Раздел III

ВОКРУГ ДОСТОЕВСКОГО

И

ИВАНОВ Александр Александрович (1850—1894), племянник писателя, сын его сестры В. М. Достоевской (Ивановой). Учился в Московском университете (не закончил), впоследствии инженер путей сообщения, служил в Кременчуге, в правлении Харьковско-Николаевской железной дороги. В письме к сестре Иванова С. А. Ивановой от 8 /20/ марта 1868 г. Достоевский писал: «Меня очень беспокоит то, что Вы пишете о нездоровье Саши; это дурно; но скажите, что за причина ему была оставить университет и заняться таким неблагодарным делом (неблагодарным, я знаю наверно), как инженерство путей сообщения…» Достоевский встречался с племянником несколько раз, но особой близости между ними не возникло.

ИВАНОВ Александр Павлович (1813—1868), муж сестры писателя В. М. Достоевской (Ивановой) с 1846 г.; действительный статский советник, врач Константиновского межевого института и преподаватель физики и естественной истории в различных учебных заведениях Москвы. В 1852 г. Иванов приобрёл имение Достоевских (Даровое и Черемошню). Достоевский познакомился с зятем только после возвращения из Сибири. В 1863 г. Иванов был доверителем Достоевского при получении наследства от А. А. Куманина. В 1866 г. Достоевский провёл лето вместе с семьёй Иванова на даче в Люблино под Москвой и изобразил это многодетное и счастливое семейство в повести «Вечный муж» (семейство Захлебининых). Об отношении писателя к Иванову можно судить по строкам из его письма к сестре и её детям от 1 /13/ февраля 1868 г., сразу же после смерти Александра Павловича (он умер от заражения крови, поранившись во время операции): «Это так кажется невозможным, так безобразным, ужасным, что верить не хочется, представить нельзя, а между тем как припомнишь этого человека, как припомнишь, как лежало к нему сердце, то станет так больно и жалко, что уж не рассудком, а сердцем одним мучаешься и рад мучиться, несмотря на боль, как будто сам чувствуешь себя тоже виноватым. Припоминаю теперь, когда мы виделись в последний раз: ну могло ли быть это на уме при прощании? Такого святого и дорогого человека нельзя себе и представить умершим. <…> Вы пишете, что многие изъявляют сочувствие! Ещё бы! Имея 10 человек детей, он почти усыновлял других детей. Десятки, сотни воспитанников К<онстантиновского> училища его должны за отца считать.

А почему все мы его так любили, как не потому, что это был человек сам с редким, любящим сердцем. Кто его не любил!..»

Известно одно письмо Достоевского к Иванову и сестре (1 /13/ янв. 1868 г.) и 2 письма Иванова к Достоевскому (1863—1864 гг.).

ИВАНОВ Алексей Александрович (1860—1921), племянник писателя, сын его сестры В. М. Достоевской (Ивановой). Учился в Рославльском техническом училище, Петербургском институте путей сообщения, строил железные дороги, впоследствии — старший ревизор Московско-Казанской железной дороги. Достоевский встречался с племянником, когда он был ещё мальчиком. Близко они, судя по всему, не сошлись. В письме к младшему брату А. М. Достоевскому от 10 декабря 1875 г. писатель жаловался: «…и если наши родные, сплошь почти, знать не хотят родственных связей, то уж конечно не по моей вине. И теперь ещё живут здесь, в доме сестры Александры Михайловны, двое племянников моих, Верочкиных детей, Виктор и Алексей, учатся в Путей сообщения, и вот уже Виктор 3 года, а Алексей год, как здесь, а ни разу у меня не были; я же в детстве их немало передарил им гостинцев и игрушек…»

ИВАНОВ Виктор Александрович (1854—1919), племянник писателя, сын его сестры В. М. Достоевской (Ивановой). Учился в Петербургском институте путей сообщения, работал на железной дороге. Достоевский встречался с ним, когда он был ещё мальчиком. Впоследствии близких отношений между ними не сложилось. В письме к младшему брату А. М. Достоевскому от 10 декабря 1875 г. писатель жаловался, что племянники Алексей и Виктор Ивановы, хотя учатся и живут в Петербурге, совсем его не посещают, хотя он им в детстве передарил немало «гостинцев и игрушек».

ИВАНОВ Владимир Александрович (1865—1917/?/), племянник писателя, сын его сестры В. М. Достоевской (Ивановой); частный поверенный. Достоевский видел его мальчиком. Впоследствии Иванов рассорился со всеми своими родными из-за наследства, считая, что его обделили, и не общался с ними почти 20 лет.

ИВАНОВ Иван Иванович (ум. 1869), слушатель Петровской земледельческой академии, убитый 21 ноября 1869 г. С. Г. Нечаевым и членами его организации. Трагическая судьба Иванова и подробности преступления нечаевцев легли в основу романа «Бесы», отразились при создании образа Шатова. По горячим следам «Московские ведомости» (в номерах от 27 и 29 ноября) писали: «Нам сообщают, что вчера, 25-го ноября, два крестьянина, проходя в отдалённом месте сада Петровской Академии, около входа в грот заметили валяющиеся шапку, башлык и дубину; от грота кровавые следы вели к пруду, где подо льдом виднелось тело убитого, опоясанное чёрным ремнём и в башлыке…»; «Убитый оказался слушателем Петровской Академии, по имени Иван Иванович Иванов. <…> Деньги и часы, бывшие при покойном, найдены в целости; валявшиеся же шапка и башлык оказались чужими. Ноги покойного связаны башлыком <…>; шея обмотана шарфом, в край которого завёрнут кирпич; лоб прошиблен, как должно думать, острым орудием…» На суде выяснилось, что Нечаев заподозрил в Иванове доносчика и организовал коллективное его убийство, чтобы кровью жертвы крепче сплотить участников тайной организации.

ИВАНОВ Константин Иванович (1823—1887), подпоручик, адъютант штаба генерал-инспектора по инженерной части в Омске, впоследствии генерал-лейтенант; муж О. И. Анненковой. Закончил Главное инженерное училище на год позже Достоевского. В доме Ивановых писатель познакомился с Е. И. Якушкиным и П. Е. Анненковой, позже и с Ч. Ч. Валихановым; через Иванова шла его неофициальная переписка. Скорее всего, именно Иванов имеется в виду в «Записках из Мёртвого дома», где говорится: «Из инженеров были люди (из них особенно один), очень нам симпатизировавшие…» После выхода из острога Достоевский и С. Ф. Дуров почти месяц жили в доме Иванова. Когда Иванова в 1854 г. перевели в Петербург, его связь с Достоевским не оборвалась, они писали друг другу. Знакомство их продолжалось до самой смерти писателя, а позже Иванов поддерживал отношения с его вдовой, А. Г. Достоевской.

Ещё из Сибири (фев. 1854 г.) Достоевский писал М. М. Достоевскому об Иванове: «Он сделал для меня всё, что мог. <…> Чем заплатить за это радушие, всегдашнюю готовность исполнить всякую просьбу, внимание и заботливость как о родном брате…»

К сожалению, переписка Достоевского с Ивановым не сохранилась.

ИВАНОВ Макар (1755—?), крестьянин из имения родителей Достоевского Даровое. В черновых материалах к «Подростку» именно так — Макаром Ивановым — именуется Макар Иванович Долгорукий. Возможно, какие-то черты крепостного крестьянина Иванова вошли в образ странника Макара.

ИВАНОВА В. М. — см. Достоевская (Иванова) В. М.

ИВАНОВА Елена Павловна (1823—1883), жена брата А. П. Иванова, К. П. Иванова. Летом 1866 г. в Люблине у Ивановых Достоевский сделал ей косвенное предложение. Через полгода, в письме к своей невесте А. Г. Сниткиной от 29 декабря 1866 г. из Москвы, сообщая о встречах с семьёй сестры, Фёдор Михайлович упоминает: «Елена Павловна была у них. Очень похудела и даже подурнела. Очень грустна; встретила меня довольно слегка. <…> Спросил её [племянницу С. А. Иванову]: что Елена Павловна в моё отсутствие вспоминала обо мне? Она отвечала: о, как же, беспрерывно! Но не думаю, чтоб это могло назваться собственно любовью…» Анна Григорьевна в примечаниях к этому месту пояснила: «Вера Михайловна [Иванова (Достоевская)], желая счастья Фёдору Михайловичу, мечтала о том, чтобы он женился на Елене Павловне, когда скончается её муж, многие годы больной и смерти которого ждали со дня на день. <…> Живя летом 1866 г. в Люблине вблизи Москвы, вблизи дачи Ивановых и встречаясь иногда с Еленой Павловной, Ф<ёдор> М<ихайлович> спросил её однажды, “пошла ли бы она за него замуж, если б была свободна?” Она не ответила ничего определённого, и Ф<ёдор> М<ихайлович> не считал себя с нею связанным никаким обещанием. Тем не менее Ф<ёдора> М<ихайловича> очень тяготила мысль, что он, может быть, внушил ей надежды, которым не суждено осуществиться. Муж Елены Павловны умер в 1869 г. Сама она до конца своей жизни сохраняла как с Ф<ёдором> М<ихайловичем>, так и со мною моими детьми самые дружественные отношения» [Белов, т. 1, с. 333]

Это подтверждают и сохранившиеся 3 письма Достоевского к Ивановой 1871—1875 гг., а также одно письмо Ивановой к писателю от 20 июня 1875 г.

ИВАНОВА Мария Александровна (1848—1929), племянница писателя, дочь его сестры В. М. Достоевской (Ивановой); пианистка, ученица Н. Г. Рубинштейна. Достоевский очень любил слушать игру Марии и в письме к её сестре С. А. Ивановой от 29 марта /10 апр./ 1868 г. писал: «Ради Бога, чтоб Масенька музыки не бросала! Да поймите же, что ведь для неё это слишком серьёзно. Ведь в ней ярко объявившийся талант. Музыкальное образование для неё необходимо на всю жизнь!..» Сохранились воспоминания Ивановой о том, как дядя жил летом 1866 г. вместе с ними в Люблино: «Дни и вечера Достоевский проводил с молодёжью. Хотя ему было сорок пять лет, он чрезвычайно просто держался с молодой компанией, был первым затейником всяких развлечений и проказ. И по внешности он выглядел моложе своих лет. Всегда изящно одетый, в крахмальной сорочке, в серых брюках и синем свободном пиджаке, Достоевский следил за своей наружностью и очень огорчался, например, тем, что его бородка была очень жидка. Этой слабостью пользовались его молоденькие племянницы и часто поддразнивали дядюшку его “бородёнкой”. Несмотря на большую близость с детьми Ивановых, Достоевский всё же всех их звал на “вы” и никакие выпитые “брудершафты” не помогали ему отказаться от этой привычки.

Достоевский любил подмечать слабые или смешные стороны кого-нибудь из присутствующих и забавлялся, преследуя шутками, экспромтами свою жертву. Молодёжь смело отвечала ему, и между ними были постоянные весёлые пикировки…»

Иванова до самой смерти жила в Даровом.

ИВАНОВА Наталья Александровна (1867—1923), племянница писателя, дочь его сестры В. М. Достоевской (Ивановой); врач-окулист. Достоевский видел Наталью несколько раз ещё девочкой, когда приезжал в 1870-е гг. в Москву, упоминал её имя в письмах того периода. По воспоминаниям родных, Иванова была очень твёрдой, бесстрашной, своевольной и сильной женщиной, любила верховую езду, работала всю жизнь врачом в провинциальных больницах, вышла замуж в пожилом уже возрасте, но муж вскоре пропал на фронтах Первой мировой войны.

ИВАНОВА (в замуж. Проферансова) Нина Александровна (1857—1914), племянница писателя, дочь его сестры В. М. Достоевской (Ивановой). Нина решила пойти по стопам дяди и стать писательницей. Сохранившиеся 5 её писем к Достоевскому (1879—1880) посвящены этой теме: она спрашивала советов, просила благословения, упоминала о «романе», который упорно пишет и обещает выслать ему уже вскоре первую часть. В сохранившемся фрагменте одного письма-ответа Достоевского к племяннице (15 июня 1880 г.) он советовал: «Литературы не бросайте, и поменьше, поменьше самолюбия…»

Писательницей Иванова так и не стала, судьба её «романа» неизвестна. В 1884 г. она вышла замуж, жила в провинциальном городке Раненбурге Рязанской губернии, работала приходящей учительницей, терпела нужду, но, судя по письмам к родным, чувства юмора и жизнерадостности не теряла.

