Глик четырнадцатый

Вообще-то, всё дело в другом — в отсутствии свободы, чёрт побери!

Сергеев, который Ценский, может, и хороший писатель — Бог с ним. Но в тот вечер, в тот промозглый не по-зимнему декабрьский вечер, когда я, начитавшись до рези в глазах, припёрся-притащился из универа весь продрогший, злой и усталый, я классика этого советско-зачуханного и на нюх терпеть не мог. В мозгах шевелились-ползали идиотские жирные названия отредактированных днём докладов, сообщений и статей:

«С. Н. Сергеев-Ценский — гениальный художник слова»,

«С. Н. Сергеев-Ценский — великий сын великой России»,

«Реализм эпопеи С. Н. Сергеева-Ценского “Преображение России” как эталон эпичности реализма»,

«С. Н. Сергеев-Ценский и Л. Н. Толстой: к проблеме сопоставления двух гениев русской и мировой литературы»…

Бр-р-р! А в кейсе лежала ещё целая кипа подобных «научных» трудов, каковые к завтрашнему утру, кровь из моего носа, надо было причесать-отредактировать — специалисты по Ценскому, все эти доктора и кандидаты филнаук сплошь и рядом писали «в течении года» и «в следствии этого», «элексир» и «времяпровождение», да путали в компьютерном наборе дефиску не только с коротким, но даже и длинным тире[1]. Вот гадство! Утром приезжала моя Анна Иоанновна, а мне страсть как хотелось «Ноттинг Хилл» посмотреть обязательно и непременно только без неё — наедине.

Ну, что ж, читать-редактировать тексты я всё равно был уже совершенно не в состоянии, поэтому, разумно и свободно решив немедленно отправиться на свидание с Джулией, а Ценским заняться, не доспав, ранним утром, я быстренько перекусил вместе с Баксиком рыбными консервами, выцедил там же, на кухне, чуть не захлёбываясь, полулитровую кружку крепчайшего чая, дабы не хлюпать и не чавкать перед экраном, и запустил видак. Я уже заранее знал-предчувствовал — глюки сейчас пойдут-нахлынут, может быть, поголовокружительнее, чем от «Красотки». Меня заранее волновал не только сюжет фильма и взаимоотношения его героев, мне ужасно нравилась история создания ленты, реальные взаимоотношения реальных Джулии Робертс и Хью Гранта, которого до этого я видел только однажды — в комедии «Четыре свадьбы и одни похороны» и который был мне симпатичен…

Сценарист «Ноттинг Хилла» Ричард Кертис с самого начала знал, что пишет эту роль для Хью Гранта, а Хью Грант знал, что должен будет сыграть эту роль. К тому моменту, когда сценарий был готов и был уже определён режиссёр — Роджер Митчелл, они решили, что лучше Джулии Робертс никто не сыграет самую недосягаемую и взбалмошную кинозвезду в мире. Разумеется, все трое понимали, что Джулия Робертс вряд ли согласится сниматься в их ленте, но на всякий случай послали ей сценарий. Это было в начале 1997 года, когда Робертс была сыта по горло темой «звезда и жёлтая пресса»…

Когда сценарий «Ноттинг Хилла», рассказывающий о таблоидной истерии вокруг любовного романа кинозвезды с простым смертным, оказался на столе Джулии Робертс, она с трудом могла удержать зевок. Разве могли придумать сценаристы то, чего не было бы в реальности? Робертс прочитала сценарий только потому, что считала Кертиса гением. По её словам, дочитав последнюю страницу, она сказала себе: «Fuck, я буду в этом сниматься!» Её отговаривали. Говорили, что это большой риск — играть героиню, которая будет восприниматься зрителями как Джулия Робертс в пикантной ситуации. «Я заранее была готова к каверзным вопросам на пресс-конференции, — говорит актриса. — Но я сказала себе: если уж все решили, что это кино про меня, то я тоже буду думать, что это кино про меня, и позволю себе три месяца быть самой собой!» По признанию Митчелла и Кертиса, решение Джулии Робертс привело их в состояние шока. Никто ведь не мог даже надеяться на её согласие...

