культуры А. Н. Кузнецова — жаль, «ушли» его вскоре, понадобилось это место для пухлого чиновника), но в большинстве своём представители чиновничьего племени имели глаза стеклянные, взгляд сановный, мину при общении с посетителем-просителем брезгливую, мол, я дела государственной важности решаю, бюджет пилю, а ты тут со своими мелкими докуками…

Но не будем в эти дебри забредать и повторяться — со времён Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина мало что изменилось.

А общение с чиновниками становилось всё интенсивнее день ото дня. Ибо круг моих обязанностей и должностей, в силу обстоятельств, всё расширялся. Даже перечислить страшно: председатель Тамбовской писательской организации, секретарь Правления Союза писателей России, председатель правления регионального отделения Литфонда России, главный редактор «Тамбовского альманаха», директор, главный редактор, макетировщик и художественный редактор издательства Тамбовского отделения Литфонда, дизайнер, администратор писательского веб-сайта (который сам, своими руками и создал-построил), бухгалтер, курьер и даже — уборщик!.. Да, чтобы не тратиться на уборщицу долгое время сам ежедневно подметал и раз в неделю мыл шваброй пол в писательском офисе. Само собой, запираясь при этом на ключ, дабы престиж председательский не губить…

И ведь не от жадности всё это взваливал на себя (эх, если б за каждую лямку хоть по минималке платили!) — по безжалостной необходимости, вынуждено. Ну вот, взять, к примеру, историю с Литфондом. Решили мы восстановить-зарегистрировать исчезнувшее в годы перестройки региональное отделение Литературного фонда, дабы через него решать все финансовые вопросы писательской организации. Один поэт попробовал себя в качестве председателя Литфонда, другой — ну не идут дела. В Москве, в правлении, мне подсказали: во многих областях председатели писательских организаций возглавляют и отделения Литфонда — не бойся, впрягайся, главное, найти толкового директора и бухгалтера, а ты будешь только координировать. И выделили на становление тридцать тысяч рублей. Решился, впрягся и даже директора нашёл-взял — пенсионера, бывшего преподавателя вуза, которого мне рекомендовали как делового мужика и который за мизерную (пока!) зарплату согласился возглавить наш Литфонд, дабы вскоре уже озолотить писательскую организацию и себя самого. Бухгалтерию согласилась вести тоже пока на полставки бухгалтерша одной из газет Дома печати. Сладкая парочка тут же открыла в коммерческом банке зачем-то два счёта (а за открытие надо заплатить полторы тысячи и потом ежемесячно за обслуживание каждого отстёгивать по четыреста рублей!), начали они зарплату себе выписывать и получать. Ну ладно, бухгалтерша хотя бы отчёты в налоговые составляла и с банком дела вела, а пенсионер-директор ходил с важным видом и всё обещал: вот-вот чего-нибудь и придумаем. Через полгода сели мы с ним за стол, подвели итоги: в кассе кой-какие денежки появились, но только те, что я заработал в созданном мной издательстве, доходов от деятельности директора оказалось нуль, одни расходы на зарплату… Пришлось уволить со скандалом — ещё не хотел уходить, клялся, что исправится. Ну а с первой бухгалтершей и вовсе конфуз вышел. Уехал я как-то из города дней на десять, возвращаюсь, а меня типография за горло берёт: почему, дескать, оставшиеся десять тысяч за готовый альманах не платите? Я в непонятках: да как же, бухгалтер должна была неделю назад перевести вам на счёт, я её предупреждал! Кликнул финансистку нашу полуставочную, пытать начал, что и как да почему? Смотрит девушка на меня голубыми глазищами и, не моргнув ими, поясняет: мол, последние эти десять тысяч из кассы себе взяла в качестве зарплаты — ей ведь уже задержали выплату за два месяца, да вперёд за два решила взять, чтобы в отпуск было с чем ехать…

Ну как с такой дальше было работать?

Следующая бухгалтерша, которую нашёл по объявлению в газете, была надомницей. Приезжала раз в неделю, забирала какие надо документы, дома с ними работала, потом привозила готовые результаты. Не очень удобно, но деваться некуда. Однако ж и эта бухгалтерская особь учудила: взяла и через три месяца исчезла. Буквально. На звонки отвечать перестала, а адреса её мы и не знали. Может, и случилось с ней чего, или уехала внезапно — не знаю, только с нею пропала целая кипа бухгалтерских документов, кои пришлось потом с муками и скрежетом зубовным восстанавливать.

В итоге я в очередной раз пришёл к здравому выводу: лучше всё делать самому, ни на кого не надеясь и ни от кого не завися. Пошёл в банк, один ненужный счёт закрыл, оформил на себя право подписи банковских операций, наведался в налоговые службы, проконсультировался насчёт отчётов, со скрипом, с переделками и не с первого раз сдал один отчёт, второй, третий…

И Боже ж ты мой, сколько отчётов надо было готовить-сдавать, сколько бумаги, времени, компьютерных ресурсов и собственных сил на это тратить. За каждый выделенный или заработанный рубль надо было сдать отчёты в управление культуры, управление финансов, управление юстиции, налоговые органы, банк, ревизионную комиссию Литфонда, Пенсионный фонд, Фонд социального страхования, кроме того, отчитаться перед правлением своей организации и перед общим собранием… Мы с моим домашним компом, на котором я первые годы всё это делал, чуть с ума не сошли.

Это был тихий ужас!

* * *

Кто-то из читателей удивится: а когда же о творчестве речь пойдёт? Организация-то всё же творческая. Да, занимались мы и творчеством — писали и выпускали книги, издавали альманах, устраивали презентации, литературные вечера, отмечали юбилеи, встречались с читателями, проводили фестивали книги и чтения… Но вот запомнилось больше то, что как раз мешало всему этому творческому началу в работе, отнимало силы, время, буквально последние гроши. И, помимо чиновников с их скаредностью и давящей бумажно-отчётной волокитой, в ещё большей, может быть, степени — так называемая оппозиция, попросту говоря, обиженные, считающие, что председатель писательской организации их обделяет, принижает, недооценивает и мало воздаёт им почестей и наград. Причём, как те, так и другие зачастую привлекали для мщения, давления, порчи настроения лично председателю и вставления палок в колёса всей организации угнетающую судебную систему.

Признаться, настроение этим они здорово портили. У меня есть повесть «Иск», где описал я, как пять лет таскался по судам, пытаясь добиться справедливости по одному пустяшному бытовому делу, но в итоге полной победы так и не добился. Эта нервомотательная судебная пятилетняя эпопея закончилась летом 2003-го, я прочистил лёгкие от спёртого судебного воздуха и, забыв пословицу про суму да тюрьму, взял и легкомысленно зарёкся: всё, больше никогда и ни с кем судиться не буду!

Ха-ха, смешно вспомнить… В октябре того же 2003-го избрали меня ответственным за писательские дела в области и — понеслось. Сначала по судам начали таскать меня бессовестные чиновники — то отчёт какой-то вовремя не сдал, то налог не доплатил, то какой-то закон об общественных организациях нарушил… Напрасно пытался я размягчить покрытые панцирем чиновничьи сердца, объяснить и разжалобить: мол, я не волшебник, я только учусь, простите на первый раз! Бесполезно — тащили в суд, а там уж всё по букве, всё автоматически: нарушил — плати штраф! Нечем — имущество опишем! Последние буквально гроши могли забрать…

Осталась копия характерного документа того времени — моя попытка оспорить совсем уж нелепый иск потерявших совесть чиновников:

1. В 2004-2005 гг. финансирование писательской организации осуществлялось из областного бюджета через Управление культуры. Согласно их сведениям, средства на оплату за аренду помещения писательской организации в Доме печати за данный период арендодателю перечислены в полном объёме. (Справка прилагается.)

Видимо, в данном случае Комитету по управлению имуществом и Управлению культуры и архивного дела надо разбираться (судиться) между собой — кто кому и сколько должен.

2. С 2006 г. общественная творческая организация Тамбовское отделение Союза писателей России снята с финансирования, тем более, не занимается коммерцией, у неё нет даже счёта в банке. Войдя в положение, областная Дума с 2006 года освободила писательскую организацию от платы за аренду комнаты в Доме печати площадью 23 м2, которой писатели владеют уже более 30 лет.

Почему вдруг Комитет по управлению имуществом в конце прошлого года (Года поддержки русского языка, литературы, писателей!) начал требовать с писательской организации этот по существу чужой долг за 2004-2005 гг. — совершенно необъяснимо. Получается, депутатам Думы понятно, что писателям даже за аренду платить нечем, а г-ну Чулкову это непонятно, и он собирается отсудить у нищих тамбовских писателей в счёт мифического долга три старых книжных шкафа, столы-стулья и две пишущих машинки — других «ценностей» просто нет.

Н. Н. НАСЕДКИН,председатель правления Тамбовской писательской организации,

секретарь правления Союза писателей России.

К слову, при личной встрече с этим самым главой Комитета по управлению имуществом Чулковым, ещё пытаясь отговорить его от подачи позорного иска на нищих писателей, я привёл, как мне казалось, убийственный аргумент:

— Вот, — говорю, — как раз сегодня утром в новостях сообщили, что Россия простила очередной долг какой-то Уганде или Танзании в семнадцать миллиардов долларов. Семнадцать миллиардов чужим африканским неграм! А вы родным тамбовским писателям не хотите списать дурацкий долг в полторы тыщи баксов…

Как об стену горох:

— От меня не зависит, не я решаю…

Если от тебя не зависит и ты не решаешь — какого хрена сидишь в этом кресле и приличную зарплату с премиальными огребаешь?!

Ну да хватит о чиновниках, пора вернуться к проблемам внутри писательской организации. Признаться, в моих ранних произведениях и даже позже, когда был уже принят в Союз писателей, но ещё пребывал в статусе, так сказать, рядового бойца, образы литоднополчан рисовались у меня почему-то весьма комическими и даже сатирическими красками. Вот хотя бы кусочек из повести «Казнить нельзя помиловать» (1989):

— Во-о-он те вон, мил-человек, с животами, это — писатели, наши самые крупные прозаики: Карасин, Алевтинин и Савченко. Очень маститые! А животики, мил-человек, это у них профессиональное — для солидности. А в стороне от них, во-о-он тот вон, косится и весь пиджак в орденах, — это самый главный барановский поэт Сидор Бучин. Его поэмы, мил-человек, покойный Валентин Васильевич Фирсов с колёс в «Комсомольском вымпеле» печатал. Последнюю так перед самой своей нелепой кончиной тиснул, «Дерзай, комсомольское племя!» — название такое... Не имели счастия прочесть?..