ИВАНОВА Ольга Александровна (1863—1926), племянница писателя, дочь его сестры В. М. Достоевской (Ивановой); преподавательница французского языка. Достоевский видел её девочкой, приезжая в Москву в 1870-е гг. Сохранилось такое свидетельство: «Ольга Александровна хорошо помнит Ф. М. Достоевского. Она всегда боялась его падучей болезни <…>. Однажды, когда ей было лет 13, Фёдор Михайлович пришёл к ним очень озябший. Он попросил тёплый платок, закутался в него и сел на диван. Потом попросил сесть и её рядом с ним, закутаться в тот же платок и “быть его печкой”. Она послушалась, не подав виду, что боится, и всё время разговаривала с ним. В квартире никого кроме них не было, и она страшно боялась, что вдруг сейчас с Фёдором Михайловичем начнётся припадок падучей…» [Волоцкой, с. 236]

Последние годы Иванова жила и умерла в Даровом.

ИВАНОВА (урожд. Анненкова) Ольга Ивановна (1830—1891), дочь И. А. и П. Е. Анненковых, жена (с 1852 г.) К. И. Иванова. Она вместе с матерью и другими жёнами декабристов встречалась с Достоевским и С. Ф. Дуровым в январе 1850 г. в Тобольске, когда петрашевцев везли на каторгу. После выхода из острога в начале 1854 г. Достоевский и Дуров прожили в семье Ивановых почти месяц, отогреваясь после 4-х каторжных лет. В письме к П. Е. Анненковой от 18 октября 1855 г. Достоевский писал об её дочери и зяте: «С самого приезда моего в Семипалатинск я не получал почти никаких известий о Константине Ивановиче и многоуважаемой Ольге Ивановне, знакомство с которою будет всегда одним из лучших воспоминаний моей жизни. Полтора года назад, когда я и Дуров вышли из каторги, мы провели почти целый месяц в их доме. Вы поймёте, какое впечатление должно было оставить такое знакомство на человека, который уже четыре года, по выражению моих прежних товарищей-каторжных, был как ломоть отрезанный, как в землю закопанный. Ольга Ивановна протянула мне руку, как родная сестра, и впечатление этой прекрасной, чистой души, возвышенной и благородной, останется самым светлым и ясным на всю мою жизнь. Дай Бог ей много, много счастья — счастья в ней самой и счастья в тех, кто ей милы. Я бы очень желал узнать что-нибудь об ней. Мне кажется, что такие прекрасные души, как её, должны быть счастливы; несчастны только злые. Мне кажется, что счастье в светлом взгляде на жизнь и в безупречности сердца, а не во внешнем…»

В конце 1854 г. Ивановы переехали в Петербург, но связь Достоевского с ними сохранилась.

ИВАНОВА (в замуж. Хмырова) Софья Александровна (1846—1907), племянница писателя, дочь его сестры В. М. Достоевской (Ивановой). Самая любимая племянница Достоевского, его главная конфидентка на протяжении нескольких лет (известно 21 письмо писателя к ней за 1867—1873 гг.), он посвятил ей роман «Идиот», назвал в её честь свою первую дочь Софьей. Иванова занималась переводами с английского (романов Ч. Диккенса) для журнала «Русский вестник», мечтала стать писательницей. В письме к племяннице из Женевы от 1 /13/ января 1868 г. Достоевский писал о своих чувствах к ней чрезвычайно откровенно и подробно: «Скажите: как могло Вам, милый и всегдашний друг, прийти на мысль, что я уехал из Москвы, рассердясь на Вас, и руки Вам не протянул! Да могло ли это быть? Конечно, у меня память плоха, и я не помню подробностей, но я положительно утверждаю, что этого не могло быть ничего и что Вам только так показалось. Во-первых, поводу не могло быть никакого; это я знаю как дважды два четыре, а во-вторых, и главное: разве я так легко разрываю с друзьями моими? Так-то Вы меня знаете, голубчик мой! Как мне это больно было читать. Вы должны были, Соня, понимать, как я Вас ценю и уважаю и как дорожу Вашим сердцем. Таких как Вы я немного в жизни встретил. Вы спросите: чем, из каких причин я к Вам так привязался? (Спросите — если мне не поверите). Но, милая моя, на эти вопросы отвечать ужасно трудно; я запоминаю Вас чуть не девочкой, но начал вглядываться в Вас и узнавать в Вас редкое, особенное существо и редкое, прекрасное сердце — всего только года четыре назад, а главное, узнал я Вас в ту зиму, как умерла покойница Марья Дмитриевна. Помните, когда я пришёл к Вам после целого месяца моей болезни, когда я вас всех очень долго не видал? Я люблю вас всех, а Вас особенно. <…> но к Вам я привязан особенно, и привязанность эта основывается на особенном впечатлении, которое очень трудно анатомировать и разъяснить. Мне Ваша сдержанность нравится, Ваше врождённое и высокое чувство собственного достоинства и сознание этого чувства нравится (о, не изменяйте ему никогда и ни в чём; идите прямым путём, без компромиссов в жизни. Укрепляйте в себе Ваши добрые чувства, потому что всё надо укреплять, и стоит только раз сделать компромисс с своею честию и совестию, и останется надолго слабое место в душе, так что чуть-чуть в жизни представится трудное, а, с другой стороны, выгодное — тотчас же и отступите перед трудным и пойдёте к выгодному. Я не общую фразу теперь говорю; то, что я говорю, теперь у меня самого болит; а о слабом месте я Вам говорил, может быть, по личному опыту. Я в Вас именно, может быть, то люблю, в чем сам хромаю). Я в Вас особенно люблю эту твёрдую постановку чести, взгляда и убеждений, постановку, разумеется, совершенно натуральную и ещё немного Вами самими сознанную, потому что Вы и не могли сознать всего, по Вашей чрезвычайной ещё молодости. Я Ваш ум тоже люблю, спокойный и ясно, отчетливо различающий, верно видящий. Друг мой, я со всем согласен из того, что Вы мне пишете в Ваших письмах, но чтоб я согласился когда-нибудь в Вашем обвинении, — в том, что во мне хоть малейшее колебание в моей дружбе к Вам произошло, — никогда! Просто, может быть, всё надо объяснить какой-нибудь мелочью, какой-нибудь раздражительностью минутной в моем скверном характере, — да и та не могла никогда лично к Вам относиться, а к кому-нибудь другому. Не оскорбляйте же меня никогда такими обвинениями…»

Достоевский в письмах делился с Софьей своими творческим планами, рассказывал ей о замыслах, ходе работы над романами, спрашивал её советов. После разрыва между Достоевским и семьёй Ивановых из-за дележа наследства Куманиных, прекратился и поток его писем к племяннице. Спустя три года в своём письме к дяде от 14 августа 1876 г. Софья сообщала, что выходит замуж за горячо любимого ею учителя математики Д. Н. Хмырова и выражала надежду, что он, в память их прежней дружбы, порадуется за неё.

ИВАНОВА Юлия Александровна (1852—1924), племянница писателя, дочь его сестры В. М. Достоевской (Ивановой). Достоевский видел её девочкой, когда гостил у сестры, а последний раз встречался с Юлией в Москве осенью 1878 г., о чём упомянул в письме к А. Г. Достоевской от 10 ноября. Иванова прожила жизнь в деревне, занимаясь хозяйством в Даровом и Черемошне.

ИВАНЧИНА-ПИСАРЕВА (в замуж. Бердникова) Мария Сергеевна (1846—после 1881), приятельница дочерей сестры писателя В. М. Достоевской (Ивановой). В 1866 г. Достоевский делал ей предложение, о чём вспоминала племянница писателя М. А. Иванова: «Достоевский легко увлекался людьми, был влюбчив. Ему нравилась подруга Софьи Александровны Ивановой, Мария Сергеевна Иванчина-Писарева, живая, бойкая девушка. Однажды, будучи в Москве у Ивановых под Пасху, Достоевский не пошёл со всеми к заутрене, а остался дома. Дома же у Ивановых оставалась Мария Сергеевна. Когда Софья Александровна вернулась из церкви, подруга ей, смеясь, рассказала, что Достоевский ей сделал предложение. Ей, двадцатилетней девушке, было смешно слышать его от такого пожилого человека, каким был в её глазах Достоевский. Она отказала ему и ответила шутливо стихами Пушкина:

Упоминает об Иванчиной-Писаревой в своих «Воспоминаниях» и А. Г. Достоевская, которая в том же 1866 г., будучи тоже 20-летней девушкой, чуть позже приняла предложение Достоевского с величайшей радостью и 31 марта 1867 г., уже в качестве молодой счастливой супруги писателя, увидела «соперницу» в Москве у Ивановых: «Остроумием особенно отличалась Мария Сергеевна Иванчина-Писарева, подруга старших дочерей Веры Михайловны. То была девушка лет двадцати двух, некрасивая, по весёлая, бойкая, находчивая, всегда готовая поднять человека на смех. (Семья Ивановых описана Федором Михайловичем в романе “Вечный муж”, под именем семейства “Захлебининых”. М. С. Иванчина очень рельефно выведена в виде бойкой подружки “Марьи Никитишны”.) Ей поручена была молодёжью задача вывести меня из себя и поставить в смешное положение в глазах моего мужа. Начали разыгрывать фанты. Каждый из играющих должен был составить (на словах, конечно) букет на разные случаи жизни: старику — в день восьмидесятилетия, барышне — на первый бал и др. Мне выпало составить букет полевых цветов. Никогда не живя в деревне, я знала только садовые цветы и назвала лишь мак, васильки, одуванчики и ещё что-то, так что букет мой был единогласно и справедливо осуждён. Мне предложили составить другой, но, предвидя неудачу, я отказалась.

— Нет, уж увольте! — смеялась я, — я сама вижу, что у меня нет никакого вкуса.

— Мы в этом не сомневаемся, — ответила Мария Сергеевна, — вы так недавно блистательно это доказали!

И при этом она выразительно взглянула в сторону сидевшего рядом со мною и прислушивавшегося к нашим petits-jeux Фёдора Михайловича. Сказала она эти слова так ядовито и вместе с тем остроумно, что все расхохотались, не исключая меня и Фёдора Михайловича. Общий смех сломал лёд недружелюбия, и вечер закончился приятнее, чем начался…» [Достоевская, с. 149—150]

После смерти Достоевского Иванчина-Писарева прислала вдове сочувственное письмо, в котором признавалась, что была счастлива и горда знакомством с великим писателем.

«ИЛЛЮСТРИРОВАННЫЙ АЛЬМАНАХ, ИЗДАННЫЙ И. ПАНАЕВЫМ И Н. НЕКРАСОВЫМ». Н. А. Некрасов вслед за выходом альманаха «Первое апреля» задумал в приложении к «Современнику» выпустить новый «Иллюстрированный альманах», который должен был выйти 1 января 1848 г. Цензура сборник поначалу пропустила, но работа над ним затянулась и вторичная цензура (уже после революции 1848 г. во Франции) альманах запретила, и он от него осталось только несколько уже готовых экземпляров. Для «Иллюстрированного альманаха» Достоевский написал рассказ «Ползунков», который после запрещения издания не попал, как прочие материалы, в другие некрасовские издания и был впервые опубликован только в 1883 г.

ИЛЬИНСКИЙ Дмитрий Николаевич (1822—?), арестант Омского острога. Отставной подпоручик и бывший дворянин, прибыл в острог 17 июня 1848 г. (на 1,5 года ранее Достоевского) за предполагаемое убийство своего отца коллежского советника Ильинского — на 20 лет. Через 10 лет выяснилось, что убийцей был не он. В «Записках из Мёртвого дома» подробно рассказана история Ильинского (Отцеубийцы). Она послужила основой сюжета «Братьев Карамазовых», а сам Ильинский стал одним из прототипов Дмитрия Карамазова. Фамилия Ильинского упоминается в замысле «Драма. В Тобольске…».