Когда менеджер Джулии Робертс назначил им встречу с ней в нью-йоркском отеле Four Seasons, они до хрипоты спорили, как одеться. «В конце концов мы решили, что пойдём в официальных костюмах, — вспоминал впоследствии Хью Грант. — До назначенного времени встречи оставалось всего несколько минут, мы в спешке переоделись, и в результате всё-таки немного опоздали. Это было волшебством — увидеть, что за столиком тебя ждёт настоящая Джулия Робертс». «Она была намного моложе нас и при этом полностью контролировала ситуацию, — добавляет Ричард Кертис. — Это было удивительно. Хью так волновался, что у него всё валилось из рук. Мы с Роджером тоже нервничали. А она была очень спокойна и любезна».

После первой встречи Джулия Робертс не сказала ни да, ни нет. Однако через несколько дней сообщила через своего агента, что будет сниматься. Сумма её вознаграждения за этот фильм осталась в тайне, однако поговаривают, что Робертс согласилась работать за гораздо меньшие деньги, нежели её тогдашний стандартный 17-миллионный гонорар…

Никогда не работавший со звёздами первой величины режиссёр Роджер Митчелл, сделавший карьеру в театре, ломал голову, как ему вести себя с Хью и Джулией. А Хью и Джулия смертельно боялись друг друга. При всём своём остроумии на сцене и перед камерой, в жизни Хью Грант — записной нытик и меланхолик, постоянно жалующийся на невезение и регулярно объявляющий себя неудачником. Положение осложнялось и тем фактом, что в 1992 году Грант встречался с Робертс на пробах во «Влюбленного Шекспира», и тогда она предпочла ему Дэниел Дэй-Льюиса (который, в свою очередь, предпочёл не сниматься с Робертс). «Я помню эти смотрины, — говорит Грант. — В то время я был абсолютно, стопроцентно безработным актёром. Мне было так страшно при мысли, что я нахожусь в одной комнате с Джулией Робертс, что, садясь, я промахнулся мимо стула. Но приземлился не на пол, а на ручку кресла и потом полчаса сидел на ней, терзаясь дилеммой — пересесть ли и тем самым обратить на себя внимание, или сделать вид, что я из породы эксцентричных молодых людей, которые всегда сидят на ручках кресел». В конце концов проект «Влюблённого Шекспира» с Робертс развалился, Miramax перекупила его для Гвинет Пэлтроу…

Джулия признаётся, что при встрече с трио знаменитых англичан сильно нервничала. Грант закончил Оксфорд, имел большой театральный опыт, а у неё за плечами была всего лишь обычная школа в провинциальном городе Смирна штата Джорджия — школа, после которой она пошла в модели и по ходу дела переквалифицировалась в актрисы. Робертс говорит, что перестала бояться в тот момент, когда заметила, что господа англичане тоже насмерть перепуганы. По стечению обстоятельств это произошло в тот день, когда гримёр положил на лицо Робертс слишком много косметики, после чего режиссёр, взглянув на Джулию, понял, что грим нужно менять... «Я увидела, как все они сбились в кучку и начали шептаться, искоса на меня поглядывая, — вспоминает актриса. — Потом из кучки выпихнули Роджера. Он бочком приблизился ко мне и пробормотал: “Эээ... ммм... вы бы не могли оказать нам очень большую любезность — умыться?” У него был вид человека, садящегося на электрический стул. Я попыталась придумать в ответ что-нибудь остроумное, но не смогла — меня душил смех. Я плюхнулась на пол и хохотала минут пять».

После этого эпизода отношения Робертс и съёмочной группы стали дружескими и тёплыми. Но она признаётся, что работать всё равно было довольно тяжело. «Мне казалось, что сыграть Анну Скотт будет проще простого, однако потом я поняла, что это будет самая трудная роль в моей карьере. Чем меньше зазор между рельностью и вымышленным миром, тем труднее попасть в точку…» В одной из сцен фильма Анна оказывается в очень неприятной ситуации из-за фотографий в обнажённом виде, которые она сделала в ранней молодости. «Я пришла к режиссёру и заявила, что совершенно не согласна с тем, как ведёт себя Анна, — вспоминает Робертс, которая никогда в жизни не позировала голой. — Мне не понравилось и то, как она попала в эту ситуацию и как пыталась её разрешить. Её реакция казалась мне неестественной…» Митчелл выслушал длинную тираду своей звезды и сказал ей всего одну фразу: «Но Анна Скотт — не вы!»