Или вот фрагмент романа «Алкаш» (1996):

Впрочем, надо признать, писатели барановские в целом и общем люди неплохие. Они писали и пишут книжки, учат читателей жить и любить друг друга. Есть среди них свои герои соцреалистического труда, свои гении местного масштаба и свои графоманы чистой воды, есть детские писатели и взрослые, есть деревенщики и детективщики, поэты-философы и поэты-сатирики, есть, наконец, свои алкоголики и свои сумасшедшие…

Добавлю ещё, что с разгаром перестройки появились в барановской писательской организации и свои коммуняки и свои дерьмократы. Короче, всё как у людей — в Москве, Питере, Воронеже… И недостатки у барановских сочинителей тоже были неоригинальные. Неискренность в творчестве, к примеру, робость. Так, многих барановских прозаиков можно было сравнить с… Хемингуэем. В том смысле, в каком сказал однажды о соотечественнике и сопернике в литературе Фолкнер: мол, Хемингуэй робок в работе со словом — боится употребить его в необычном значении или контексте…

И каждому местному литератору-профи какой-нибудь существенный изъян мешал стать настоящим писателем: к примеру, Алевтинин владел словом, но совершенно не имел творческой фантазии и тянул из книги в книгу утомительно-воспоминательную тягомотину о босоногом деревенском детстве; Савченко, напротив, умел ловко фантазировать, но кропал-писал совершенно суконным языком и газетным стилем; а вот Заскорузлычев имел и фантазию, и чувство языка, но каким-то чудом умудрялся писать тяжело, совершенно нечитабельно, заскорузло…

Ещё у барановских сочинителей поголовно проявлялась странная черта: они не читали друг друга. Никогда и ни под каким соусом! Я же, наоборот, прилежно просматривал всё, что выходило из-под перьев местных исаевых и проскуриных, убивая при этом двух зайцев: я подзарабатывал на рецензиях и учился одновременно — как не надо писать. И, увы, я убеждался зачастую, что барановские наши литераторы пренебрегают мудрой истиной: быть интересным — первая обязанность малоизвестного автора; право быть скучным принадлежит только писателям, которые уже прославились…

Ну и не могу не привести весьма характерный отрывок из повести «Завтра обязательно наступит» (1999):

В областной писательской организации, в затрапезном кабинете на 6-м этаже, встретили его радушно. Впрочем, как он потом подметил, там всех встречали радушно, особенно если посетитель уже имел в портфеле или кармане эликсир вдохновения или по первому же намёку бежал за ним в ближайший комок. Лохов раз сбегал, второй, а потом уже на равных с другими и скидывался, и угощался от даров других посетителей писательского штаба. Здесь, если продолжить сравнение, толклись-кучковались одни и те же четыре-пять профлитераторов, словно штабные офицеры, да двое-трое вестовых из литактива, а остальную армию барановских членов Союза писателей (человек двадцать) Иван так никогда и не увидел: то ли, как и положено, сидели по домам и писали, то ли, наоборот, писательство совершенно забросили, то ли, наконец, по причине возраста и болезней напрочь забыли пить-опохмеляться.

Конечно, поэтического и романтического в этих почти ежедневных пьянках-попойках было маловато. Какое там шампанское, какая там знаменитая пушкинская жжёнка! Чернозёмные пииты и эпики употребляли только дешёвую водку и преимущественно без закуски — не из бахвальства, разумеется, а из экономических соображений в пользу лишней бутылочки…

Однажды, как обычно, сидели в писательской берлоге на 6-м этаже, пили. У Лохова раскалывалась голова, крепко прихватило желудок, разыгрался геморрой. Иван ёрзал на стуле, кривился, никак не мог словить кайф от выпиваемого, да и не пил почти. Говорили, по обыкновению, о водке, бабах, бабках, но пришла-таки очередь и литературы. Обсудили и пришли к выводу, что никакой Солженицын не писатель, а Юрий Кузнецов и вовсе не поэт…

Потом самый шумливый и шебутной, как пацан, несмотря на свои шестьдесят пропитых лет, Аркадий Телятников закричал свои свежепридуманные стихи:

И вдруг Лохов не выдержал, чего никогда с ним не случалось, оборвал без всяких извинений, сжимая кулаками свои виски, взмолился:

— Аркадий! Арка-а-ади-и-ий! Ты мне друг, но истина дороже: нельзя так, нельзя! «Пояс — полю»... «трава — двора»... Это даже не недостаточные рифмы и даже не банальные или приблизительные, это совсем не рифмы...

И вот какая чуднАя и чУдная метаморфоза приключилась со мной сразу после того, как возглавил я писательскую организацию. Я, можно сказать, возлюбил сразу и безоговорочно всех своих собратьев по перу. Ну, может, про «возлюбил» — это слишком категорично и громко, но факт: с первого дня председательства я сам себе сказал и другим потом пытался внушить и словом и делом, что для меня нет в нашей организации ни эллина ни иудея, ни гения ни графомана, ни любимчика ни изгоя — все равны. Вот именно, — как перед Богом. Я сразу начал твёрдо пресекать любые попытки в разговоре со мной обсудить за спиною и тем более осудить творчество того или иного собрата по перу. По моему предложению Правила приёма в СП были дополнены пунктом, по которому председатель не имел права давать рекомендации желающим вступить в союз. И на первом же собрании я этот свой постулат озвучил: для меня все члены нашей организации абсолютно равны. Если мы решили, к примеру, что каждому юбиляру будем издавать к дате книгу, то именно каждый юбиляр, независимо от степени заслуг и таланта, а также от того, нравится он и его творчество мне лично, такой подарок получит. Если удастся пробить гранты-стипендии для писателей, их должны получать все в нашей организации…

Я, конечно, прекрасно сознавал, что не червонец и тем более не бакс-доллар — всем и каждому нравиться не могу: и восемь, проголосовавших против меня, и кто-то из не принимавших участия в голосовании могут меня не любить — это их право. А моё право, вернее, обязанность, пока я возглавляю организацию, — опекать всех и каждого, делать всё для их блага и процветания. Звучит пафосно, но ведь и наивным я тогда человеком, вернее, писпредседателем был, что ж поделать. Я готов был в глотку вцепиться, на дуэль вызвать любого, кто говорил при мне плохое о тамбовской писательской организации вообще и каждом из её поэтов и прозаиков в частности. И вцеплялся, и вызывал — образно, конечно, говоря.

И, к слову, это ведь совсем не трудно, потому что как бы я ни иронизировал в прозе своей над сотоварищами по перу, не подсмеивался, но в глубине души, в своих основных мировоззренческих принципах я всегда знал, что любой самый завалящий, самый затрапезный писателишка всегда выше и значимее для мира, страны, своего региона и города любого самого сановного чиновника, любого доморощенного бизнесмена и тем более офисного планктона. Так что все дискуссии на темы нужны ли писатели городу (региону, стране) в таком количестве, столь ли уж необходима писательская организация и не разорит ли она бюджет города (области, страны) — кажутся мне подловатыми и недостойными участия в них…

Несмотря однако ж на мой общепримирительный, уравнительный и доброжелательный ко всем и каждому из писателей и членам литактива настрой с первых же дней не очень большая, но весьма агрессивная кучка оппозиционеров домашней выпечки сплотилась вокруг добрейшего Александра Михайловича, который, увы, никак не мог пережить такой внезапной потери председательского «трона». Тут следует, вероятно, чуть углубиться в историю Тамбовской писательской организации. Образована она была официально в 1960 году, и я стал шестым по счёту её руководителем. Первый ответственный секретарь (так тогда это называлось) прозаик Александр Стрыгин был у руля 8 лет и ушёл, по слухам, не по своей воле — место писательского вождя пришлось освободить для московской поэтессы М. Румянцевой, переехавшей на ПМЖ в Тамбов. Стрыгин вскоре даже уехал из родных мест в далёкий Краснодар, а Майя Александровна правила (и очень успешно) писорганизацией целых 12 лет (пока это рекорд), вплоть до смертельной болезни. В 1980-м к рулю встал её заместитель поэт Иван Кучин, руководивший организацией 8 лет и мирно ушедший на заслуженный отдых по болезни. Прозаик Виктор Герасин, избранный следующим, самый молодой (49 лет) и энергичный, казалось, пришёл руководить и проворачивать громадьё писательских дел всерьёз и надолго, но всего через пять лет, в 1993 году, добровольно сложил с себя обязанности вождя писательской организации, всё более хиреющей во времена буржуазно-криминального переворота в России, и ушёл на твёрдый оклад редактора городской газеты. И вот после него два срока правил писательской общиной Александр Акулинин. Худо-бедно костерок в печи писательского дома поддерживал и намерен был делать это и впредь до конца дней своих. Это, между прочим, вполне в духе времени: в иных соседних областях писвожди сидят в своих креслах по двадцать и более лет (тот же Владимир Молчанов в Белгороде уже четверть века!)…

Надо сказать, что иные из примкнувших к оппозиции в самом начале, априори, потом, спустя какое-то время, увидев и ощутив начавшиеся перемены в жизни писорганизации, вредничать перестали, но на смену им появлялись новые недовольные или обиженные, привечаемые на так называемых «Литературных пятницах» в доме милейшего Александра Михайловича.

На что же обижались? Да вот, к примеру, как упоминал уже, на стипендии выделили нам сумму меньшую, чем просили. Получилось всего 19 грантов по 500 рублей, а писателей-то 33. Как делить? Была создана комиссия при администрации области, которая и выбирала по результатам конкурса самых достойных кандидатов на стипендию. То есть пишешь, публикуешься, участвуешь активно в жизни писательской организации — все шансы есть получить грант. Какие обиды начались, какой шум поднялся, особенно со стороны тех, кто год был стипендиатом, а на другой выпал из счастливого списка. У-у-у, гад председатель, ты за что меня стипендии лишил?! Полетели кляузы в администрацию, Думу, управление культуры. Да это не я решаю, пытался оправдываться, комиссия из пяти человек во главе с вице-губернатором… Бесполезно.