ИСАЕВ Александр Иванович (1822—1855), первый муж М. Д. Исаевой, отец П. А. Исаева; коллежский секретарь, чиновник особых поручений при таможне в Семипалатинске, затем заседатель по корчемной части в Кузнецке. Достоевский познакомился с ним весной 1854 г., и между ними сложились приятельские отношения. Исаев был человеком незлобивым, слабовольным, сильно пьющим. Мария Дмитриевна тяготилась жизнью с мужем-алкоголиком. В лице ссыльного Достоевского она сначала встретила друга, понимающего её человека, а затем и страстного возлюбленного. Сам Достоевский в письме к М. М. Достоевскому от 13—18 января 1856 г. из Семипалатинска так характеризовал Исаева, его жизнь-судьбу и свою любовь: «Бог послал мне знакомство одного семейства, которое я никогда не забуду. Это семейство Исаевых, о котором я тебе, кажется, писал несколько, даже поручал тебе одну комиссию для них. Он имел здесь место, очень недурное, но не ужился на нём и по неприятностям вышел в отставку. Когда я познакомился с ними, он уже несколько месяцев как был в отставке и всё хлопотал о другом каком-нибудь месте. Жил он жалованием, состояния не имел, и потому, лишась места, мало-помалу, они впали в ужасную бедность. Когда я познакомился с ними, ещё они кое-как себя поддерживали. Он наделал долгов. Жил он очень беспорядочно, да и натура-то его была довольно беспорядочная. Страстная, упрямая, несколько загрубелая. Он очень опустился в общем мнении и имел много неприятностей; но вынес от здешнего общества много и незаслуженных преследований. Он был беспечен, как цыган, самолюбив, горд, но не умел владеть собою и, как я сказал уже, опустился ужасно. А между прочим, это была натура сильно развитая, добрейшая. Он был образован и понимал всё, об чём бы с ним ни заговорить. Он был, несмотря на множество грязи, чрезвычайно благороден. Но не он привлекал меня к себе, а жена его, Марья Дмитриевна. Это дама, ещё молодая, 28 лет, хорошенькая, очень образованная, очень умная, добра, мила, грациозна, с превосходным, великодушным сердцем. Участь эту она перенесла гордо, безропотно, сама исправляла должность служанки, ходя за беспечным мужем, которому я, по праву дружбы, много читал наставлений, и за маленьким сыном. Она только сделалась больна, впечатлительна и раздражительна. Характер её, впрочем, был весёлый и резвый. Я почти не выходил из их дома. Что за счастливые вечера проводил я в её обществе! Я редко встречал такую женщину. С ними почти все раззнакомились, частию через мужа. Да они и не могли поддерживать знакомств. Наконец ему вышло место, в Кузнецке, Томской губернии, заседателем, а прежде он был чиновником особых поручений при таможне; переход от богатой и видной должности к заседательству был очень унизителен. Но что было делать! Почти не было куска хлеба, и я едва-едва достиг того, после долгой, истинной дружбы, чтоб они позволили мне поделиться с ними. В мае месяце 55-го года я проводил их в Кузнецк, через два месяца он умер от каменной болезни. Она осталась на чужой стороне, одна, измученная и истерзанная долгим горем, с семилетним ребёнком, и без куска хлеба…»

Через 1,5 года после смерти Исаева Достоевский женился на его вдове.

Вероятно, Достоевский вспоминал Исаева, создавая образы своих героев-пьяниц с «амбицией» вроде Мармеладова.

ИСАЕВ Павел Александрович (1847—1900), пасынок писателя, сын А. И. и М. Д. Исаевых, муж Н. М. Исаевой. Учился в Сибирском кадетском корпусе в Омске, куда устроил его Достоевский. В Петербурге, уже после смерти матери, во время отъездов отчима жил в семье его брата М. М. Достоевского. Учился в гимназии, но был по какой-то причине исключён. Достоевский нанимал для него учителей, потом подыскивал для пасынка различные места службы, на которых «Паша» не задерживался, вечно помогал ему материально. В конце концов постоянной профессией Исаева стала — банковский служащий.

Пасынок был против второй женитьбы отчима, и А. Г. Достоевская, в свою очередь, неприязненно относилась к Исаеву и считала, что муж чрезвычайно щедро помогает ему. Сам Достоевский в письме к М. Н. Каткову от 3—5 /15—17/ марта 1868 г. из Женевы пытался как-то оправдать безалаберного «Пашу»: «Меня уведомили, и уведомили положительно, что пасынок мой, Павел Александрович Исаев, молодой человек около двадцати одного года, отправился из Петербурга в Москву, в конце февраля, с целью явиться к Вам и испросить у Вас денег, в счёт моей работы, — от моего ли имени, или прямо для себя — не знаю. Получив это известие, я был убит и не знал что делать. Вы так деликатно со мной поступали и вдруг, через меня, такое беспокойство! Но так как это очень могло быть (а если не было, то ещё может случиться), то позвольте мне сделать некоторые объяснения.

Уезжая за границу, я оставил моего пасынка, всегда жившего со мною, под косвенным, нравственным надзором искреннего и доброго друга моего Аполлона Николаевича Майкова, через которого и пересылал всё что мог для его содержания. Этот пасынок мой — добрый честный мальчик, и это действительно; но, к несчастию, с характером удивительным: он положительно дал себе слово, с детства, ничего не делать, не имея при этом ни малейшего состояния и имея при этом самые нелепые понятия о жизни. Из гимназии он выключен ещё в детстве, за детскую шалость. После того у него перебывало человек пять учителей; но он ничего не хотел делать, несмотря на все просьбы мои, и до сих пор не знает таблицы умножения. Он, однако, уверен, и год назад спорил с Аполлоном Николаевичем Майковым, что если он захочет, то сейчас же найдёт себе место управляющего богатым поместьем. Тем не менее, повторяю, до сих пор, лично, он — мил, добр, услужлив при истинном благородстве; немного заносчив и нетерпелив, но совершенно честен. Уезжая, я оставил ему денег, потом присылал сколько мог. Но в последние три месяца я нуждался ужасно, несмотря на беспрерывные присылки мне Вами денег и несмотря на чрезвычайную скромность и даже крайность моей жизни. <…> То, что я не могу посылать помощи вдове моего брата и пасынку, сокрушало меня здесь до боли. Но, однако же, в эти три месяца я всё-таки пересылал ему 20 руб. деньгами и отдал за него 30 р. долгу. Стало быть, он не получал от меня денег всего какой-нибудь месяц. Между тем мои родственники и знакомые упросили его в это время принять хоть какое-нибудь служебное место, и я с чрезвычайной радостию узнал, что он наконец решился взяться за какой-нибудь труд. Он служил месяца два в Петербурге в адресном столе (место, конечно, по способностям). Вдруг слышу, что он поссорился с начальством и отправился в Москву, прямо к Вам, чтоб взять у Вас денег, на том основании, что я: “обязан его содержать”.

Обязанность эту я признаю, но только свободно в сердце, потому что искренно люблю его, взрастив его с детства, и по убеждениям моим понимаю, что значит ожесточить строгостию молодой и легкомысленный характер. Я сам-то, может, был ещё легкомысленнее его в его летах, хотя, впрочем, учился. Тем не менее мне бы очень хотелось и я хотел осторожно довести до того, чтоб он понял сам, что нельзя же быть праздным, достигши полного совершеннолетия. <…> Я никогда не оставлю глупенького мальчика, пока буду иметь хоть малейшую возможность, — но простите, ради Бога, если он Вас обеспокоил…»

Исаев послужил прототипом А. Лобова в «Вечном муже».

ИСАЕВА М. Д. — см. Достоевская М. Д.

ИСАЕВА Надежда Михайловна, жена (с апреля 1871 г.) П. А. Исаева. Достоевский встречался с ней в 1870-е гг. А. Г. Достоевская вспоминает, как после возвращения из-за границы она с пасынком мужа (которого сильно недолюбливала) встретилась радушно, благодаря его супруге: «…мне очень понравилась его жена, Надежда Михайловна, на которой он только в апреле этого года женился. То была хорошенькая женщина небольшого роста, скромная и неглупая. Я никак не могла понять, как она решилась выйти замуж за такого невозможного человека, как Павел Александрович. Мне было искренно её жаль: я предвидела, как тяжела будет её жизнь…» [Достоевская, с. 225] Тяжела или не тяжела была супружеская жизнь, но Надежда Михайловна родила мужу сына и двух дочерей.

К

КАЙДАНОВ Владимир Иванович (1821—1896), петрашевец, чиновник министерства государственных имуществ. В своих «Объяснениях и показаниях…» во время следствия Достоевский, верный тактике «не навреди», на вопрос о знакомстве с Кайдановым ответил: «Я знаю одного господина Кайданова, которого встречал у Петрашевского, но не знаю как его имя, равно как ни его чина, ни места его службы. Он, кажется, воспитывался вместе с Петрашевским в Лицее и знаком с ним как товарищ. У Петрашевского он бывал не часто, много что один раз в месяц; так, по крайней мере, мне помнится. В общих разговорах он не принимал никогда участия и всегда сидел в другой комнате за книгой или с кем-нибудь из коротких знакомых своих, тогда как в зале говорили. У Дурова он никогда не был ни на одном вечере, и я думаю, что они совсем незнакомы…»

Кайданов был освобождён до суда под надзор полиции.

КАЛИНОВСКИЙ Дмитрий Иванович, издатель журнала «Светоч» в 1860—1862 гг. Достоевский, предлагая через М. М. Достоевского повесть «Село Степанчиково и его обитатели» в журналы, советовал брату в письме из Твери (18 окт. 1859 г.): «Я писал тебе, что Минаев был у меня и что я обещал сотрудничество в “Светоч”. Съезди к Калиновскому, главному издателю и капиталисту “Светоча”. <…> Войдя к Калиновскому, ты прямо, просто и откровенно скажи ему: “Есть роман. Некрасов предложил условия не такие. Краевский попросил роман, и мы накануне заключения с ним окончательных условий. Но я ещё ничем себя не связывал. <…> Брат просил меня переговорить с Вами. Вы, как новый журнал, не имеете ещё ни значения, ни подписчиков. Писателю известному и с любопытным именем, конечно, лучше участвовать в журналах, имеющих и значение и репутацию. Следовательно, если он не отказывается участвовать у Вас, то, разумеется, в надежде, что Вы дадите больше. Что бы Вы дали?” <…> Если Калиновский попросит отсрочки, то скажи, чтоб решались скорее. Если же решит тотчас же и скажет цену, то нам огромная выгода. Торгуясь с Краевским, ты прямо скажешь, что “Светоч” даёт больше и деньги вперёд. Что брату теперь не до славы; нужны деньги. Что, наконец, брат не ищет ни протекции, ни знаменитых журналов, а поступает с публикой честно. Если роман хорош, то и у Калиновского он будет хорош и там публика заметит, хоть не сейчас, а заметит. Если же худ, то и в “Отеч<ественных> записках” он будет худ; следовательно, брату смотреть на это нечего и приплачивать за честь видеть своё имя в “Отеч<ественных> записках” не приходится. Но если Калиновский даст 150 р., то с радостию, с Богом отдай ему и отдай немедленно. Лучше этого и вообразить ничего нельзя. 2000 с лишком, да это клад. Мне наплевать, что у “Светоча” нет подписчиков. Если роман хорош — не пропадёт…»

«Сибирская» повесть Достоевского появилась, в конце концов, у А. А. Краевского в ОЗ, но журнал Калиновского чуть позже, можно сказать, сослужил-таки свою добрую службу, оказал услугу Достоевскому: именно из «Светоча» перешли в журнал братьев Достоевских «Время» основные сотрудники Н. Н. Страхов, А. А. Григорьев, А. Н. Майков, В. В. Крестовский, Я. П. Полонский, Л. А. Мей и др.