Ещё один щекотливый момент возник во время съёмок сцены, где Анна лежит в постели с героем Гранта и вспоминает любимую фразу Риты Хэйуорт: «Все мужчины ложатся в постель с Джильдой, а просыпаются со мной». «Произносить эту фразу было все равно, что скрести ногтями по асфальту, — говорит Джулия Робертс. — Я не хочу критиковать Ричарда, он гениальный сценарист, но эта фраза показалась мне совершенно ненужной. Я не верю в подобную чушь…» И всё же Робертс привнесла в фильм очень много личного. Достаточно посмотреть первые три минуты — эффектный приезд Анны Скотт на премьеру в Англию, — чтобы увидеть в её походке, улыбке, приветственно поднятой руке Джулию Робертс, какой она каждодневно появляется в СМИ…

Нет, правда, я ещё мог воспринять-поверить, что Хью Грант боялся Джулии Робертс, но что она его, да и вообще кого-то может бояться-стесняться… Это, что же, выходит, ничто человеческое ей не чуждо? Получается, доведись мне с ней встретиться, да ещё и наедине, она и при мне может засмущаться, покраснеть, начнёт взволнованно дышать?.. Впрочем, англичане-то ввергли её заранее в трепет своим европеизмом и образованностью… Ну, так и мы не лыком шиты — за плечами какой-никакой, а университетишко, и европейцами никто нам запретить не может самих себя считать…

Короче, я, ещё не видя ленты, уже успел надумать-нафантазировать вокруг неё много чего интересного. И когда фильм начался, я не мог удержать поначалу горько-скептической ухмылки: нашёл, с кем тягаться! Уж не говоря об актёре Хью Гранте, даже и с его героем тягаться-сопоставлять себя — умора стопроцентная. Имеет квартиру в двух уровнях в центре Лондона, пусть «маленькую», но достаточную, чтобы пустить постояльца; владеет магазином, пусть «небольшим», но достаточным, чтобы держать второго продавца… Уж если его мир отделяет от мира Джулии Робертс (Анны Скотт) «миллионы миль», то что уж обо мне говорить-рассуждать… Тварь я дрожащая перед нею, ветошка затёртая — вот и всё!

Но потом стало не до рассуждений: картина буквально втягивала внутрь себя, заставляла напрочь забыть и о себе, и об окружающей обстановке, и о времени, и об усталости. И меня почему-то особенно царапало-волновало то, что героиню зовут так обыденно, просто, привычно — Анна… Я сначала прогнал-просмотрел, как бы наспех, начерно, все 124 минуты действия, затем, зарядившись двойной порцией кофе, взялся смотреть всё заново — уже с остановками, возвращениями назад, смакованием (тьфу, какое неподходящее словцо, но — пусть!) отдельных сцен. Особенно, понятно, взволновал меня эпизод, когда Джулия, только-только так странно познакомившись с героем Гранта, уходя из его квартиры, вдруг совершенно, абсолютно, сказочно неожиданно для него (и меня!) целует его в губы… И затем опять, в ночном саду, после дня рождения сестры Уильяма, она, Джулия, вдруг целует его, когда он и мечтать об этом не смеет, всего лишь робко надеется…

Причём, какие удивительные глаза, какой чудесный взгляд был перед этим у неё — он прямо-таки светился! Она уже решилась на поцелуй, она уже предчувствует-знает, какой фантастический подарок обрушит сейчас на робкого, влюблённого в неё без памяти парня, который топчется где-то сзади, и уже сама заранее получает-испытывает от мысли этой неизъяснимое наслаждение… А уж восхитительная «постельная сцена» с диалогом о странной и, якобы, ничем не обоснованной притягательности женской груди — и при этом Уильям, приподняв край одеяла, разглядывает-оценивает, счастливец, грудь Джулии (ну, конечно же, Анны, Анны — я согласен, я понимаю, я всё отлично понимаю!), — сцена эта возбудила-взбудоражила меня настолько, что я и думать забыл о сне и отдыхе…