В конце концов я не выдержал, опять пробился к губернатору и слёзно умолил добавить-увеличить количество грантов. Упросил — сделали 30 стипендий. Целых два года её получали практически все члены писательской организации, кроме «мёртвых душ» (три писателя стояли у нас на учёте, но жили в столице или за границей — обычное дело). Увы, подключились на сей раз завистники из других творческих организаций (почему, мол, писателям стипендии, а художникам или артистам нет?), чиновники и депутаты начали менять положение о стипендиях, перекраивать его так и этак и в результате осталось на область 50 единовременных творческих грантов по сколько-то там тысяч, на которые могли претендовать и претендовали не только писатели (30 человек), художники (а их человек 60 и все они имели возможность зарабатывать и подрабатывать своей кистью), артисты (100 или более лицедеев, которые все получали зарплаты), но, допустим, преподаватели музыкального училища и даже чиновники от культуры…

Загубили, одним словом, благое дело!

Обижались, само собой, и крепко обижались на председателя писорганизации те, кому не удавалось с ходу попасть в её ряды. Тем более, что ранее это было сделать довольно легко. Порой даже на собрании кандидата не обсуждали, только на бюро, куда кроме председателя входило ещё два-три человека. В результате за предыдущие десять лет организация увеличилась вдвое и сразу надо сказать — в основном, количественно, но отнюдь не качественно. Как уже упомянул, новое правление внесло некоторые уточнения, подсказанные временем и практикой, в Правила приёма, и на общем собрании мы их обсудили-утвердили в новой редакции. Вот для истории сей документ:

В соответствии с Уставом Союза писателей России (ч. 3), в СП принимаются лица, подтвердившие своим творчеством статус профессионального писателя, на основе личного заявления.

1) В правление Тамбовской писательской организации необходимо представить:

Заявление о приёме.

Изданные книги (как правило, не менее 3‑х), каждую — в 3‑х экземплярах.

Список основных публикаций.

Печатные отзывы, рецензии, статьи о творчестве вступающего в СП.

Три развёрнутые, аргументированные рекомендации от членов СП, имеющих стаж членства не менее 3‑х лет. Примечание: Председатель правления от дачи рекомендаций освобождается.

Личный листок по учёту кадров — 2 экз.

Фотографии — 4 шт.

Автобиографию — 2 экз.

2) Заявление предварительно рассматривается на заседании правления писательской организации с приглашением кандидата и авторов рекомендаций, которые должны аргументированно и аналитически представить творчество своего протеже, обосновать его профессионализм, соответствие уровню члена СП.

3) По рекомендации правления вопрос о приёме в СП кандидата выносится на общее собрание писательской организации. Совместными усилиями правления и кандидата необходимо сделать всё для того, чтобы с творчеством последнего заранее, до собрания ознакомилось как можно больше членов СП.

4) Вопрос о приёме считается решённым, если за кандидата проголосовало не менее 2/3 от числа членов областной писательской организации (учитывая и голоса писателей, отсутствующих на собрании по уважительным причинам, но при условии, если они представят до начала собрания своё решение «за» или «против» в конверте на имя председателя правления — обязательно в развёрнутом, аргументированном виде). Отсутствующие на собрании и не приславшие решения в письменном виде — считаются проголосовавшими «против».

5) Решение собрания областной писательской организации о приёме кандидата в члены СП рассматривается и утверждается (или не утверждается) в Москве на заседании Приёмной коллегии правления СП РФ.

6) Вопрос о приёме кандидата, «не прошедшего» Приёмную коллегию, вновь рассматривается на общем собрании областной писательской организации только после выхода его следующей книги (следующих книг).

7) Если кого-либо из кандидатов примут в Союз писателей России, минуя решение областной писательской организации, вопрос о его постановке на учёт в Тамбовском отделении СП будет решаться правлением Тамбовской писательской организации.

Вставки-дополнения выделены. Понятно, что теперь председатель в какой-то мере ограничивался в праве пополнять организацию по своему усмотрению, значительно повышалась ответственность авторов рекомендаций и голосующих заочно, ну и очень важен пункт седьмой, ибо участились случаи, когда кандидат в профписатели, которого прокатили дома на собрании, отправлялся прямиком в столицу, какими-то неведомыми путями-способами добывал там заветные писательские корочки, возвращался в родные недружелюбные пенаты, спокойно становился на учёт и вливался как бы полноправным членом в писорганизацию, да ещё становился, как правило, одним из самых горластых и недовольных. Я ещё предлагал дополнить в пункте первом строку о наличии трёх книг у кандидата примечанием, что хотя бы одна из книг должна быть издана не за счёт автора или спонсора, но тут меня сотоварищи не поддержали — тогда в Тамбове и принимать было бы некого…

Кому-то Правила и порядок приёма в СП казались чересчур жёсткими и сложными, я в ответ «успокаивал»: к примеру, защитить кандидатскую и тем более докторскую диссертацию намного труднее, сложнее и нервомотательнее, однако ж, гляньте, этих кандидатов и докторов в одной нашей области человек триста, а писателей-то всего тридцать…

Наши обновлённые правила начали действовать (и даже, можно сказать, чересчур жёстко) уже на первом «приёмном» собрании. Кандидатов было трое — все поэты, все мужики. Двое помоложе, один уж в возрасте. У каждого не менее трёх книг, изданных за свой счёт, имеются все рекомендации какие надо, горячее желание влиться в наши ряды и продолжать творить-пополнять поэтическую библиотеку своими новыми книгами. Больше того, все трое уже удачно прошли обсуждение в правлении. Раньше проскочили бы без лишних разговоров. Теперь же при тайном голосовании ни один из них не набрал нужных двух третей голосов. Признаться, это даже для меня стало неожиданностью. По крайней мере один из трёх кандидатов, тот, который в возрасте, был несомненно уже сложившимся поэтом, причём уже автором пяти, а то и шести сборников. Тем не менее, всем троим было рекомендовано не опускать руки, творить дальше и после издания следующей книги повторить попытку вступления…

И вот как по разному воспринимают люди один и тот же факт, одну и ту же ситуацию — в зависимости от характера, натуры, воспитания, степени ума и таланта. Все трое, естественно, результатами голосования огорчились (а кто бы не огорчился?), но те двое, что помоложе, ещё и озлобились. Причём обида-озлобленность их почему-то избрала вектор направления явно в адрес председателя: мол, это я не пущаю их в СП. Один в сердцах плюнул на пол (который я шваброй перед собранием драил), заявил, что в гробу он видел нашу организацию и вообще весь Союз писателей и, уходя, хлопнул дверью. Как потом выяснилось, он напрочь завязал с поэзией, начал писать-сочинять боевики об афганских и чеченских кампаниях, успешно издаваться в престижном столичном «Эксмо», на одном из всероссийских совещаний молодых писателей был принят в СПР, пришёл к нам с писательским билетом и благополучно и по праву встал на учёт.

Второй обиженный и озлившийся с кривой усмешкой выдавил в мой адрес с непонятной угрозой, дескать, не всё тебе решать, вышел и напрямки отправился в Москву. Оттуда он вернулся с красным билетом, заявился ко мне в писательскую, торжествующе предъявил и потребовал: ставь на учёт. Я напомнил шустрому товарищу, что подобные вопросы рассматривает правление, чем опять вызвал недовольство и претензии. Все семь членов правления на следующем заседании единогласно проголосовали против постановки пиита с московской ксивой на учёт. Он долго не мог в это поверить — краснел, бледнел, чертыхался. Потом куда-то побежал. Через пятнадцать минут мне на мобильный позвонил влиятельный депутат областной Думы, зампредседателя, и строго-повелительным тоном посоветовал немедленно поставить этого «талантливого поэта» на учёт. Пришлось объяснять чиновнику-депутату, ещё со времён советской власти привыкшего командовать всем и вся, что в правлении у нас семь взрослых людей, вполне уважаемых писателей, и мы вправе сами решить тот или иной вопрос, касающийся нашей общественной организации. Депутат этот тоже в свою очередь обиделся-оскорбился и потом упорно втыкал палки в колёса писорганизации (подлянка со стипендиями, поди, его заслуга), а наш пиит с московским билетом грозился поначалу подать на нас в суд, но в итоге ограничился пасквилем в очередной своей книжке (причём в прозе — поэтического вдохновения, видно, не накопил), где изобразил меня грязным, оборванным, спившимся попрошайкой, по недоразумению попавшем в председатели писательской организации. Плевки эти грязные цели не достигли и достичь не могли по причине полного несоответствия реальности: умываюсь, моюсь и чищу зубы я регулярно, небритым на улицу не выхожу, в одежде бываю даже франтом (в белом костюме люблю щегольнуть), пить давно не пью и взаймы деньги последний раз брал в те далёкие дни, когда был безалаберным и ещё только подающим надежды молодым писателем. Это наш самозваный пиит где-то до меня или в другом месте таких писпредседателей видел…

И вообще, убийственный пасквиль написать — тоже ведь талант нужен!

Ну а первый из тех трёх кандидатов, Иван Иванович Акулов (уж пора и назвать достойное имя), вернулся с огорчительного собрания к себе в село Петровское, засел вновь за письменный стол, начал работать с вдохновением и удвоенной энергией, выпустил через полгода новый сборник замечательных стихов и поэм, вновь подал заявление на приём и был почти единогласно принят в Союз писателей, стал одним из самых уважаемых, авторитетных членов нашей писательской организации…

А вообще за десять лет при мне было принято в Союз писателей восемь поэтов и прозаиков и за подавляющее большинство из них я и сам при тайном голосовании с охотой отдавал свой голос.