В 1862 г. Достоевский встречался с Калиновским в связи со сплетней о младшем брате писателя А. М. Достоевском, якобы предавшем старших братьев во время ареста по делу петрашевцев, и писал по этому поводу Андрею Михайловичу 6 июня 1862 г.: «Данилевский что-то передал мне про какую-то клевету про тебя, скверную сплетню. Я говорил с Калиновским. Он мне и брату написал письмо, в котором объясняет эти обстоятельства грязными сплетнями мерзких людей, говорит, что тебя едва знает и про тебя ничего не мог говорить дурного. Если хочешь, я тебе пришлю и это письмо…»

КАЛЛАШ (в замуж. Коломийцева) Александра Карловна, сестра жены А. У. Порецкого. В 1860 г., приехав к Порецким в Петербург, познакомилась с Достоевским, помогала читать корректуры в редакции журнала «Время». Через год Каллаш уехала из столицы. Сохранилось одно очень дружеское по тону и содержанию ответное письмо писателя к ней в Тверскую губернию от 16 августа 1861 г., где он, в частности, заботливо советовал: «Я рад, что в деревне Вам, как Вы пишете, недурно. Не пренебрегайте здоровьем, в особенности купайтесь. А уж на зиму непременно приезжайте в Петербург. Петербург страшно тосклив и скучен, но всё-таки в нём теперь всё, что живет у нас сознательно. А ведь это что-нибудь да значит. Вам же Петербург, несмотря на скверный климат, всё-таки будет полезен даже для здоровья. Ведь Вы нервны очень, впечатлительны и мечтательны. Следовательно, Вам менее, чем кому-нибудь, надо оставаться в уединении. Уединение всегда найти можно, а людей не всегда, то есть людей в смысле общества. А Вам теперь надо жить и пользоваться жизнию. Чтение, например, ещё не жизнь. <…> Охотница ли Вы до ягод, до яблок и до груш? Вот это самое лучшее, что есть в лете. (Фи, как после этого замечания, должно быть, Вы меня презираете.)…»

Письма Каллаш к Достоевскому не сохранились.

КАМБЕК Лев Логинович (1822—?), журналист, редактор «Петербургского вестника». Прославился причастностью к литературным скандалам. Имя его упоминается в «Бесах», статье «Необходимое литературное объяснение по поводу разных хлебных и нехлебных вопросов», записных тетрадях Достоевского. Лично с Камбеком писатель встречался по крайней мере один раз — на похоронах А. А. Григорьева.

КАМЕНЕЦКАЯ (урожд. Философова) Мария Владимировна (1862—1920/?/), дочь знакомой писателя А. П. Философовой, автор воспоминаний о своих встречах с Достоевским в доме матери. Особенно любопытен эпизод, когда, вероятно после покушения А. Соловьёва на Александра II (2 апреля 1879 г.), Достоевский пришёл к ним чрезвычайно взволнованный: «Я очень любила, исполняя мамино поручение, что есть духу пробежать всю анфиладу комнат, с заворотом в большую полутёмную переднюю нашей казённой квартиры. Лечу я однажды таким образом, а было мне уже шестнадцать лет и гимназию я кончила, — и налетаю в дверях на Фёдора Михайловича. Сконфузилась, извиняюсь, и вдруг поняла, что не надо. Стоит он передо мной бледный, пот со лба вытирает и тяжело так дышит, скоро по лестнице шёл: “Мама дома? Ну, слава Богу!” Потом взял мою голову в свои руки и поцеловал в лоб: “Ну, слава Богу! Мне сейчас сказали, что вас обеих арестовали! Это было незадолго до нашей поездки в Висбаден…»

Позже Мария Владимировна вместе с отцом была на похоронах Достоевского.

КАПДЕВИЛЛЬ (Capdeville), одна из первых квартирных хозяек Достоевского в Петербурге. Старшему брату М. М. Достоевскому он сообщал 5 сентября 1846 г.: «Я ходил нанимать квартиру и нанял уже за 14 руб. серебр<ом> от жильцов 2 маленькие комнатки, с хорошею мебелью и прислугою, но ещё не переехал. Адресс же: напротив Казанского собора, в доме Кохендорфа, в нумере 25…» А в письме к младшему брату А. М. Достоевскому от 18 октября 1846 г. назвал и имя хозяйки: «Живу я напротив Казанского собора, на углу Соборной площади и Большой Мещанской, в доме Кохендорфа, в номере 25-м, в квартире m-me Capdeville…»

КАПУСТИН Яков Семёнович (1797—1859), статский советник, начальник отделения Главного управления Западной Сибири; муж Е. И. Капустиной, отец Н. Я. Капустиной. Не исключено, что именно он послужил прототипом упоминаемого в «Записках из Мёртвого дома» многодетного чиновника Ивана Ивановича Гвоздикова. Многочисленное семейство Капустиных в Омске славился гостеприимством, они дружили с комендантом Омской крепости А. Ф. Де Граве, Н. Д. Фонвизиной и другими известными в городе людьми. В 1859 г. Капустина перевели в Томск. Достоевский в письме А. И. Гейбовичу от 23 октября 1859 г. из Твери упоминал, что познакомился с Капустиными через Ч. Ч. Валиханова, возвращаясь из Сибири, и что это «люди простодушные и благородные, с хорошим сердцем».

КАПУСТИНА (урожд. Менделеева) Екатерина Ивановна (1816—1901), жена Я. С. Капустина (с 1839 г.), мать Н. Я. Капустиной, сестра Д. И. Менделеева, знакомая Достоевского по Омску. Когда в 1860 г. вышло первое собрание сочинений писателя (двухтомник), он отправил экземпляр Капустиной с дарственной надписью. Капустина ответила 4 января 1862 г. пространным письмом, в котором писала, что получила книги с опозданием, благодарила за чудесный подарок и сообщала, что после смерти мужа живёт в Томске замкнуто, растит своих оставшихся с ней семерых детей (двух старших дочерей уже выдала замуж), несмотря ни на что продолжает следить за литературой… В 1865 г. Капустина перебралась из Сибири к брату в имение под Москвой, а затем вместе с его семьёй — в Петербург. Встречалась ли она в этот период с Достоевским — не известно.

КАПУСТИНА (в замуж. Губкина) Надежда Яковлевна (1855—1921), писательница; дочь Я. С. и Н. Я. Капустиных, племянница Д. И. Менделеева. В 1877 г. она написала Достоевскому 3 письма, в которых объяснила-напомнила, кто она такая и просила, как бы в память дружбы с её родителями, поддержать её литературный дебют. Писатель откликнулся на просьбу и рекомендовал роман Капустиной «К росту» в журнал «Русская речь», где он в том же году под псевдонимом «В. Семёнова» был напечатан. В этот период, судя по всему, Достоевский лично встречался с дочерью своих сибирских знакомых. Наибольшую известность получила книга Капустиной «Семейная хроника в письмах матери, отца, брата, сестёр, дяди Д. И. Менделеева» (1908).

КАРЕПИН Александр Петрович (1841 — после 1878), племянник писателя, сын его сестры В. М. Достоевской (Карепиной). Медик по образованию (закончил Московский университет), он служил врачом в Павловской больнице, позднее был военным врачом, сотрудничал в «Московской медицинской газете». По воспоминаниям родных, был довольно странным — кротким, покорным, послушным и чрезвычайно говорливым, дочь писателя Л. Ф. Достоевская в своей книге даже пишет о двоюродном брате, что «глупость его граничила с идиотизмом». Достоевский познакомился с Карепиным в 1866 г. в Люблине под Москвой на даче у Ивановых. Племянница М. А. Иванова вспоминала: «Много веселья вносило присутствие в семье Ивановых племянника Ивановых и Достоевского, молодого доктора, Александра Петровича Карепина. Ему было двадцать шесть лет, он не был женат и отличался многими странностями. Все приключения диккенсовского Пиквика случались с ним. Несмотря на то что он окончил медицинский факультет и состоял врачом при Павловской больнице, в жизни он был почти идиотом. Он был предметом неистощимых шуток и глумлений для молодой компании Ивановых. Достоевский воспел его в ряде шуточных стихотворений… <…> Карепин не был женат, но всё время мечтал об идеальной невесте, которой должно быть не больше шестнадцати-семнадцати лет и которую он заранее ревновал ко всем. Он ненавидел эмансипированных женщин и говорил о том, что его жена будет далека от всех современных идей о женском равноправии и труде. В то время как раз все зачитывались романом Чернышевского “Что делать?”, и Карепина дразнили, предрекая его жене судьбу героини романа. Достоевский заявил ему однажды, что правительство поощряет бегство жен от мужей в Петербург для обучения шитью на швейных машинках и для жён-беглянок организованы специальные поезда. Карепин верил, сердился, выходил из себя и готов был чуть ли не драться за будущую невесту…»

Карепин послужил одним из прототипов Трусоцкого в «Вечном муже».

КАРЕПИН Пётр Андреевич (1796—1850), муж сестры писателя В. М. Достоевской (Карепиной); правитель канцелярии Московского военного генерал-губернатора. Вступив в 1840 г. во второй брак с Достоевской, которая была моложе его на 26 лет, он вскоре был назначен опекуном её младших братьев и сестёр. Достоевский считал его ограниченным, чёрствым дельцом, старым скрягой и, судя по всему, сделал прототипом таких малосимпатичных своих героев, как Быков в «Бедных людях» и Лужин в «Преступлении и наказании».

Сохранились 5 писем Достоевского к Карепину 1843—1844 гг. по денежным вопросам и одно письмо Карепина к нему.

КАРЕПИНА В. М. — см. Достоевская В. М.

КАРЕПИНА (в замуж. Смирнова) Мария Петровна (1842—?), племянница писателя, дочь его сестры В. М. Достоевской (Карепиной). Занималась музыкой. В 1862 г. она вышла замуж за В. Х. Смирнова, родила пятерых детей и вскоре овдовела. Встречи Достоевского с Карепиной-Смирновой носили случайный характер.

КАТАНАЕВ Иван Миронович (1804—1873), коллежский асессор, окружной исправник в Кузнецке. Был «поручителем по невесте» (наряду с М. Д. Дмитриевым) на венчании Достоевского с М. Д. Исаевой 6 февраля 1857 г., в его доме игралась и свадьба. Катанаев и его жена Анна Николаевна Катанаева, жившие богато и хлебосольно, тепло относились к Исаевой, помогали ей после смерти первого мужа. Достоевский вместе с Марией Дмитриевной бывал в доме Катанаевых «на вечерах».

КАТКОВ Михаил Никифорович (1818—1887), критик, публицист, издатель журнала «Московский вестник» и газеты «Московские ведомости». В молодости защитил магистерскую диссертацию, был адъюнкт-профессором Московского университета, придерживался либеральных взглядов. Со временем приобрёл репутацию «консерватора», «охранителя». Отношения Достоевского с ним начались в середине 1857 г., когда писатель, ещё находясь в Сибири, предложил в РВ сначала задуманный им «большой роман», а затем «Село Степанчиково и его обитатели», но не сошёлся с Катковым в оплате. В первой половине 1860 гг. Достоевский вёл острую полемику с Катковым-публицистом и его изданиями на страницах «Времени» и «Эпохи». С 1865 г. начался этап их плодотворных отношений: Достоевский предложил издателю РВ свою «новую повесть» о студенте-убийце с подробным изложением в письме идеи и фабулы будущего «Преступления и наказания». Катков ответил согласием и выплатил аванс. Ко времени публикации романа Достоевского в РВ относится и личное знакомство писателя и издателя. В 1867 г. перед выездом за границу Достоевский получил от Каткова большой аванс под новый будущий роман («Идиот»), затем неоднократно по просьбе писателя Катков высылал деньги ему вперёд, спасая после очередных проигрышей на рулетке.