Зрителем я был, понятно, сверхблагодарным, я верил всему, что происходило на экране. Я верил даже тому, что суперпопулярная кинозвезда Анна Скотт, портретами которой украшены все автобусы Лондона, могла, якобы, спокойно ходить одна по магазинчикам или без помех сидеть с Уильямом в кафе. Но даже и я вынужден был самому себе признаться, что верить безоговорочно во второй — хэппиэндовый — финал картины наивности мне не хватает. Я ставил себя на место героя Хью Гранта и явственно понимал: быть любовником Анны Скотт — это неизмеримое счастье; быть её мужем, быть при ней мужем — это кошмар, это мука, это позор, это смерть!.. Вернее, что уж там драматизировать — это просто анекдот. Ну, представить только: американская кинозвезда Джулия Робертс, которая за последний фильм получила 20 миллионов долларов и которую знают-любят полтора миллиарда человек на земле, выходит замуж за младшего редактора мелкого издательства из расейского городка Баранова, который получает оклад в 25 баксов и которого более-менее знают-терпят, может быть, всего-то полтора десятка человек на всём земном шаре…

Можно догадаться, до какой умственной кондиции дошёл я в эту ночь. К утру голова у меня была, конечно же, кубической и мозги абсолютно не помещались в маломерной черепной коробке. Мало того, что я трижды просмотрел целиком и по частям «Ноттинг Хилл», я ведь ещё умудрился, приняв контрастный душ и плотный завтрак, пробежаться с выпученными от натуги глазами и карандашом наперевес по дурацкой редакторской распечатке до самого конца. А там было не менее трёх издательских листов — норма двух рабочих дней редактора! Когда объявилась на пороге Анна (моя Анна), она вполне обоснованно решила, что я все двое с лишним суток без неё пил-гулял без просыпу и, в результате, теперь нахожусь-плаваю в жутком вонючем бассейне под названием — похмельный синдром. Я и спорить-разубеждать не стал — сил не было.

Уже днём, когда я пешком спешил-торопился на работу (рубля на троллейбус не было), и случился со мной казус-эпизод, который должен был очень сильно встревожить меня и даже напугать, если б не одно воспоминание. Свернув на улицу Советскую, которую нынешние хозяева жизни всё никак не переименуют обратно в Большую Дворянскую, я, как обычно, набрал «крейсерскую» скорость, отрегулировал ритм шага и на автопилоте двинулся к цели. Рутинное движение позволяло думать о своём и быть уверенным, что ровно через полчаса я своей цели, то бишь рабочего места, достигну. Если, конечно, ничего по дороге не случится, если не пошлёт Бог мелкой или крупной неприятности. К мелким я относил редкие встречи с полузнакомыми людьми, которым надо было отвечать на приветствие, а то и, останавливаясь, ненужно с ними коммуникабельничать; крупными можно было считать столкновения с авто на перекрёстках, когда я, чересчур задумавшись, пёр на красный свет, и такие ситуации неоднократно назревали-вспыхивали, но пока, слава Богу, из-под их вонючих колёс я каждый раз каким-то чудом выскальзывал — тьфу! тьфу!

И вот я иду, вспоминаю подробности той чудесной сцены, когда Анна и Уильям, ещё не познавшие друг друга, но уже сблизившиеся душами полностью, уже предчувствующие-знающие, что впереди их ждёт ночь любви, сидят вдвоём в комнате, отгородившись от всего внешнего мира, веселье в них бурлит от переизбытка счастья (ещё бы!), и они вдруг начинают обсуждать… задницу Мэла Гибсона. Кто подробностей не знает, тот может и плечами от недоумения пожать, но я-то знал всю подноготную: это Джулия так комично отомстила бывшему жизнерадостному партнёру по фильму «Тайна заговора» за то, что тот беспрестанно подшучивал над ней во время съёмок — то свою руку противным желе намажет перед рукопожатием, то в подарок красиво упакованную дохлую крысу преподнесёт… Я хмельно улыбался, вспоминая подробности забавной сцены, и в то же время трезво ухмылялся сам над собой: вот до чего уже дожил-докатился — типично американским лошадиным юмором восхищаюсь. Нет, правду говорят: от любви человек глупеет… И тут все мысли вылетели из моей головы напрочь: я вздрогнул сначала от окрика-лая автомобильного клаксона, отпрянул на тротуар, и тут же вздрогнул ещё раз — от ещё большей неожиданности…

Я увидел Джулию Робертс!