* * *

От природы я, признаться, человек тихий, не агрессивный, никогда сам драки не затевал, скандалить и ругаться не любил, с придурками и хамами всех мастей старался не связываться (себе дороже!), но, как уже упоминалось, когда избрали меня братья-писатели своим лидером-вождём, я готов был в глотку вцепиться, на дуэль вызвать любого, кто говорил при мне плохое о тамбовской писательской организации вообще и каждом из её поэтов и прозаиков в частности. Но всё же поначалу и довольно долго пытался я угомонить недовольных увещеваниями и в личных разговорах и на общих наших собраниях, мол, для недовольства у них нет причин, давайте работать дружно, не суйте с таким азартом палки в колёса — ведь не только председателю, всей организации мешаете двигаться вперёд… Куда там!

Перед очередным отчётно-выборным собранием, поняв-осознав, что новый председатель в общем-то не прочь и на второй срок пойти (а я действительно, можно сказать, во вкус вошёл, уверенность в своих силах почувствовал, да и начатые большие дела на полпути бросать не хотелось), наши милые оппозиционеры, ранее предпочитавшие действовать в основном исподтишка, сбросили забрала и ринулись в открытый бой — вывалили на страницы городской газеты всё накопившееся в прекрасных их душах. Моё терпение лопнуло, решил и я вслед за ними вынести остатний мусор из нашей писательской избы на обозрение читателя-обывателя. Причём, мой ответ врунам-хулителям в той же газетке, несмотря на всю её показную демократичность, так и не появился, так что материал уже с дополнением-предисловием появился в очередном выпуске «Тамбовского альманаха» в сентябре 2008-го, аккурат перед самым отчётно-выборным собранием.

СТРАННАЯ «ДИСКУССИЯ»

Эта неприглядная история случилась недавно — в июне нынешнего года.

Многострадальная газета «Город на Цне», которой решительно не везёт в последнее время с редакторами, решила оживить свои серые страницы странной «дискуссией». Цель её, как было заявлено, — выяснить ни много ни мало: «а есть ли сейчас на Тамбовщине литература»? На деле всё вылилось в обсуждение (осуждение!) работы Тамбовского отделения Союза писателей России. В 4­-х номерах газета дала пространные материалы «против» писательской организации (О. Алёшина, А. Митрофанова, А. Акулинина и Н. Веселовской), в одном — два кратких «за» (И. Елегечева и Л. Котовой), при этом неустанно в редакционных врезках подчёркивая свою якобы беспристрастность и объективность.

Любопытно, что завершать «дискуссию» в номере «ГнЦ» от 2 июля должен был официальный ответ председателя правления Тамбовской писательской организации. Статья была сдана редактору Назаркиной лично в руки за 6 дней до выхода номера, корректура была вычитана автором в полосе и, по согласованию с той же госпожой Назаркиной, была внесена небольшая правка. Более того, госпоже редакторше по её просьбе были представлены автором документы, подтверждающие изложенные факты (насколько нам известно, от злопыхателей, поливающих писательскую организацию грязью, таковых бумаг в редакции не требовали).

Ну так вот, после всей этой канители номер вдруг вышел без этой уже набранной и свёрстанной статьи, а совсем с другим откликом — ещё одного хулителя (впрочем, как потом выяснилось, сильно сокращённым-отцензуренным), а в пространной врезке (стилем удивительно напоминавшей стиль одного из диспутантов) редакция беззастенчиво обманывала читателей, будто бы председатель писательской организации со своим откликом опоздал и высказал только своё частное «неинтересное» мнение. При этом «редакция» простодушно упоминала-признавала, что статья председателя была официальным ответом — на бланке организации, с печатью и указанием в подписи должности.

Но самое странное во всей этой истории то, что трое из четверых яростных критиков состояния дел в Тамбовской писательской организации к ней самой имеют отношение весьма косвенное или не имеют его вовсе, хотя и подписываются как «члены Союза писателей России». Но, повторяем, на учёте в Тамбовском отделении СПР они не стоят. Так что поговорка-пословица про «чужой монастырь» и «свой устав» в данном случае подходит как нельзя в тему.

Жаль, конечно, читателей «Города на Цне», которые за свои деньги получили со страниц приобретённой газеты, мягко говоря, необъективную информацию. Но для истинных любителей литературы (а читатели «Тамбовского альманаха», безусловно, принадлежат к их числу) мы восстанавливаем подлинную картину «дискуссии», восполняем пробелы и цензурное своеволие непрофессиональной редакции «Города на Цне».

Само собой, все пасквили «членов СП», мы воспроизводить не будем (зачем же повторять-тиражировать дурь?), тем более, что претензии и «обвинения» в них удручающе однотипны, повторяются и сводятся к трём нехитрым постулатам: 1) писатель Н. Наседкин пишет не «те» романы; 2) такой писатель не имеет права возглавлять писательскую организацию; 3) дела в Тамбовской писательской организации сегодня идут из рук вон плохо.

Мы перепечатываем для примера полностью только «критическое» выступление А. Акулинина из «ГнЦ» от 18 июня (к тому же он полноправный член Тамбовского отделения СПР) и Н. Веселовской из «ГнЦ» от 2 июля с восстановлением авторского заголовка и всех цензурных купюр (к тому же у неё речь в основном идёт действительно о литературе). А также выносим на суд читателей опубликованные заметки И. Елегечева, Л. Котовой из «ГнЦ» от 25 июня (с исправлением опечаток и немногочисленных фактических ошибок), «зарубленный» на корню чересчур «объективной» редакцией отклик З. Королёвой и вынутый из готовой полосы газеты официальный ответ Н. Наседкина.

К сожалению, мы не имеем возможности опубликовать все письма и статьи в поддержку писательской организации, которые поступили в редакцию «ГнЦ», но, конечно, чрезвычайно благодарны авторам за них — спасибо!

Точки над «i»

Вообще-то в интеллигентной культурной среде (данная «дискуссия» публиковалась в газете «ГнЦ» под рубрикой «Культурная среда», и редакция обещала расставить все точки над «i») существует хорошее правило: если на тебя лают собаки, не стоит опускаться на четвереньки и лаять в ответ. На Востоке это звучит мягче: собаки лают, караван идёт. Ну да мы не на Востоке, да и мне, признаться, надоело быть мягким — что называется, достали! Полаю. Ибо задели, облили грязью не столько меня, сколько областную писательскую организацию.

Уважаемая мною интеллигентная газета «Город на Цне» дискуссию о якобы сложившейся в Тамбовском отделении Союза писателей России нездоровой обстановке начала заметкой Олега Алёшина под убойным заголовком в духе 1937-го года «Нам не по пути» (№ 23, 4 июня 2008 г.). В следующем номере наезд на областную писательскую организацию продолжил некий А. Митрофанов. Затем в этот странный «диспут» зачем-то вступил мэтр А. Акулинин и свою странную поварёшку дёгтя в котёл «дискуссии» плеснул-вывалил…

Понятно, что каждый из этих диспутантов смотрит на положение дел со своей колокольни, только, судя по всему, колокольни их (минареты, синагоги) стоят в таких тёмных местах, что оттуда данным господам-товарищам плоховато видно.

Для начала: а судьи кто?

Алёшина именуют-представляют в газете то «литератором», то «писателем», то «поэтом». Увы, эти лестные эпитеты-титулы мало соответствуют действительности. Алёшин в литературе, мягко говоря, — никто, пустое место, ноль. Зато амбиций — на трёх Пушкиных хватит. В 2001 году на региональном семинаре молодых литераторов в Белгороде его приняли в Союз писателей, так сказать, авансом, как подающего кой-какие надежды. Разглядел в нём эти надежды в основном, видимо, тогдашний руководитель нашей писательской организации. За семь минувших после этого лет надежды наш уже почти 45-летний «пиит» материализовал в 40-страничный сборничек стишков «Антоновы песни» размером с записную книжку, изданный за счёт автора. Всё. О каких-либо достоинствах «поэзии» речи вообще нет: думается, ни сам Алёшин, ни его опекун Акулинин, ни читатели-родственники не считают эту стихотворную брошюрку поэтическим достижением.

Признаться, когда Олег подал заявление о выходе из состава Тамбовской писательской организации, я чуть было не зауважал его: ну, подумал, проснулась совесть у парня, понял, что ни с какого боку не соответствует он званию писателя, самому надоело играть роль балласта в творческой организации… А оно вон чего: ему, оказывается, с другими — настоящими — писателями не по пути, мелковаты они для него в качестве попутчиков!

С г-ном Митрофановым сложнее: он у нас — «гимнюк» (словечко-эпитет Твардовского о Михалкове) местного розлива, да и книжечек настрогал поболее и повесомее. Но здесь другая запятая: дело в том, что г-н Митрофанов к Тамбовской писательской организации отношение имеет весьма и весьма косвенное. На общем собрании однажды рассматривалось заявление самодеятельного поэта-сатирика Митрофанова о приёме в СП. При тайном голосовании из 24-х необходимых голосов (2/3 от 35 членов писательской организации) сей господин набрал всего 14 голосов «за» и 21 «против», так что в приёме ему было отказано. Вместо того, чтобы в соответствии с Уставом СП и Правилами приёма дождаться выхода следующей книги и повторить попытку, как это делали до него многие другие, Митрофанов нашёл обходные пути и, спустя время, принёс в правление Тамбовской организации готовый писательский билет, выписку из решения о том, что его якобы приняли в Союз писателей в Москве (хотя там всего лишь утверждают решения по приёму региональных собраний и всероссийских семинаров), и потребовал поставить его на учёт. Естественно, единогласным решением всех семи членов правления ему в этом было отказано. Ведь подавляющее большинство тамбовских писателей ясно заявили, что не считают его профессиональным литератором-коллегой, да ещё он Устав и правила нашего «монастыря» соблюдать с первых шагов не собирается, а надо же — просится, требует: возьмите меня к себе в сотоварищи, я хочу с вами жить и работать. Теперь же вот и вовсе придумал через газету со своим уставом в чужой монастырь вломиться — диктовать начал: кого нам в настоятели избирать, какие книги издавать, каким богам молиться…

Бред!