Вместе с тем, не всё так гладко складывалось в их отношениях. И даже в денежных вопросах. Сколько горечи в письме Достоевского к жене от 20 декабря 1874 г.: «Лев Толстой продал свой роман в “Русский вестник”, в 40 листов, и он пойдёт с января, — по пятисот рублей с листа, т. е. за 20 000. Мне 250 р. не могли сразу решиться дать, а Л. Толстому 500 заплатили с готовностью! Нет, уж слишком меня низко ценят, а оттого, что работой живу…» Стоит добавить, что за первый роман, «Преступление и наказание», Катков платил Достоевскому и вовсе по.. 125 рублей за лист. Помимо этого Катков славился и как жёсткий, неуступчивый издатель-редактор (достаточно сказать, что он категорически не согласился печатать заключительную часть романа «Анна Каренина» того же Л. Н. Толстого, требуя переделок, так что автору пришлось выпускать эту часть отдельной книжкой). С Достоевским самая конфликтная ситуация возникла во время публикации «Бесов» — Катков не пропустил целую главу романа с исповедью Ставрогина («У Тихона»), и для читателей-современников образ главного героя так и остался непроясненным до конца. Не случайно следующий роман Достоевского «Подросток» появился не в РВ, а в «Отечественных записках». Но последний роман-завещание Достоевского «Братья Карамазовы» печатался опять у Каткова. И «Пушкинская речь» появилась по горячим следам тоже в катковской газете Мвед.

О холодно-деловых, «неустойчивых» взаимоотношениях гениального автора и талантливого издателя весьма красноречиво свидетельствуют строки из письма Достоевского к А. Г. Достоевской из Москвы от 20—21 июня 1878 г., когда он поехал «продавать» в РВ задуманных «Братьев Карамазовых»: «В 1-м часу поехал к Каткову и застал его в Редакции. (Он живёт на даче и только наезжает.) Катков принял меня задушевно, хотя и довольно осторожно. Стали говорить об общих делах, и вдруг поднялась страшная гроза. Думаю: заговорить о моём деле, он откажет, а гроза не пройдёт, придётся сидеть отказанному и оплёванному, пока не пройдёт ливень. Однако принуждён был заговорить. Выразил всё прямо и просто. При первых словах о желании участвовать лицо его прояснилось, но только что я сказал о 300 рублях за лист и о сумме вперёд, то его как будто передёрнуло…»

Сохранились 15 писем Достоевского к Каткову (1858—1880) и 2 письма Каткова к писателю (1866—1867).

КАЦ Н. (1837—1912), барабанщик 7-го Сибирского линейного батальона в Семипалатинске, сосед Достоевского по солдатским нарам. В омской газете «Степной край» (1896, 17 марта, № 21) была опубликована «Заметка о пребывании Ф. М. Достоевского в Семипалатинске», в которой по личным воспоминаниям Каца рассказывалось, как рядовой Достоевский взял под своё покровительство его, молоденького солдатика, и защищал бедного затюканного еврея от насмешек и издевательств. Кац неоднократно рассказывал о своей службе с Достоевским и не уставал подчёркивать его человечность: «Всей душой я чувствовал, что вечно угрюмый и хмурый рядовой Достоевский — бесконечно добрый, удивительно сердечный человек, которого нельзя было не полюбить…» [Летопись, т. 1, с. 196]

КАЧЕНОВСКИЙ Владимир Михайлович (1826—1892), литератор, сотрудничал в журналах «Иллюстрация», «Развлечение»; сын известного историка М. Т. Каченовского. Учился вместе с Достоевским в пансионе Л. И. Чермака в 1834—1837 гг. встречались они ещё раньше, в саду Мариинской больницы для бедных, куда Каченовский мальчиком приходил играть. Отношения их возобновились в 1874 г. Достоевский по неоднократным просьбам Каченовского помогал ему, хлопотал по его делам. В частности, при содействии Достоевского Каченовский в 1880 г. получил материальную помощь от Литературного фонда. После смерти писателя Каченовский опубликовал в МВед (31 янв. 1881 г.) воспоминания о нём и написал А. Г. Достоевской письмо с соболезнованиями.

Сохранились 2 письма Достоевского к Каченовскому (1880) и 6 писем Каченовского к писателю (1874, 1880).

КАШЕВСКИЙ Николай Адамович (1820—?), петрашевец, чиновник Морского министерства, музыкант. Посещал не только «пятницы» М. В. Петрашевского, но и кружок С. Ф. Дурова. Достоевский в своих «Объяснениях и показаниях…», верный тактике выгораживания всех и вся, отозвался о Кашевском, будто тот был «равнодушным ко всему», что выходило за его «дворянский круг» и больше музицировал на вечерах, чем обсуждал идейные вопросы. Кашевский до суда был освобождён и отдан под надзор полиции.

КАШКИН Николай Сергеевич (1829—1914), петрашевец, чиновник Министерства иностранных дел; сын декабриста С. Н. Кашкина. С октября 1848 г. Кашкин организовал кружок «чистых фурьеристов», в который вошли братья Дебу, Д. Д. Ахшарумов, Н. А. Спешнев и ряд других петрашевцев, с которыми Достоевский был хорошо знаком. На следствии Кашкин утверждал, что с М. В. Петрашевским познакомился только за несколько дней до ареста (7 апреля 1849 г. на обеде в честь Ш. Фурье) и что был на его «пятнице» лишь однажды. Достоевский во время допросов отрицал своё знакомство с Кашкиным и, в свою очередь, уверял, что никогда его не видел у Петрашевского.

Кашкина приговорили к 4-м годам каторги, заменённой солдатчиной, вместе с другими петрашевцами вывели на эшафот 22 декабря 1849 г. он служил на Кавказе, воевал, был награждён орденом «За храбрость», в 1857 г. ему вернули дворянство и свободу. Судя по письму Кашкина к Достоевскому от 6 августа 1861 г., они встретились незадолго до этого. Сохранились свидетельства и о других их встречах в более поздние годы.

КАШПИРЕВ Василий Владимирович (1835—1875), литератор, издатель и официальный редактор журнала «Заря» (1869—1872). Достоевский познакомился с ним заочно в 1869 г. через Н. Н. Страхова. От Кашпирева писатель получил аванс под будущее произведение и в результате напечатал в «Заре» «Вечного мужа» (1870). После возвращения Достоевских из-за границы состоялось личное знакомство, которое вскоре переросло, по свидетельству А. Г. Достоевской, в дружбу домами: «В 1873 году мы часто бывали у Кашпиревых: Василий Владимирович, глава семьи, издавал журнал “Зарю”, а его жена, София Сергеевна, была редактором и издательницею детского журнала “Семейные вечера”. Оба супруга были очень нам симпатичны, и Фёдор Михайлович любил посещать их…» [Достоевская, с. 279]

Известно одно письмо Достоевского к Кашпиреву (1870) и 3 письма Кашпирева к писателю (1869—1870).

КЕХРИБАРДЖИ Платон Евгеньевич (1844—1882), издатель и книгопродавец. Издал в 1876 г. роман «Подросток», и Достоевский остался весьма недоволен этим сотрудничеством, о чём писал А. М. Достоевскому в сопроводительном письме: «…посылаю тебе мою весьма беспорядочно изданную книгопродавцем Кехрибарджи книгу. Издал, объявил в газетах, заложил куда-то издание и только через 2 месяца пустил в продажу, что повредило книге…» Сохранилось 3 письма Кехрибарджи к Достоевскому.

КИШЕНСКИЙ Дмитрий Дмитриевич (1830-е—?), прозаик, драматург. В 1873 г. Достоевский опубликовал в «Гражданине» его драму из народной жизни «Пить до дна — не видать добра» (№ 23—25) и очень доброжелательно о ней отозвался в «Дневнике писателя» за 1873 г. («По поводу новой драмы»). Вскоре Кишенский предложил в Гр новую теперь уже «антинигилистическую» драму «Падение» и серию статей под общим названием «Отчего в России нет граждан». В № 34 Гр за 1873 г. появился только пролог к «Падению» с редакторской правкой Достоевского, остальное же он публиковать отказался. Кишенский обиделся и писал Достоевскому 4 сентября 1873 г.: «Меня обирали, грабили, обманывали, но никто не сделал мне такого зла, как Вы, напечатанием испорченного Вами пролога, без моего позволения, и отказом, против данного Вами слова, печатать всю драму…» [ПСС, т. 29₁, с. 514] Достоевский ответ от 5 сентября (сохранился черновик) начал так: «Ваше грубое письмо, совершенно для меня неожиданное, сначала очень рассердило меня…», — и далее по пунктам отверг все обвинения рассерженного автора. На этом их взаимоотношения оборвались.

По горькой иронии судьбы Кишенский в драме «Пить до дна –– не видать добра» словно предрёк-предсказал собственную судьбу –– он спился и покончил жизнь самоубийством.

Всего сохранилось 6 писем Кишенского к Достоевскому (1873).

КЛАЙР (Klair) Сент, медиум, приглашённая из Англии А. Н. Аксаковым. Достоевский присутствовал на сеансе миссис Клайр 13 февраля 1876 г. вместе с П. Д. Боборыкиным, Н. П. Вагнером, Н. С. Лесковым и др. Впечатления от этого сеанса отразились в статье «Опять только одно словцо о спиритизме» (ДП, 1876, апр.). В записной тетради Достоевский пометил: «Рассердил медиума». О том как это произошло рассказал Боборыкин в СПбВед (1876, № 75, 16 мар.): на время сеансе Достоевский ассистировал Клайр во время одного опыта и вслух шутливо заметил, что непонятные явления объясняются всего лишь «ловкостью медиума» — когда англичанке перевели это, «она мгновенно обиделась, покраснела» и произнесла по-английски весьма крепкую гневную фразу.

КОВАЛЕВСКИЙ Егор Петрович (1809—1868), дипломат, путешественник, писатель. В 1861 г. вышел в отставку с поста директора Азиатского департамента Министерства иностранных дел, стал вскоре председателем Литературного фонда и был им до самой смерти. Достоевский с ним познакомился в это же время и близко сошёлся, когда сам стал секретарём Комитета фонда. В 1863 г. Достоевский хотел осуществить свою давнишнюю мечту — совершить путешествие на Восток, и Ковалевский дал ему рекомендательное письмо в Российскую миссию в Константинополе. Как председатель Литфонда Ковалевский впервые в его истории нарушил ради Достоевского правило, запрещающее выдавать ссуды членам Комитета.

В ответ на сообщение о смерти Ковалевского Достоевский писал А. Н. Майкову (26 окт. /7 нояб./ 1868 г.) из Милана: «Мне жаль Ковалевского, — добрый и полезнейший был человек, — так полезен, что, может быть, только по смерти его это совершенно почувствуется…»

Сохранилось 4 письма Достоевского к Ковалевскому (1863—1865) и 2 письма Ковалевского к писателю (1863).

КОВАЛЕВСКИЙ Максим Максимович (1851—1916), профессор Московского университета, член Комиссии Общества любителей российской словесности по открытию памятника А. С. Пушкину в Москве и организации Пушкинских торжеств 1880 г. По убеждениям он был либеральный западник, дружил с И. С. Тургеневым, и Достоевский, который только что с Ковалевским познакомился, не случайно в письмах к жене сразу включил профессора в стан «литературных врагов» наряду и постоянно упоминал его имя только в негативном плане. В свою очередь, Ковалевскому «Пушкинская речь» Достоевского, конечно, крайне «не понравилась», о чём сохранились свидетельства И. С. Аксакова, К. А. Тимирязева и других участников события.

КОВНЕР Аркадий (Авраам-Урия, Альберт) Григорьевич (1842—1909), публицист, писатель. Родился в бедной еврейской семье, в Вильно. Жил в Киеве, Одессе, сотрудничал в различных журналах «Еврейская библиотека», «Всемирный труд», «Дело». Выпустил два сборника публицистики «Памфлеты» (1865) и «Связка цветов» (1868). С 1872 г. стал вести постоянную фельетонную рубрику в газете «Голос» «Литературные и общественные курьёзы». В своих фельетонах ожесточённо напал на только что появившиеся в «Гражданине» первые выпуски «Дневника писателя». Достоевский ответил на нападки Ковнера в «Двух заметках редактора» (Гр, 1873, № 27), вернее объяснил, почему он не отвечает на эти злобные нападки: ««Во-первых и главное: не отвечать же всякому шуту?»

Между тем Ковнер, служа в ссудном банке, в 1876 г. украл-присвоил 168 тысяч казённых денег, был судим и выслан в Сибирь. Словно повторяя путь Достоевского, он побывал и в Тобольске, и в Омске. Но самый интересный период взаимоотношений Достоевского и Ковнера пришёлся на период, когда последний после ареста сидел в тюрьме. Именно тогда между ними завязалась переписка, подтолкнувшая Достоевского поднять в ДП во всей сложности и полноте чрезвычайно острую тему — еврейский вопрос. Всего сохранилось 6 писем Ковнера к Достоевскому, наполненные полемикой с ДП, и одно, но весьма пространное письмо-ответ писателя от 14 февраля 1877 г. на первые два послания корреспондента-арестанта. Достоевский, в частности, пишет: «Теперь о евреях. Распространяться на такие темы невозможно в письме, особенно с Вами <…>. Вы так умны, что мы не решим подобного спорного пункта и в ста письмах, а только себя изломаем. Скажу Вам, что я и от других евреев уже получал в этом роде заметки. Особенно получил недавно одно идеальное благородное письмо от одной еврейки [Т. В. Брауде], подписавшейся, тоже с горькими упрёками. Я думаю, я напишу по поводу этих укоров от евреев несколько строк в февральском “Дневнике” <…>. Теперь же Вам скажу, что я вовсе не враг евреев и никогда им не был. Но уже 40-вековое, как Вы говорите, их существование доказывает, что это племя имеет чрезвычайно сильную жизненную силу, которая не могла, в продолжение всей истории, не формулироваться в разные status in statu. Сильнейший status in statu бесспорен и у наших русских евреев. А если так, то как же они могут не стать хоть отчасти, в разлад с корнем нации, с племенем русским? Вы указываете на интеллигенцию еврейскую, но ведь Вы тоже интеллигенция, а посмотрите, как Вы ненавидите русских, и именно потому только, что Вы еврей, хотя бы интеллигентный. В Вашем 2-м письме есть несколько строк о нравственном и религиозном сознании 60 миллионов русского народа. Это слова ужасной ненависти, именно ненависти, потому что Вы <…> в этом смысле (то есть в вопросе, в какой доле и силе русский простолюдин есть христианин) — Вы в высшей степени некомпетентны судить. Я бы никогда не сказал так о евреях, как Вы о русских. Я все мои 50 лет жизни видел, что евреи, добрые и злые, даже и за стол сесть не захотят с русскими, а русский не побрезгает сесть с ними. Кто же кого ненавидит? Кто к кому нетерпим? И что за идея, что евреи — нация униженная и оскорбленная. Напротив, это русские унижены перед евреями <…>. Но оставим, тема длинная. Врагом же я евреев не был. У меня есть знакомые евреи, есть еврейки, приходящие и теперь ко мне за советами по разным предметам, а они читают “Дневник писателя”, и хоть щекотливые, как все евреи за еврейство, но мне не враги, а, напротив, приходят…»

Достоевский не случайно нашёл время и силы на это длинное письмо. Оно стало как бы репетицией, как бы черновиком к серьёзному объяснению с читателями ДП по еврейскому вопросу. Писателя-гуманиста, конечно, волновало то, как относится к нему студенческая молодежь, интеллигенция, вся читающая Россия. Титло «мракобеса», «шовиниста» носить ему отнюдь не хотелось. Но и убеждений своих он изменить был не в силах, кривить душой не хотел — он всегда писал и говорил только то, что думал. И вот в письме к Ковнеру Достоевский поставил перед собою труднейшую задачу: убедить еврея, что он, Достоевский, никогда не был врагом евреев, что его просто не совсем правильно понимают. Создав письмо-черновик, писатель написал, наконец, и «несколько строк» по этому капитальному вопросу для широкой публики, которые заняли всю 2-ю главу номера в мартовском выпуске «Дневника писателя» за 1877 г. и ключевую подглавку этой главы Достоевский так и назвал — «Еврейский вопрос».

КОВРИГИН Николай Никифорович (1809—1863), полковник корпуса горных инженеров, главный смотритель рудников Змеиногорского края, с 1854 г. горный ревизор при военном губернаторе Западной Сибири; знакомый Достоевского по Семипалатинску. В письме к А. Е. Врангелю от 21 декабря 1856 г. Достоевский сообщает, что с Ковригиным они «в последнее время сошлись очень хорошо». Именно Ковригин одолжил Достоевскому перед свадьбой с М. Д. Исаевой столь необходимые 600 рублей серебром. С этим займом произошла не совсем понятная история: сообщая тому же Врангелю (25 янв. 1857 г.), что Ковригин по первому требованию дал эти 600 руб., Достоевский добавляет: «Я взял с условием воротить не ранее как через год. Он просил не беспокоить себя. Это благороднейший человек!..» О том же самом он пишет и сестре В. М. Достоевской (Карепиной) 23 февраля 1857 г.: «Он дал мне денег почти без срока…» А через полгода (3 ноября 1857 г.) в письме к брату М. М. Достоевскому вдруг сообщает: «А между тем всего только три месяца после моей свадьбы господин, давший мне денег, начал напоминать о них. Это меня удивило; я именно говорил ему: “Если можете ждать год на мне, то дайте, если же не можете, не давайте”. В ответ он именно сказал: “Хоть два года”. Я поспешил дать ему заёмное письмо, сроком до 1-го января наступающего года. Я надеялся получить деньги за роман. Теперь все надежды рушились; по крайней мере рушились на 1-е января. Между прочим, этот господин женился, неизвестно за что на меня сердится и — тут началась такая история, что я и не рад, что связался. Всё деликатно — но я знаю, что он намерен к 1-му января протестовать...»

КОЖАНЧИКОВ Дмитрий Ефимович (1820—1877), издатель, книгопродавец. В книжном магазине Кожанчикова продавались «Бесы», «Идиот», «Записки из Мёртвого дома». В своих «Воспоминаниях» А. Г. Достоевская пишет о приезде в их дом Кожанчикова для покупки их собственного издания «Бесов»: «Но торжество моё было полное, когда к нам приехал книгопродавец Кожанчиков и предложил купить сразу триста экземпляров на векселя на четырехмесячный срок. Уступку просил ту же, то есть тридцать процентов. Предложение Кожанчикова было заманчиво, так как он брал для провинции и, следовательно, не мешал нашей городской торговле. <…> Кожанчиков (как опытный коммерсант, всегда имевший при себе вексельные бланки) тотчас написал нам три векселя на семьсот тридцать пять рублей, а Фёдор Михайлович выдал ему записку для получения книг из типографии…»

Известны 3 письма Кожанчикова к Достоевскому.

КОЗЛОВ Павел Алексеевич (1841—1891), поэт, переводчик; муж О. А. Козловой. Достоевский познакомился с ним, скорее всего, после возвращения из-за границы в 1871 г. Козлов печатался в 1873—1874 гг. в «Гражданине». В 1875 г. Козлов намеревался выпустить «Литературный сборник», в котором он наряду с И. А. Гончаровым, И. С. Тургеневым и другими известными писателями пригласил к участию и Достоевского. Он ответил согласием и обещал в письме от 1 марта 1875 г. после окончания работы над «Подростком» «доставить что-нибудь непременно». Судя по заметкам в рабочей тетради той поры, писатель действительно собирался что-то написать «для Козлова», но и времени не хватило, и сборник не состоялся.

КОЗЛОВА (урожд. Барышникова) Ольга Александровна, жена П. А. Козлова. Достоевский познакомился с ней и её мужем, вероятно, после возвращения из-за границы в 1871 г. Именно в альбом Козловой он написал 31 января 1873 г. замечательный экспромт о своём жизнелюбии, заканчивающийся строками: «В то же время, несмотря на все утраты, я люблю жизнь горячо; люблю жизнь для жизни, и, серьёзно, всё чаще собираюсь начать мою жизнь. Мне скоро пятьдесят лет, а я всё ещё никак не могу распознать: оканчиваю ли я мою жизнь или только лишь её начинаю. Вот главная черта моего характера; может быть, и деятельности…» Любопытно, что на момент этой записи Достоевскому было отнюдь не «скоро пятьдесят», а уже давно «за» — 51 год и 3 месяца.

КОМАРОВ Виссарион Виссарионович (1838—1907), издатель-редактор газеты «Санкт-Петербургские ведомости», один из лидеров Славянского благотворительного общества. О личных встречах Достоевского с ним подробностей не сохранилось, но именно Комаров после кончины писателя предложил вдове похоронить его в Александро-Невской лавре, и, когда вопрос этот решился, именно ему поручила Анна Григорьевна выбрать место: «Я была очень довольна, и так как лавра предоставляла выбрать могильное место на любом из её кладбищ, то я просила В. В. Комарова выбрать место на Тихвинском кладбище, ближе к могилам Карамзина и Жуковского, произведения которых Фёдор Михайлович так любил. По счастливой случайности свободное место оказалось рядом с памятником поэта Жуковского, и оно было избрано местом вечного упокоения моего незабвенного мужа…» [Достоевская, с. 405]

КОМАРОВСКАЯ Анна Егоровна, графиня (1831—1906), гофмейстерина при дворе Великой княгини Александры Иосифовны, вдовы Великого князя Константина Николаевича. Достоевский познакомился с ней 15 января 1880 г., будучи приглашённым к ней на вечер. После этого он, по крайней мере, ещё дважды бывал у графини Комаровской по её приглашению. В последнем из сохранившихся писем-ответов писателя графине от 27 декабря 1880 г. Достоевский писал: «Глубокоуважаемая графиня Анна Егоровна. Непременно буду иметь честь явиться к Вам во вторник в 5-м часу. До сих пор был страшно занят. Иначе бы и в эти дни успел исполнить чрезвычайное желание моё…»

А. Г. Достоевская вспоминала, как дорожил её муж подобными знакомствами: «У графини С. А. Толстой Фёдор Михайлович встречался со многими дамами из великосветского общества: с графиней А. А. Толстой (родственницей графа Л. Толстого), с Е. А. Нарышкиной, графиней А. Е. Комаровской, с Ю. Ф. Абаза, княгиней Волконской, Е. Ф. Ванлярской, певицей Лавровской (княгиней Цертелевой) и др. Все эти дамы относились чрезвычайно дружелюбно к Фёдору Михайловичу; некоторые из них были искренними поклонницами его таланта, и Фёдор Михайлович, так часто раздражаемый в мужском обществе литературными и политическими спорами, очень ценил всегда сдержанную и деликатную женскую беседу…» [Достоевская, с. 378]

КОНИ Анатолий Фёдорович (1844—1927), юрист, общественный деятель, литератор, автор мемуарной книги «На жизненном пути». Прославился после процесса над В. И. Засулич (1878), на котором суд под его председательством оправдал подсудимую. Кони был одним из самых высокообразованных людей эпохи, дружил с Н. А. Некрасовым, Л. Н. Толстым. И. С. Тургеневым и др. известнейшими писателями. Но особенно и ещё с юности Кони полюбил творчество Достоевского, считал, к примеру, «Преступление и наказание» не только великим произведением, но и своеобразным путеводителем для юристов в мир психологии преступника. Будучи уже прокурором Петербургского окружного суда, в 1874 г. Кони лично познакомился с Достоевским, когда писателя привлекли к суду за публикацию в редактируемом им «Гражданине» статьи «Киргизские депутаты в С.-Петербурге» без разрешения министра двора и приговорили помимо денежного штрафа в 25 рублей ещё и к двум суткам ареста на гауптвахте. Прокурор попросил передать писателю, что тот может отбыть наказание в любое удобное для себя время. Достоевский в феврале 1874 г. поблагодарил Кони и уточнил: «В настоящее время я, кроме всего, езжу каждодневно лечиться сжатым воздухом, но полагаю, что к марту, может быть, и кончу лечение. А потому, если не станет это вразрез с Вашими соображениями, я, кажется, совершенно (и во всяком случае) буду готов исполнить приговор в самых первых числах марта.