С Акулининым случай и того сложнее. Александр Михайлович до этого десять лет возглавлял писательскую организацию, и вот почти пять лет назад, опять же подавляющим числом голосов, тамбовские писатели вместо него избрали другого. И седобородый человек, право слово, как ребёнок, никак не может пережить ту «обиду», организовывая и подогревая немногочисленную оппозицию в писательской организации. Ну только представить себе, если б после последних президентских выборов В. В. Путин взялся всячески мешать вновь избранному Президенту, начал собирать оппозиционные группировки на своих домашних «средах» или «пятницах», писать в газеты «обличительные» статейки…

Впрочем, сравнение-аналогия несколько хромает: Владимир Владимирович передал Дмитрию Анатольевичу страну-хозяйство на подъёме, а наш Александр Михайлович довёл писательскую организацию до того, что она, по образному выражению одного из старейших тамбовских писателей И. Елегечева, «лежала на боку». Достаточно сказать, что она даже не была зарегистрирована и являлась по сути самодеятельным литературным кружком, таким же, как пресловутая акулининская «Литературная пятница».

Новое правление не только осилило-осуществило эпопею регистрации Тамбовского регионального отделения ООО «Союз писателей России», но и возродило Тамбовское отделение Литфонда, без которого писательская организация, может быть, и не выжила бы. Новое правление создало-открыло при Литфонде писательское издательство, которое уже прочно завоевало репутацию самого профессионального издательства в Тамбове. Основано и начало регулярно выходить издание по типу толстого журнала под названием «Тамбовский альманах»… Новому правлению удалось «пробить» творческие стипендии, о чём ранее тамбовские писатели и не мечтали. Писатели-юбиляры теперь благодаря хлопотам правления получают по 30 тысяч рублей на издание книги и материальную помощь в 5 тысяч. Возродились массовые литературные праздники, вечера, презентации новых книг. Об активной работе Тамбовской писательской организации из номера в номер пишет-сообщает столичная «Литературная газета», ставя нас в пример другим регионам…

Ну да Акулинину со товарищи всё это преотлично известно. И все их недовольства-претензии смехотворны. Недовольны, к примеру, что стипендий на всех не хватает? Но ведь три года их получали в Тамбове только писатели, и ещё в прошлом году их хватало на всех, в том числе и на упоминаемого Остроухова и самого зачинщика бузы Алёшина. Разве есть вина правления писательской организации в том, что администрация области с этого года его почин распространила на все творческие союзы, и теперь, естественно, 50-ти стипендий на всех писателей, художников, артистов (человек 200!) не хватает.

Пытаются диспутёры уверить читателей газеты, будто председатель писательской организации, сатрап и деспот, все решения принимает единолично. Это уж совсем напраслина: практически каждый месяц, а то и чаще, собирается правление, строго раз в 3-4 месяца проходят общие собрания, на которых и решаются все важные вопросы: кого на учёт поставить, кого в Союз писателей принять, кого на премию выдвинуть…

И последнее. Диспутантам не нравится моё творчество и особенно почему-то книга «Люпофь», вышедшая в московском издательстве «Голос-Пресс» два года назад. Что ж, о вкусах не спорят. Я знаю многих людей, которым не нравится проза Л. Толстого, Достоевского и даже Акулинина. И я, можно сказать, благодарен им за бесплатный пиар. Странно только, что «критики» мои обсуждают не художественные достоинства или недостатки книги — им, видите ли, не нравится, что в романе моём герои влюбляются, целуются и (о ужас!) порой занимаются сексом. Видно, оппоненты мои ходят в ближайших родственниках той странной дамочки, которая на заре перестройки заявила на весь свет по телевидению, будто у нас в стране секса нет. Что ж, если у них нет ни любви, ни секса — это их проблемы. Хуже, когда они свои личные комплексы выплёскивают на страницы газеты.

И я хочу попросить прощения у читателей газеты, у любителей литературы вот за эту, с позволения сказать, «дискуссию». Так не хотелось на неё отвлекаться! Уже немало сделано, но впереди дел ещё больше. Только что писательская организация в рамках социального заказа области выиграла по конкурсу грант в двести тысяч рублей на реализацию программы под названием «Возрождение литературных традиций проведения Недель поэзии и праздников литературы на территории Тамбовской области».

И мы её реализуем. Только не мешали бы те, кто не желает идти с нами по этому пути.

На сто процентов уверенным быть не могу, но, надо полагать, публикация эта как-то повлияла на итог отчётно-выборного собрания, которое состоялось 3 октября: из тридцати голосовавших за мою скромную (сверхскромную!) кандидатуру голоса отдали двадцать семь — 90 процентов. За что ребята-бузотёры боролись, на то и напоролись…

Депутатский приятель-поэт (впрочем, уж понятно, что это один из диспутёров) был не первым, кто грозил писательской организации и лично председателю судом, но чаще всего дело угрозами и заканчивалось. Грозители творцами были, может, и бездарными, но людьми всё же более-менее адекватными: понимали — только время, деньги и остатки репутации потеряют в судах. Но нервомотательные сутяжные волны накатили со стороны, откуда и ждать не ждали — из литактива. Нашёлся один перец, явно не совсем здоровый, который взялся изводить и не только меня судебными тяжбами. Потом, правда, прояснилось, что за спиной его всё же стояли недовольные из писательской организации, которые подсуживали бедолагу, подсказывали ему темы для исков, помогали оформлять бумаги в суды…

Уже ближе к окончательному финалу своего председательства, когда нервы натянулись до звона, до предела, я опять не сдержался и уже по собственной инициативе накатал злой фельетон про наши скорбные дела и вынес-выплеснул этот сор домашний на страницы центральной «Литературной газеты» (14 сентября 2011 г.):

НЕАДЕКВАКАНЬЕ

При Тамбовской писательской организации немало лет существует-действует литобъединение «Радуга». За четверть века через это лито-сито прошло сотни три самодеятельных авторов. Для некоторых (единиц!) творчество стало серьёзным делом — со временем они пополнили ряды областного отделения Союза писателей. Большинство же «радужан», как водится, с удовольствием творят самодеятельность: пишут тексты столбиком, обсуждают их на занятиях, радуются редким публикациям в коллективных сборниках-альманахах, которые, скинувшись, издают за свой счёт. Некоторые замахиваются и на отдельную книжицу (благо, заплатить и самиздаться сегодня не проблема), дарят-подписывают её родным и знакомым и на этом успокаиваются.

Ведь каждый более-менее адекватный сверчок знает свой шесток.

Но в наши свихнувшиеся времена, когда литература (как и вся окружающая действительность) всё более начинает походить на балаган, этот благостный литкустарный процесс не мог не дать сбой. И он дал. Некий «радужанин» Неадекватов (назовём его так), дядя уже пенсионного возраста, года два назад тоже замахнулся на самиздат. Да выдал не просто сборничек-брошюрку, а отпечатал в местной типографии тиражом 500 экземпляров целый том своих виршей — в твёрдом переплёте, с фотоиллюстрациями из семейного альбома (в помощь, видимо, будущим биографам).

Очень хотелось порадоваться за седовласого доморощенного пиита — такой финал-апофеоз! Но не успели мы толком поздравить Неадекватова, как выяснилось, что он, напротив, считает выход «книги» всего лишь триумфальным стартом и только началом своей поэтической карьеры. Он решительно выдвинул три требования. Во-первых, считать его отныне ПОЭТОМ. Во-вторых, немедленно к его 60-летнему юбилею издать новую «книгу» массовым тиражом уже на бюджетные деньги. И, в-третьих, безотлагательно принять его в Союз писателей.

Казалось бы, посмеяться или пожалеть злосчастного Неадекватова, у которого чрезмерно закружилась голова, но ни до смеха, ни до жалости дело не дошло. Дело дошло до милиции, прокуратуры, до судов. Именно так — во множественном числе. Бывший «радужанин» практически один и тот же текст в виде жалоб, заявлений, исков начал рассылать и подавать в эти строгие инстанции. Мол, кто считает, что его стихотворное творчество не выходит за рамки самодеятельности, любительского уровня, отказывается издать его книгу на деньги налогоплательщиков и не стремится принимать его в СП — тот клевещет на него и его оскорбляет (соответственно статьи 129 и 130 УК РФ).

Нас, основных мучеников, коих неугомонный Неадекватов таскает по судам, человек пятнадцать: председатель правления писательской организации (аз грешный) и члены издательской комиссии — работники управления культуры, руководители библиотек, профессора-филологи… Позади уже в общей сложности пять судов — мировых и районных. И это только первой инстанции! То есть плюс ещё не менее пяти судебных заседаний в областном суде, где рассматривались апелляционные жалобы неутомимого «поэта». Конечно, судьи каждый раз адекватно оценивают претензии Неадекватова и выносят решения не в его пользу, но нам-то от этого не легче. Только представить себе: достаёшь из почтового ящика очередное извещение, мчишься на почту, получаешь заказное письмо с повесткой (в которой тебя именуют «подсудимым»!), в определённый день и час, отбросив все нужные дела, летишь сломя голову в суд, томишься там час, а то и два в душном зале, выслушивая в сотый раз бред «обвинителя-потерпевшего», который декламирует свои вирши, пытается уверить судью, что остальные тамбовские поэты ему в подмётки не годятся… И таких заседаний в каждом судебном процессе, как правило, два-три, а то и четыре!

Вернёшься, бывало, после очередного судебного сидения домой, измотанный и подавленный, включишь телевизор, а там Президент, премьер или депутат какой с озабоченностью говорят-рассуждают о перегруженности наших судов, о замотанности-усталости судей…

Ну а наш непризнанный пиит между тем освоил и Интернет-пространство. Опять же без устали взялся размещать свои неадекватные претензии-заявления на серверах типа Стихи.ру, Самиздат.ру, Изба-читальня и пр., в многочисленных форумах, гостевых книгах, рассылает по электронной почте знакомым и незнакомым людям… И здесь, в отличие от судебных исков, в выражениях уже и вовсе не стесняется: помимо нас, главных подсудимых «врагов», изрыгает хулу уже и на судей, прокуроров, «ментов», а также чиновников вплоть до руководства области и даже на писателей-гостей из Москвы, которые приезжают к нам на литературные фестивали. Мы, по уверению Неадекватова, «неучи», «мошенники», «главари», «мафия», «моральные киллеры», «нечисть» и т. д.

И что же нам остаётся теперь: становиться на четвереньки и лаять в ответ?

Вспоминается ещё один недавний литбалаганный случай, такой же, а может быть, и ещё более нелепый. Ушёл в мир иной местный писатель Графоманов (назовём-обозначим так), который числился даже в писательской организации, имел корочки СП. Правда, в Тамбове его в союз упорно не принимали, но он смотался в Москву и писательский билет там достал-выбил (в лихие 1990-е и это делалось легко). Этот Графоманов, что называется писатель из народа, от станка, всю жизнь писал многотомный псевдоисторический якобы роман об одном местном купеческом семействе и выпустил один за другим шесть частей-томов — несуразных по содержанию и совершенно безграмотных по исполнению. Печатал книжки за свой счёт, без редактора и даже корректора, небольшим тиражом, сам продавал. Короче, самодеятельность чистой воды.

И вот, не прошло и полгода после кончины Графоманова, как его сын задумался: а как бы увековечить память отца-писателя помимо плиты на кладбище? Думал-думал и ничтоже сумняшеся заказал местному скульптору мемориальную доску. Тот изготовил, деньги взял и только после этого предупредил-подсказал, мол, такие доски без разрешения развешивать где попало, в общем-то, нельзя. А чтобы разрешение получить, необходимо заручиться ходатайством писательской организации.

Решение-ответ правления писательской организации на запрос-требование графоманского сына было вполне чётким и резонным: для установления мемориальной доски писателю Графоманову нет никаких оснований. Ни малейших.

Не будем вдаваться в изнурительные подробности, но сын не унялся и спустя пару месяцев вышло-таки постановление городской Думы об увековечивании памяти Графоманова мемориальной доской на доме, где он жил. И это при том, что в Тамбове до сих пор нет мемориальной доски одному из творцов бессмертного Козьмы Пруткова Алексею Жемчужникову, прожившему последние 18 лет своей жизни в Тамбове — именно здесь он сочинил-создал свои хрестоматийные стихи, вошедшие в книги «Песни старости» и «Прощальные песни». Нет доски и Андрею Платонову, который жил в Тамбове два года, написал здесь ряд своих классических произведений, в том числе повесть «Город Градов». Не увековечена до сих пор (несмотря на ходатайства!) память Майи Румянцевой, не последней поэтессы в Советском Союзе, которая двенадцать лет возглавляла тамбовскую писательскую организацию…

Ну а самое нелепое в этой истории то, что на все протесты правления писательской организации и вообще здравомыслящих людей против установления мемориальной доски доморощенному сочинителю Графоманову ответ-аргумент был железобетонно прост: но ведь доска уже готова, деньги на неё потрачены.

Вот такая логика.

Ну и как же дальше будет развиваться пресловутый литпроцесс по такому балаганному пути? Может быть, уже вскоре новые неадекватовы начнут подавать иски на читателей, которые не желают читать их вирши и тем самым оскорбляют и наносят моральный вред, а суды эти иски будут рассматривать. Или новые графомановы, поднакопив деньжонок, ещё при жизни возьмутся заказывать самим себе памятники и устанавливать их на центральных площадях…

Как говаривал тот же Козьма Прутков: глядя на всё это, нельзя не удивляться!

* * *

Впрочем, что ж мы всё о плохом да о плохом? Был же и хоть какой-то позитив! Чему-то же и я научился за эти десять лет…

Да, кое-чему научился, в том числе и тому, что мне и раньше не особо требовалось, да и теперь в оставшиеся годы жизни вряд ли пригодится.

К примеру — выступать-трибунствовать. А на настоящую или воображаемую трибуну за эти десять председательских лет приходилось выходить и произносить-толкать речи через день да каждый день. Собрания, конференции, юбилеи, литвечера, праздники, фестивали, презентации, бесчисленные культмероприятия городского и областного масштаба… И везде: «А сейчас слово предоставляется председателю писательской организации…» Хошь не хошь, надо встряхиваться, ломать свою натуру, ковылять к микрофону и чего-то там стараться не банального выдать (пысатэл же!), а перед этим ещё, готовясь, составлять-репетировать спич свой в голове — без бумажки же надо выступить, форс держать…

Особенно тяжко давались поминальные речи и хлопоты. Вот этот скорбный опыт совершенно меня измотал. Мне ранее вообще чрезвычайно редко доводилось участвовать в похоронах — провожал в последний путь только самых близких и родных. За всю жизнь буквально раз пять-шесть. А за эти десять лет ушли в мир иной, страшно сказать, — 14 (четырнадцать!) членов писательской организации. А ещё несколько жён и мужей писательских… И каждый раз надо было самому пережить скорбное и зачастую неожиданное известие, обзванивать поэтов и прозаиков, умоляя их прийти проститься с сотоварищем (увы, бывали случаи, когда из писателей за гробом шёл я один), срочно сочинять некролог в газету, искать деньги на цветы или венок, выступать на траурном митинге, ехать на кладбище, сидеть за поминальным столом и опять что-то говорить…

До сих пор вспоминать тяжко!

Ну каким ещё опытом обогатили меня десять председательских лет, какими знаниями? Научился-приспособился, как уже упоминал, с чиновниками общаться, грошовую матпомощь на писательскую организацию выпрашивать… Да нормальному человеку на кой хрен такой опыт вообще нужен! Освоил волею обстоятельств азы бухгалтерского дела, дебет-кредит, баланс-маланс составлять, банковский счёт вести, чеки, ведомости заполнять и отчёты в налоговые органы и всякие фонды составлять-стряпать? Да мне этот опыт до фени, бизнесом я и раньше не занимался, теперь и вовсе не собираюсь — мне и пенсии хватает…

Что же не вспоминается никак что-нибудь приятное?!

Во, вспомнил — навыки издательского дела! Вот то действительно ценное, что пополнило копилку моего житейского опыта. Мне всегда хотелось самому от и до сотворить-создать свою книгу. Помню, семилетним пузырём-первоклашкой я впервые в жизни взял в школьной библиотеке книжку — перевод с французского весёлой истории про пса Пифа или Пафа (помню буква «ф» точно была) с яркими картинками. Прочитал по слогам, насмеялся, восхитился и так мне стало жалко расставаться с этой чудесной книжкой, возвращать безвозвратно, что я засучил рукава рубашонки и взялся делать-творить копию. Нашёл чистую школьную тетрадку в 12 листов и принялся переносить-копировать в неё текст печатными буквами и картинки цветными карандашами…

Увы, тот первый «полиграфический» опыт не сохранился, но, видно, в память запал. Работая в газетах, я часто бывал в типографиях, наблюдал воочию, как среди грохота и лязга линотипов, резательных станков, печатных машин рождаются-создаются газеты, брошюры, книги. Мир этот мог я наблюдать только со стороны, и когда начал отдавать в издательства рукописи своих первых книг, прекрасно осознавал, что сочинением текста и распечаткой его на пишущей машинке моё участие в процессе создания-рождения книги заканчивается-обрывается. На форму, внешний вид и качество полиграфии ты уже никак не мог повлиять. А качество (о, это советское качество!) было просто ужасным. Особенно это сейчас видно-понятно. Боже ты мой, на какой отвратительной, скверной, мерзкой бумаге печатались книги в самой богатой лесами стране! Вот стоят у меня на полках собрания сочинений любимых Пушкина, Достоевского, Чехова, Куприна — мука смертная теперь их перечитывать: бумага жёлтая, с разводами (так называемая — газетная), шрифт мелкий, серенький, плотно слепленный…

На всём суки большевики экономили!

Рядом на полках стоят книжки, подаренные мне современниками, изданные недавно. Не книги — конфетки: бумага офсетная, а нередко и вовсе мелованная, шрифт чёткий, пробелы межстрочные в полтора, а то и в два интервала, поля обильные…

Хотя читателю эти технические подробности ни к чему, ему главное, чтобы приятно было книгу в руки взять и читать её было удобно, не утомляя сверх меры глаза. Но тут вот ещё тонкость какая: печать-то ныне шикарная, а вот текст зачастую сам по себе тусклый, серо-жёлтый, с разводами. Ну никак баланс не воцарится в мире — чтобы форма и содержание наконец пришли в соответствие, слились в гармонии.

Но вернёмся к сути нашего повествования. Слава Богу, соблазна в те годы, когда меня ещё упорно не издавали, пробиваться к читателю в виде «самиздата» по примеру Николая Глазкова или «Метрополя» я избежал. Печатать-размножать на пишмашинке свои творения в 5-10 бледных экземплярах, сшивать в брошюрки нитками или скрепками, рисовать самодельные обложки… Всё же несолидно. Но вот когда я вполне уже освоил компьютер и осознал его возможности, я с помощью программы Word создал, на принтере распечатал и степлером сброшюровал в виде книжечки рассказ «Перекрёсток». Всё честь по чести: обложка (правда чёрно-белая), титул, оборот титула с аннотацией, копирайтом и даже ISBN (из нулей), 12 страниц текста, выходные данные, портрет автора на задней обложке… Получилось симпатично.

Баловство баловством, но макетную эту пробу в 2003 году я взял за основу и соорудил опять же в Ворде уже настоящий макет своей книжки «Наша прекрасная страшная жизнь», которую писательская организация издавала к моему 50-летию, придумал оформление. В тамбовской типографии «Пролетарский светоч», где печаталась моя скромная книжица (небольшой формат, мягкая обложка, двести страничек), авторский макет (распечатку и файл на CD-диске) взяли, посмотрели, усмехнулись, объяснили, что в Ворде такие вещи не делаются, но обещали максимально близко к моему создать новый макет в своих специальных издательских программах. Так и получилось — книжка вышла один в один по моему макету (образцу). Вот я и считаю это своим вторым издательским блином. (Напомню, что первым был громадный макет тома «Достоевский: портрет через авторский текст» в университетском издательстве — только там, видимо, прямо с вордовского макета тираж и распечатали — благо, всего 67 экземпляров.)

Когда было решено восстановить Литфонд в Тамбове, опытные люди подсказали мне чудесную вещь — непременно внести в устав организации строку о праве на издательскую деятельность. Оказалось, что если такая строка имеется в уставе — можно создавать своё издательство без всякой регистрации и отдельных бумаг-документов, издавать брошюры и книги любыми тиражами и даже газеты-журналы, опять же без регистрации, если тираж их будет менее одной тысячи экземпляров… Ну да нам больше и не надо!