Впрочем, если по каким-нибудь соображениям надо будет и ранее — то я, без сомнения, всегда готов. И того слишком довольно, что я теперь, на эти несколько дней, избавлен Вашими стараниями, за что ещё раз позвольте отблагодарить Вас…»

Вскоре после этого они встретились и стали добрыми друзьями. Кони организовал посещение Достоевским в декабре 1875 г. колонии малолетних преступников, впечатления от которого отразились в «Дневнике писателя» (1876, янв.), в рассказе «Мальчик у Христа на ёлке» и «Подростке». Кроме того, и рассказы Кони из судебной практики нередко помогали Достоевскому в его творчестве. К примеру, от Кони писатель услышал подробности дела о подлоге завещания капитана гвардии Седкова (1875 г.), которые отразились в «Кроткой». Достоевский присутствовал на процессе по делу Засулич. В последний раз Кони и Достоевский виделись на Пушкинских торжествах в Москве. После смерти писателя Кони написал несколько очерков о нём, которые вошли затем в книгу «На жизненном пути», и поддерживал отношения с А. Г. Достоевской.

КОНСТАНТ Варвара Дмитриевна (1826—1866/?/), младшая сестра первой жены писателя М. Д. Достоевской. В 1850-х гг. жила с отцом в Астрахани. Достоевский с ней общался, когда она жила в Петербурге в начале 1860-х гг. В марте 1864 г. Констант приехала в Москву, помогала писателю ухаживать за умирающей Марией Дмитриевной. Сохранилось 8 писем Достоевского к свояченице (1857—1864), как правило, с доверительными просьбами, которые, судя по всему, она охотно исполняла. К примеру, в последнем письме к Констант от 10 января 1864 г. из Москвы Достоевский писал: «Любезнейший друг Варвара Дмитриевна, спешу Вам написать несколько строк с Пашей [П. А. Исаевым], который высылается в Петербург обратно несколько раньше, чем, может быть, сам рассчитывал. Он не произвёл здесь того эффекта, на который, видимо, надеялся. Случилось то, что я предвидел и ему предсказывал, а именно: он был довольно несносен Марье Дмитриевне. Легкомыслен он чрезвычайно, и, разумеется, неуменье вести себя с очень больною Марьей Дмитриевной (при всех его стараниях) тому причиною. Впрочем, Марья Дмитриевна от болезни стала раздражительна до последней степени. Ей несравненно хуже, чем как было в ноябре, так что я серьёзно опасаюсь за весну. Жалко её мне ужасно, и вообще, жизнь моя здесь не красна. Но, кажется, я необходим для неё и потому остаюсь. В Петербург я приеду в начале февраля. Ради Бога, голубчик, Варвара Дмитриевна, хоть очень изредка, нисколько не утруждая себя, наблюдайте отчасти с Пашей. Денег ему выдано столько, сколько надо, и, я думаю, он нуждаться не будет. Но если я запоздаю, то не оставьте его. Впрочем, этого, может быть, не случится. Я к своему времени ворочусь.

Здесь нашлось у меня кой-какое знакомство. Стараюсь по возможности меньше себя развлекать, чтоб больше работать. У Марьи Дмитриевны поминутно смерть на уме: грустит и приходит в отчаянье. Такие минуты очень тяжелы для неё. Нервы у ней раздражены в высшей степени. Грудь плоха, и иссохла она как спичка. Ужас! Больно и тяжело смотреть.

До свидания, голубчик мой, передайте мой поклон Юрию Егоровичу. Целую Ваши ручки и пребываю Ваш весь Ф. Достоевский».

Ответные письма Констант к Достоевскому не сохранились.

КОНСТАНТ Софья Дмитриевна (1825—после 1880), младшая сестра первой жены писателя М. Д. Достоевской. В 1850-х гг. жила с отцом в Астрахани. Достоевский с ней встречался в первой половине 1860-х гг. Софья Дмитриевна впоследствии жила в поместье псковского помещика Ф. А. Яковлева (была его гражданской женой), здесь провёл лето 1865 г. пасынок писателя П. А. Исаев. В 1879 г. Констант написала Достоевскому два письма с просьбами о материальной помощи.

КОРАБЛЁВ Николай Петрович (1814—1877), владелец (совместно с М. Н. Сиряковым) книжного магазина на Большой Морской в Петербурге, в котором в 1870-е гг. продавались сочинения Достоевского.

КОРВИН-КРУКОВСКАЯ (в замуж. Жаклар) Анна Васильевна (1843—1887), дочь генерал-лейтенанта от артиллерии В. В. Корвин-Круковского и Е. Ф. Корвин-Круковской, сестра С. В. Корвин-Круковской (Ковалевской). Достоевский познакомился с ней сначала заочно, как с начинающей писательницей, приславшей втайне от родителей в «Эпоху» повесть «Сон», которая появилась в 8-м номере журнала за 1864 г. под псевдонимом Ю. О—в (Юрий Орбелов). В следующем, 9-м, номере была напечатана ещё одна повесть Корвин-Круковской «Михаил». Достоевский в письме к молодой писательнице от 14 декабря 1864 г. написал лестные строки: «Вы поэт. Это уже одно много стоит, а если при этом талант и взгляд, то нельзя пренебрегать собою…» Переписка с талантливой юной девушкой увлекла писателя. Достоевский недавно пережил смерти М. М. Достоевского и М. Д. Достоевской, в полнейший тупик зашли отношения с А. П. Сусловой, он чувствовал себя одиноким. Между тем в доме Корвин-Круковских (в имении под Витебском) чуть было не разразилась катастрофа: отец-генерал узнал о переписке, гонорарах из «Эпохи», но, прослушав чтение повести Анны в исполнении автора, смягчился и даже разрешил лично познакомиться с редактором журнала. Что и случилось во время ближайшей поездки матери семейства с дочерьми в Петербург. Генерал, по воспоминаниям Ковалевской, напутствовал супругу строго: «— Помни, Лиза, что на тебе будет лежать большая ответственность <…> Достоевский — человек не нашего общества. Что мы о нём знаем? Только — что он журналист и бывший каторжник. Хороша рекомендация! Нечего сказать! Надо быть с ним очень осторожным…» [Д. в восп., т. 2, с. 24]

Во многом, видимо, из-за этих напутствий первая встреча с писателем, состоявшаяся в конце февраля 1865 г., была натянутой. Зато в следующий свой визит (уже без приглашения) в дом, где остановились Корвин-Круковские, Достоевский застал сестёр одних и сразу же с ними подружился — был общителен и откровенен (вплоть до того, что рассказал им о казни петрашевцев). Вероятно, именно в этот раз и случилось парадоксальное событие: младшая из сестёр, 15-летняя Соня тут же влюбилась в знаменитого писателя, а Достоевскому, в свою очередь, показалось, что он также, с первого взгляда, полюбил старшую — Анну. Вскоре он сделал ей предложение, но Анна Васильевна ответила деликатным отказом. По свидетельству той же сестры Софьи, она потом объяснила это так: «— Вот видишь ли, я и сама иногда удивляюсь, что не могу его полюбить! Он такой хороший! Вначале я думала, что, может быть, полюблю. Но ему нужна совсем не такая жена, как я. Его жена должна совсем, совсем посвятить себя ему, всю свою жизнь ему отдать, только о нём и думать. А я этого не могу, я сама хочу жить! К тому же он такой нервный, требовательный. Он постоянно как будто захватывает меня, всасывает меня в себя; при нем я никогда не бываю сама собой…» [Там же, с. 40]

Именно такую девушку Достоевский и встретит спустя всего несколько месяцев, жениться на ней, будет в семейной жизни счастлив и тоже при случае объяснит своей жене, почему не удалось его сватовство к Корвин-Круковской: «— Анна Васильевна — одна из лучших женщин, встреченных мною в жизни. Она — чрезвычайно умна, развита, литературно образованна, и у неё прекрасное, доброе сердце. Это девушка высоких нравственных качеств; но её убеждения диаметрально противоположны моим, и уступить их она не может, слишком уж она прямолинейна. Навряд ли поэтому наш брак мог быть счастливым. Я вернул ей данное слово и от всей души желаю, чтобы она встретила человека одних с ней идей и была бы с ним счастлива!..» И далее А. Г. Достоевская уже от себя добавляет: «Фёдор Михайлович всю остальную жизнь сохранял самые добрые отношения с Анной Васильевной и считал её своим верным другом. Когда, лет шесть спустя после свадьбы, я познакомилась с Анной Васильевной, то мы подружились и искренно полюбили друг друга. Слова Фёдора Михайловича о её выдающемся уме, добром сердце и высоких нравственных качествах оказались вполне справедливыми; но не менее справедливо было и его убеждение в том, что навряд ли они могли бы быть счастливыми вместе. В Анне Васильевне не было той уступчивости, которая необходима в каждом добром супружестве, особенно в браке с таким больным и раздражительным человеком, каким часто, вследствие своей болезни, бывал Фёдор Михайлович. К тому же она тогда слишком интересовалась борьбой политических партий, чтобы уделять много внимания семье. С годами она изменилась, и я помню её прекрасною женой и нежною матерью…» [Достоевская, с. 108]

Корвин-Круковская вышла замуж за французского революционера Ш.-В. Жаклара, вместе с ним участвовала в Парижской коммуне. В 1874 г. вместе с мужем и сыном она вернулась в Россию, её дружеские отношения с Достоевским возобновились. В 1878 и 1879 гг. Корвин-Круковская провела в Старой Руссе, где часто общалась с писателем.

В 1887 г. муж Анны Васильевны был выслан из России, она выехала вместе с ним в Париж, где вскоре после тяжёлой операции умерла.

Некоторые черты Корвин-Круковской отразились в образах Аглаи Епанчиной из «Идиота» и Катерины Ахмаковой из «Подростка».

КОРВИН-КРУКОВСКАЯ (урожд. Шуберт) Елизавета Фёдоровна (1820—1879), жена генерал-лейтенанта В. В. Корвин-Круковского, мать А. В. и С. В. Корвин-Круковских. Младшая дочь в своих «Воспоминаниях детства» описала, как её мать и тётушки, у которых они остановились в Петербурге и к которым пришёл Достоевский для знакомства с её сестрой и автором «Эпохи» Анной, чуть было всё не испортили своим присутствием. Но дней через пять писатель появился снова, матери с тётушками дома не оказалось, и Достоевский подружился с сёстрами Корвин-Круковскими, разговорился. «Часа три прошли незаметно. Вдруг в передней раздался звонок: это вернулась мама из Гостиного двора. Не зная, что у нас сидит Достоевский, она вошла в комнату ещё в шляпе, вся нагруженная покупками, извиняясь, что опоздала немножко к обеду.

Увидя Фёдора Михайловича так запросто, одного с нами, она ужасно удивилась и сначала даже испугалась. “Что бы сказал на это Василий Васильевич!” — было её первою мыслью. Но мы бросились ей на шею, и, видя нас такими довольными и сияющими, она тоже растаяла и кончила тем, что пригласила Фёдора Михайловича запросто отобедать с нами.

С этого дня он стал совершенно своим человеком у нас в доме и, ввиду того что наше пребывание в Петербурге должно было продолжаться недолго, стал бывать у нас очень часто, раза три-четыре в неделю…» [Д. в восп., т. 2, с. 26]

Некоторые черты Елизаветы Фёдоровны отразились в образе Елизаветы Прокофьевны Епанчиной, а в целом семейство генерала Епанчина в «Идиоте», в какой-то мере, напоминает семейство генерала Корвин-Круковского.