Когда все предварительные вопросы-проблемы были решены и пора было приступать непосредственно к запуску издательского процесса, я изучил расценки типографские и обнаружил, что издательский, так называемый, допечатный цикл (изготовление макета, попросту говоря) стоит ни много ни мало — 20 процентов общих затрат на книгу. Эге, сказал я сам себе, да с какой же стати мы будем из наших и без того скудных средств на издание книг отдавать-дарить типографии аж пятую часть. Да ведь не боги же программы издательские осваивают и макеты-вёрстки делают…

Короче, взялся по самоучителю доосваивать «Photoshop» («Фотошоп»), который в целом был уже мне знаком, и с азов разбираться в самой мощной на тот момент программе вёрстки «ПиджМейкер» («PageMaker»). А практический первый опыт набирал я, конструируя в этом сложном «Мейкере» сборник стихов юной поэтессочки из литактива, которая накопила денежек на третью свою книжку, решила издать её солидно, в переплёте (первые две были пробой пера, брошюрочки), и вот доверилась мне — старому дядьке, но, можно сказать, молодому (начинающему) издателю. До сих пор я искренне ей за это благодарен! Выиграли от альянса (мезальянса!) нашего мы оба. Девочка, пусть и с некоторой задержкой (понятно, что копался я долго, делал-переделывал каждую страничку неоднократно), но получила красивую и вполне добротно изданную книжку, потратила на неё меньше, чем содрали бы с неё в других тамбовских издательствах, и бонусом обрела негласный титул «Автор самой первой изданной в Тамбовском писательском издательстве книжки». Я же действительно настолько освоил издательскую программу, делая-переделывая и оформляя сборничек карманного формата в 4,5 издательских листа (180 страничек), что следом замахнулся сразу на супер-пупер книжищу, коллективный сборник «Тамбовский писатель-2004» — фолиант в переплёте на 640 страниц! Даже сейчас, глядя на него, я сам себе не верю, что решился тогда взяться за этот гранидиозный макет и сотворил его!..

И дела пошли. За девять лет, что издательство существовало, было выпущено 135 книг, как за счёт бюджета, так и на деньги самих авторов. Реальное финансовое подспорье как для организации в целом, так и для поддержания штанов председателя-издателя — вскоре после избрания писвождём мне пришлось уволиться из университетского издательства, где подрабатывал я редактором долгие годы. Управление культуры, как уже упоминалось, подкидывало правдами и неправдами минимальный оклад председателю писорганизации, но, вот именно, — минимальный из минимальных, на который прожить в наши времена дикого капитализма и кусачих цен было нереально. Итак, после расчётов с типографией (а её аппетиты год от года росли неудержимо), после выплат вознаграждения редактору и корректору, после затрат на расходные материалы (бумага, картриджи для принтера, диски) от каждого проекта какая-то сумма оставалась в кассе организации. На это и выживали. Из бюджета деньги нам выделялись (в рамках конкурса общественных организаций на получение субсидий) ближе к осени, а то и поздней осенью и истратить их надо было до копейки и отчитаться за них до нового года, так что порой полгода или больше только издательство и спасало…

Какая-то книжка приносила тыщу, какая-то тысяч пять. Не могу здесь не вспомнить один курьёзный и вместе с тем самый нервомотательный издательский проект. Подкатил как-то к Дому печати на «Волге» с персональным водителем вальяжный кавказец, чеченец, поднялся к нам на 6-й этаж, брезгливо-высокомерно окинул взглядом интерьер «издательства», и заявил, что доверяет нам выпустить сборник его бессмертных афоризмов. Вопрос цены, заявил через губу, его не интересует, главное для него — качество издания, а он наслышан, что писательское издательство лучшее в Тамбове. Ну с последним утверждением я спорить не стал, а вот в намёк чеченца про хорошую оплату поверили мы с директором Литфонда (который тогда в наличии ещё был) зря. Мало того, что Руслан этот истрепал мне все нервы, пока я больше месяца возился с треклятым макетом его книги (то шрифт не тот, то обложка не та, то добавить надо в уже готовый макет новых десять «афоризмов», то… тьфу!), он ещё и в типографии начал в процесс вмешиваться, поправки-дополнения вносить, обложку снова менять… В результате «Пролетарский светоч» увеличил значительно счёт, сам кавказец дополнительно раскошеливаться наотрез отказался, ссылаясь нагло на договор, так что издательству пришлось доплачивать за типографские расходы кровные десять тысяч и терпеть убытки… Пусть простит меня милейший Рамзан Кадыров, но чеченцев я теперь не люблю!

Самое обидное, что книга эта толстая и в пёстро-красочном переплёте, может, какую славу автору среди горцев своих и принесла, но только не издательству Литфонда. Вообще-то я старался держать марку ПИСАТЕЛЬСКОГО издательства. Редактуру рукописей доверял профессиональным писателям, имеющим филологическое образование, корректором у нас подрабатывала опытнейшая женщина из областной газеты. Но, понятно, ни я, ни мои помощники бездарную рукопись в талантливую превратить не могли. Да, недоброжелатели-завистники могут злорадно заявить, что в издательстве Литфонда тоже вышло немало слабых книг авторов-графоманов. На это я отвечу, слегка перефразировав, убедительно-логичным аргументом товарища Сталина: других писателей у нас в Тамбове нет!..

Ну а если серьёзно, то действительно приходилось иногда, так сказать, поступаться принципами. Иной раз, когда в кассе организации пусто, а надо оплачивать счета за телефон, Интернет, покупать венок на очередные похороны, или срочно оплатить какой-то штраф — невольно и априори рад любому автору-заказчику, пожелавшему издать сборник стихов за свои деньги. Только молишь Бога, чтоб принесённая им рукопись не оказалась уж совсем макулатурой. Однако ж бывали случаи, когда совершенно слабый, но самонадеянный автор вдруг начинал спорить, не соглашаться с редакторской правкой, наотрез отказывался доводить до более-менее приемлемого уровня свои стихотворные опусы — скрепя сердце я возвращал ему уплаченный аванс (за вычетом уже понесённых расходов), его дурацкую рукопись и предлагал отправляться в другое издательство — тем паче, в Тамбове доморощенных издательских лавочек, не предъявляющих больших требований к авторам, развелось как плесени.

Одно утешение, что все эти книжечки доморощенных пиитов издавались, как правило, небольшим тиражом в 100-300 экземпляров, без обязательной рассылки (на ISBN эти авторы экономили), и никто и никогда, кроме самих рифмоплётов и их родных-близких, сборники эти не читал и читать не собирается.

Зато стоят сейчас на полках шестнадцати крупнейших книгохранилищ страны и многих библиотек Тамбовщины однотомник «Тамбовский писатель-2004» и двухтомник «Тамбовский писатель-2009», сборники «Тамбовский рассказ» и «Дети Солнца», томики серии «Поэтический Тамбов» и серии «Издание книг тамбовских авторов для библиотек области», книжки для детей Марины Гусевой «Я шагаю по тропинке» и Михаила Гришина «Приключения Витьки Картошкина», «Дорога жизни» Валентины Дорожкиной и «Избранное» Валерия Кудрина, поэтические сборники мэтров Ивана Акулова и Александра Макарова, молодых Марии Знобищевой и Елены Луканкиной… Да немало и других изданий, за которые мне как издателю, опять же, не стыдно. Выпустил я в писательском издательстве за десять лет и один свой томик прозы «Рано иль поздно», к 60-летию, как раз в рамках программы издания книг для библиотек области. За него мне (и как автору, и как издателю) уж точно не стыдно — вот фиг вам! (Это я всё тем же недоброжелателям-завистникам.)

Ну и отдельная песня — «Тамбовский альманах».

Когда-то в романе «Алкаш» я пофантазировал, что и как бы я делал, если б стал вдруг редактором журнала. Там главному герою поэту и журналисту Вадиму Неустроеву (моему альтер-эго) предложили возглавить журнал «Квазар», который задумали издавать в провинциальном городе Баранове (сиречь Тамбове). И есть любопытный абзац, который стоит привести дословно:

Не откладывая, я запустил письма по стране — Косте Рябенькому в Тверь, ещё двум-трём вээлкашникам, способным дать в журнал ВЕЩЬ. Я даже пошёл на авантюру и отправил запрос-просьбу на Енисей Астафьеву: так и так, мол, Виктор Петрович, новый российский журнал рождается — поддержите! Хоть полстранички, одну из малю-ю-юсеньких «Затесей»… Я не надеялся, что из одной лишь местной литпродукции можно собрать-выпечь ХОРОШИЙ увлекательный журнал…

Напомню, я в те годы был литературно-тамбовским антипатриотом, можно даже сказать, литкосмополитом. Но вот спустя несколько лет, став писвождём местного розлива и затеяв «Тамбовский альманах», я заделался таким радикальным патриотом, что решил составлять его только и непременно из творений авторов, живущих на Тамбовщине или имеющих к ней какое-либо отношение. И это стало главным отличием «ТА» от других региональных изданий, которые наперегонки спешат, как романный «Квазар», завлечь читателей громкими именами со стороны. Нет, сказал я членам правления (они же суть члены редколлегии), на деньги из тамбовского бюджета мы будем издавать альманах не только для тамбовских читателей, но, в первую и главную очередь, альманах тамбовских писателей. И, в общем, все двенадцать вышедших номеров это кредо подтверждают: да, это именно и непреложно — «ТАМБОВСКИЙ альманах». Кому это не нравилось, я советовал читать «Подъём», «Волгу», «Урал», а ещё лучше — «Наш современник» или «Москву»…

Но даже в тех фантазиях, когда писал «Алкаша», я и подумать-вообразить не мог, что можно быть не только редактором, но и в полном смысле — АВТОРОМ издания по типу толстого журнала. Да, «Тамбовский альманах» — АВТОРСКОЕ издание. То есть я не только определял содержание каждого номера, не только подбирал-отбирал тексты для публикации, но сам от и до делал-изготавливал в компьютере макет и оформление каждого выпуска. В типографию я сдавал распечатку макета номера и файл PDF на флешке, там оставалось только распечатать тираж в количестве 600 экземпляров. К слову, тиражом тоже можно гордиться: для небольшой области — это более чем. К примеру, «Подъём», журнал Центрального Черноземья (5 областей), или даже столичный толстяк «Октябрь», издающийся на всю необъятную Россию, имеют в наши славные времена тираж в 1 (одну) тысячу экземпляров…

Ну так вот, к чему я клоню? А к тому, что готов в любой момент вызвать огонь на себя. Если кто-нибудь когда-нибудь скажет: «А я вот хочу поглядеть на сукиных сынов, основавших “Тамбовский альманах”, выпустивших в свет первые двенадцать номеров, и забросать их каменьями!» — я встану, рвану рубаху на груди: нате бейте и забрасывайте — один я такой сукин сын!..

* * *

Однако хватит ёрничать.

Издательство в целом и «Тамбовский альманах» — самое светлое в воспоминаниях о десяти годах писательского председательства. Силы и желания нести этот крест дальше год от года истоньшались-таяли. Доставали и всё больше мешали работать наши непризнанные гении. Особливо две особи, ражий мужик-пиит и тихая на вид старушка-пиитесска, испражнялись злобой и пустыми обидами. Да и непрерывная борьба с чиновниками, с ведомствами, с нехваткой средств, с наплевательским отношением к литературе и писателям со стороны властей предержащих — достали уже до не могу.

О настроении тех дней можно судить по тексту, который написал я ещё в конце первого срока для облегчения души и озаглавил по аналогии со знаменитым рассказом А. Солженицына о страданиях-заботах заключённого. Горестное эссе это нигде я не опубликовал, но показал для сведения и в виде, так сказать, укоризны вице-губернатору, курирующему культуру.

ОДИН ДЕНЬ НИКОЛАЯ НИКОЛАЕВИЧА

Николай Николаевич — это я, председатель правления Тамбовского отделения Союза писателей России и правления Тамбовского отделения Литфонда России, секретарь правления СП РФ. Ну ещё, конечно, и писатель — прозаик и литературовед.

Казалось бы, должны одолевать меня заботы сплошь творческие. Они и одолевают — и личного, и, скажем так, «союзного» плана. Вот-вот выйдет в столичном «Эксмо» 2-е, исправленное и дополненное, издание моей энциклопедии «Достоевский», пора заканчивать новый роман, над которым работаю урывками уже больше года, на следующей неделе надо бы провести презентацию только что вышедшего 3-го номера «Тамбовского альманаха», пришёл вызов на очередной пленум правления Союза писателей — предлагают на нём выступить…

Однако ж думать об этом сегодня было некогда.

С утра совершил очередной поход в Тамбовский филиал ОАО «ЦентрТелеком»: уже почти месяц, как в нашей писательской организации не просто отключили, а сняли за неуплату телефон и вот теперь требуют 7080 (семь тысяч восемьдесят!) рублей как за установку нового, хотя и обещают вернуть прежний номер. Опять упрашивал-объяснял, что негоже грабить нищих писателей, передал умоляющее письмо на имя начальника филиала. Письмо-петицию взяли, но предупредили: вряд ли поможет…

Оттуда рысью в отделение Фонда социального страхования, из которого пришла строгая бумага: за непредставление в срок отчётности о перечислении страховых взносов нашей писательской организации опять выписали штраф на 5000 (пять тысяч) рублей. Разговаривал с замначальника, холёным молодым человеком: пояснил ему доходчиво, что штата сотрудников в писательской организации уже несколько лет как нет, так что вопрос о перечислении страховых взносов с повестки дня давно снят, а отчётностью заниматься некому, так как и бухгалтера, естественно, нет. В прошлом году я уже объяснялся с начальником Фонда соцстраха, он пошёл навстречу, штрафные санкции отозвал, — так зачем вновь по этому кругу идти? Увы, на этот раз к начальнику пробиться не удалось, а его холёный зам оказался сам непробиваемым — готовьте пять тыщ, а не то судебного пристава на вас натравим!

В Доме печати вахтёрша, вручая ключ от писательского «офиса», напомнила: дескать, уборщица обижается — вы ей за прошедший месяц не заплатили. Ах да! Впрочем, хоть эта проблема пока решаема. В кабинете достал из сейфа тощий конверт, в нём семьсот остатних рублей. Уже третий год нам, членам Союза писателей, решением Тамбовской администрации и областной Думы выплачивается творческая стипендия по 500 рублей в месяц, то есть 6000 тысяч в год (спасибо им за это!), на общем собрании мы решили с этих шести тысяч вносить по сто рублей в общую кассу на самые неотложные нужды — набирается тыщи три, да вот уже почти все иссякли. Итак, заплачу-ка я уборщице, доброй женщине, согласившейся за символические 100 рэ в месяц протирать пол в нашей писательской комнатушке, сразу 300 рублей (и за два месяца вперёд), а на остальные 400 куплю завтра хотя бы 20 гвоздик на гроб нашего товарища — накануне умер ветеран писательской организации, писатель-фронтовик. Хорошо бы приличный венок с надписью на ленте — да где ж полторы тыщи взять?!

Только убрал опустевший конверт из-под денег в сейф (придётся потом уборщице из своего кармана платить), пришла женщина из бухгалтерии издательского дома «Тамбов», владельца Дома печати, у которого арендуем мы комнату в 23 квадратных метра, и напомнила: писательская организация с начала года уже должна более 6000 (шести тысяч) рублей: мол, пора бы и платить…

Хотел позвонить в областную библиотеку, чтобы договориться о презентации альманаха, да вспомнил, что телефон мёртв…

По дороге домой я невесело думал о том, что придётся опять идти в управление культуры, администрацию области, к местным олигархам — клянчить деньги, объяснять в который раз, что писательская организация в области нужна, что без нас, прозаиков и поэтов, народ не полный, что сам Президент в последнее время то и дело говорит-упоминает о поддержке российской литературы и русского языка, о поддержке писателей. Вряд ли все проблемы решить помогут, но, если посильнее прогнуться, хоть что-нибудь да подкинут…

А в качестве репетиции очередного похода по высоким и богатым кабинетам я вечером клянчу у супруги из домашнего бюджета денег на плацкарту до Москвы — на очередной пленум писательский ехать надо, а то и так уже два пропустил, неудобно, да и выступить предстоит…

Хотел включить компьютер и засесть за свой роман, да куда там — сил душевных не осталось.

Уже перед сном решил немного отвлечься от рутинных дум за книгой. Достал с полки томик Солженицына, перечитал «Один день Ивана Денисовича»…

Да-а-а, мне б его заботы!

Высокий чиновник прочитал, посочувствовал и обещал: чем сможет — поможет. Обещал…

Каплей, переполнившей чашу моего терпения стало то, что у писательской организации отобрали последний кабинет в Доме печати, который она занимала 35 лет, ибо весь шестой этаж администрация области решила забрать под управление то ли дорог, то ли оврагов области. Сначала нас выселили в кабинетишко этажом ниже, а затем и вовсе вышвырнули на улицу из Дома печати, который советская власть в своё время построила как раз для редакций газет и писательской организации…

На отчётно-выборном собрании 3 октября 2013 года, день в день через десять лет после избрания меня вождём тамбовской писательской братии, я категорически и даже, можно сказать, истерически (пытались уговаривать) отказался идти на третий срок и — получил свободу. Но ещё какое-то время не мог полностью придти в себя, отдышаться и находился как бы в подвешенном состоянии, боясь, что за мной придут, скрутят мне руки и повлекут силою обратно на председательский трон. Ей-Богу, не преувеличиваю. Вот документ той поры — письмо Александру Найдёнову в Екатеринбург от 11 декабря 2013 года (два с лишним месяца прошло):

…Да, я 3 октября категорически отказался идти на третий срок (хотя уговаривали и даже умоляли большинство сотоварищей), но до сих пор нахожусь в подвешенном состоянии. Дело в том, что избранная писвождём поэтесса Людмила через сорок дней сложила с себя обязанности по болезни. Следующим избрали прозаика Юрия (из оппозиции) — он подал в отставку через... 7 (!) дней: тоже, уверяя, что заболел... Сейчас вторую неделю шапку тамбовского писмономаха носит молодая (34 года) поэтесса Таня — девушка серьёзная, но у неё ребёнок, преподавание в университете и арт-студия, где она ставит мюзиклы... Жду с ужасом, что и она вот-вот откажется, и тогда вновь примутся упрашивать меня... Они ведь (не только немногочисленные оппозиционеры, но и соратники) даже не понимали, что это такое — тянуть писорганизацию в наше время: быть в одном лице и председателем двух правлений (СП и Литфонда), бухгалтером, секретарём, курьером, издателем, администратором писсайта, координатором литфестивалей, главредом альманаха и т. д., и т. п. И всё это практически даром, без твёрдой зарплаты…

Впрочем, Татьяна, как Ленин в своё время, решила пойти другим путём. Литфонд и вместе с ним издательство были упразднены, альманах приостановлен, интернет-сайт писательской организации заменён на новый и размещён на платном сервере с нанятым администратором, бухгалтерию всю тоже начал вести настоящий бухгалтер за вознаграждение. Таким образом, Татьяна два года всё же выдержала-продержалась. Слава Богу, и после неё нашёлся смелый человек — подхватил эстафету…

* * *

Иной дотошный читатель, увидев, что глава эта уже заканчивается, может в недоумении воскликнуть-спросить: да когда же наконец автор расскажет о роли Москвы, центра, правления СПР в жизни Тамбовского регионального отделения? Отвечу на это обтекаемо. Вспомните историю с романом «Молодая гвардия» А. Фадеева. Когда был опубликован первый вариант, автора строго спросили: а где же у вас в романе руководящая и направляющая роль Коммунистической партии?! Напуганный автор бросился дорабатывать книгу, добавлять в неё небылиц, домысливать, чем несомненно её только испортил…

Нет, Москва, конечно, в чём-то и чем-то помогала бедному провинциальному писпредседателю, но больше морально, чем материально и практически. В столице литературные люди сами озабочены проблемами выживания и борьбой с внутренней оппозиций.

Но это уж совсем другая история…