КОРВИН-КРУКОВСКАЯ (в замуж. Ковалевская) Софья Васильевна (1850—1891), дочь Е. Ф. Корвин-Круковской, младшая сестра А. В. Корвин-Круковской; впоследствии крупный математик, писательница, автор мемуарной книги «Воспоминания детства», повести «Нигилистка» и др. Достоевский познакомился с ней в конце февраля 1865 г. в Петербурге, когда пришёл впервые к Корвин-Круковским как издатель-редактор журнала «Эпоха», в котором начала публиковаться её сестра Анна. Писатель, которому было в ту пору 43 года, конечно, не заметил, что 15-летняя Софья пылко в него влюбилась с первого взгляда, зато сам увлёкся старшей сестрой и вскоре объяснился и сделал ей предложение. Софья, ставшая свидетельницей этого быстротечного романа, закончившегося ничем, несмотря на страдания (или благодаря им) всё запомнила до мельчайших подробностей и через много лет, уже после кончины сестры, описала в своих воспоминаниях о детстве. К примеру, вот что писала она о втором, более удачном по сравнению с первым, визите Достоевского к ним: «Однако дней пять спустя Достоевский опять пришёл к нам и на этот раз попал как нельзя более удачно: ни матери, ни тётушек дома не было, мы были одни с сестрой, и лёд как-то сразу растаял. Фёдор Михайлович взял Анюту за руку, они сели рядом на диван и тотчас заговорили как два старые, давнишние приятеля. <…> Я сидела тут же, не вмешиваясь в разговор, не спуская глаз с Фёдора Михайловича и жадно впивая в себя всё, что он говорил. Он казался мне теперь совсем другим человеком, совсем молодым и таким простым, милым и умным. “Неужели ему уже сорок три года! — думала я. — Неужели он в три с половиной раза старше меня и больше чем в два раза старше сестры! Да притом ещё великий писатель: с ним можно быть совсем как с товарищем!” И я тут же почувствовала, что он стал мне удивительно мил и близок.

— Какая у вас славная сестрёнка! — сказал вдруг Достоевский совсем неожиданно, хотя за минуту перед тем говорил с Анютой совсем о другом и как будто совсем не обращал на меня внимания.

Я вся вспыхнула от удовольствия, и сердце моё преисполнилось благодарностью сестре, когда в ответ на это замечание Анюта стала рассказывать Фёдору Михайловичу, какая я хорошая, умная девочка, как я одна в семье ей всегда сочувствовала и помогала. Она совсем оживилась, расхваливая меня и придумывая мне небывалые достоинства. В заключение она сообщила даже Достоевскому, что я пишу стихи: “Право, право, совсем недурные для её лет!” И, несмотря на мой слабый протест, она побежала и принесла толстую тетрадь моих виршей, из которой Фёдор Михайлович, слегка улыбаясь, тут же прочёл два-три отрывка, которые похвалил. Сестра вся сияла от удовольствия. Боже мой! Как любила я её в эту минуту! Мне казалось, всю бы жизнь отдала я за этих милых, дорогих мне людей…» [Д. в восп., т. 2, с. 25—26]

Впоследствии, уже став Ковалевской и сама известным человеком, Софья Васильевна поддерживала до конца жизни с Достоевским тёплые отношения и, видимо, сохранила навсегда в своём сердце детскую влюблённость в писателя. Известны 5 её писем к Достоевскому 1876—1877 гг.

КОРИ Густав Иванович (?—1880), преподаватель фортификации Главного инженерного училища, впоследствии генерал-майор. Достоевский упоминает о нём в письме к А. И. Савельеву от 28 ноября 1880 г.

КОРНИЛОВА Екатерина Прокофьевна (1856—1878), швея, привлекалась к суду за то, что выбросила из окна 4-го этажа свою падчерицу, которая чудом осталась жива. В «Дневнике писателя» за 1876 г. Достоевский писал об этом деле в октябрьском выпуске («Простое, но мудрёное дело»), декабрьском («Опять о простом, но мудрёном деле»), а затем и в 1877 г. в апрельском («Освобождение подсудимой Корниловой») и декабрьском («Заключительное разъяснение одного прежнего факта» и «Один случай, по-моему, довольно много разъясняющий») выпусках. Суд приговорил Корнилову к каторжным работам на 2 года и 8 месяцев и бессрочной ссылке в Сибирь. Писатель встал на защиту Корниловой, считая, что поступок свой эта молодая беременная женщина, доведённая до отчаяния попрёками мужа, совершила в состоянии аффекта и нуждается в снисхождении. И, благодаря его статьям в ДП, дело Корниловой было кассировано и новый суд присяжных оправдал её. Достоевский посещал Корнилову в тюрьме, встречался с ней и её мужем после её освобождения. Сохранилось одно письмо Достоевского к Корниловой и одно письмо её к писателю-защитнику.

КОРСИНИ (в замуж. Висковатова) Екатерина Иеронимовна (?—1911), одна из первых слушательниц Петербургского университета, участница студенческого революционного движения начала 1860-х гг.; близкая знакомая А. П. Сусловой, жена П. А. Висковатова. Достоевский с ней познакомился предположительно в 1861 г. Вместе с племянницей М. М. Достоевской и Корсини писатель участвовал 2 марта 1862 г. в вечере в пользу Общества для пособия нуждающимся литераторам и учёным (девушки исполняли «Камаринскую» М. И. Глинки; впечатления от этого вечера отразятся позднее в описании бала в пользу гувернанток в «Бесах»). Известны два очень дружеских по тону и содержанию письма Корсини к Достоевскому (1862 г.), одно ответное письмо писателя к ней не сохранилось.

КОРШ Валентин Фёдорович (1828—1883), историк литературы, журналист, редактор газеты «Санкт-Петербургские ведомости» (1863—1875). В 1863—1864 гг. Достоевский встречался с Коршем, когда оба они были членами комитета Литературного фонда. В 1865 г. Достоевский задуманный им роман «Пьяненькие» предложил редактору СПбВед и попросил аванс под него, но Корш, сославшись на специфику газетного издания и ограниченность средств, отказался по сути от будущего «Преступления и наказания». На этом отношения их прервались и в дальнейшем встречи носили случайный характер. Либерал-западник Корш послужил одним из прототипов Степана Трофимовича Верховенского в «Бесах».

Известно 4 письма Корша к Достоевскому (1865—1866), письма писателя к Коршу не сохранились.

КОСИЧ (Косыч) Андрей Иванович (1833—1917), закончил кадетский корпус и Академию Генерального штаба, участник Крымской и русско-турецкой войн, впоследствии генерал от инфантерии. Достоевский встретился с ним в апреле 1865 г. в Петербурге на прощальном вечере у Корвин-Круковских. С. В. Корвин-Круковская (Ковалевская) вспоминала, как писатель ревновал Косича к её сестре Анне и возненавидел его: «Стоило Достоевскому взглянуть на эту красивую, рослую, самодовольную фигуру, чтобы тотчас возненавидеть её до остервенения.

Молодой кирасир, живописно расположившись в кресле, выказывал во всей их красе модно сшитые панталоны, плотно обтягивающие его длинные стройные ноги. Потряхивая эполетами и слегка наклоняясь над моей сестрой, он рассказывал ей что-то забавное. Анюта, ещё сконфуженная недавним эпизодом с Достоевским, слушала его со своею несколько стереотипною, салонною улыбкой, “улыбкой кроткого ангела”, как язвительно называла её англичанка-гувернантка.

Взглянул Фёдор Михайлович на эту группу, и в голове его сложился целый роман: Анюта ненавидит и презирает этого “немчика”, этого “самодовольного нахала”, а родители хотят выдать её замуж за него и всячески сводят их. Весь вечер, разумеется, только за этим и устроен!

Выдумав этот роман, Достоевский тотчас в него уверовал и вознегодовал ужасно…» [Д. в восп., т. 2, с. 31—32]

Возможно, именно эта сцена отразилась в описании сцены вечера у Епанчиных в 4-й части «Идиота», а отдельные черты Косича нашли воплощение в образе блестящего офицера, жениха Аглаи Епанчиной — Евгения Павловича Радомского.

КОСТОМАРОВ Коронад Филиппович (1803—1873), военный инженер, капитан, впоследствии генерал-лейтенант, он содержал пансион для поступающих в Главное инженерное училище, в котором Достоевский учился вместе с братом М. М. Достоевским летом 1837 г. По воспоминаниям Д. В. Григоровича, Костомаров отлично подготавливал своих питомцев и они блестяще сдавали экзамены в училище, так что их звали даже «костомаровцами». Достоевский в письме к отцу (М. А. Достоевскому) от 3 июля 1837 г. тоже восторженно отзывался о Костомарове, но после того, как Михаила не приняли в училище (хотя он не прошёл медкомиссию), писал тому же «папеньке» (5—10 мая 1839 г.): «Костомаров обморочил Вас и только взял с Вас деньги за нас, тогда как мы бы могли и без приготовленья поступить в училище…»

КОСТОМАРОВ Николай Иванович (1817—1885), литератор, историк, профессор Петербургского университета. Встречи Достоевского с ним носили случайный характер, но писатель следил за творчеством профессора и критически к нему относился. В первой половине 1860-х гг. Достоевский собирался написать отдельную статью о Костомарове в связи с его полемикой со славянофилами, замысел этот не реализовался, но частично отразился в «Ряде статей о русской литературе» («Вопрос об университетах»). Имя Костомарова неоднократно упоминалось в записных тетрадях той поры в негативном тоне. Характерны в этом отношении строки: «Костомарову. Да и время наше есть время опошленных истин. <…> Костом<аров> служит многим господам. <…> Г-н Костомаров, который не сегда пожинал лавры от нигилистов, хлопочет, может быть, о возвращении этих аплодисментов. Потому-то, вероятно, он и Пушкина пошляком выругал. Русский-то историк! Пушкина-то!

Чтоб быть русским историком, нужно быть прежде всего русским.

Вы не русского духа, я сужу это по фактам и говорю в глаза…» [ПСС, т. 20, с. 176, 178]

КОТЕЛЬНИЦКИЙ Василий Михайлович (1769—1844), двоюродный дед писателя по материнской линии; доктор медицины, профессор и декан медицинского факультета Московского университета. По воспоминаниям А. М. Достоевского, Котельницкий регулярно бывал в их доме и очень любил маленьких братьев и сестёр Достоевских (сам он был бездетен). В свою очередь, трое старших братьев (Михаил, Фёдор и Андрей) каждую Пасху ходили к двоюродному деду и тот после праздничного обеда водил их по ярмарочным балаганам.

КОШЛАКОВ Дмитрий Иванович (1834—1891), врач-терапевт, профессор Петербургской Медико-хирургической академии. С зимы 1874 г. консультировал Достоевского, был участником консилиума у постели умирающего писателя в январе 1881 г.

КРАЕВСКИЙ Андрей Александрович (1810—1889), журналист, издатель-редактор журнала «Отечественные записки» (1839—1860) и газеты «Голос» (1863—1884); в 1852—1862 гг. — редактор «Санкт-Петербургских ведомостей». Охотно публиковал произведения раннего Достоевского («Двойник», «Белые ночи», «Хозяйка», «Неточка Незванова» и др.) Он напечатал его «тюремный» рассказ «Маленький герой» и «сибирскую» повесть «Село Степанчиково и его обитатели». Однако ж, такое плодотворное сотрудничество не очень радовало Достоевского. Писатель работал (как и другие авторы ОЗ) по договору и должен был к сроку сдать определённое количество листов, получая за свой труд сравнительно мизерную оплату. В эпилоге «Униженных и оскорблённых» писатель вывел Краевского под именем журналиста-«антрепренёра» Александра Петровича. О том, как тяготило его сотрудничество с Краевским писатель рассказал в письме к М. Н. Каткову от 11 января 1858 г.: «Но работа для денег и работа для искусства — для меня две вещи несовместные. Все три года моей давнишней литературной деятельности в Петербурге я страдал через это. Лучшие идеи мои, лучшие планы повестей и романов я не хотел профанировать, работая поспешно и к сроку. Я так их любил, так желал создать их не наскоро, а с любовью, что, мне кажется, скорее бы умер, чем решился бы поступать с своими лучшими идеями не честно. Но, быв постоянно должен А. А. Краевскому (который, впрочем, никогда не вымогал из меня работу и всегда давал мне время), — я сам был связан по рукам и по ногам. Зная наприм<ер>, что у него нет ничего для выхода книжки, я иногда 26 числа, то есть за 4 дня до выхода, принуждал себя выдумывать какую-нибудь повесть и нередко выдумывал и писал в 4 дня. Иногда выходило скверно, иной раз недурно, судя по крайней мере по отзывам других журналов. Конечно, я часто имел по нескольку месяцев времени, чтобы приготовить что-нибудь получше. Но дело было в том, что я сам никогда не знал, что у меня столько м<еся>цев впереди; потому что сам всегда поставлял себе сроку не более м<еся>ца; зная, что надобно было к следующему м<еся>цу выручать г-на Краевского. Но проходил месяц, проходило их пять, а я только мучился, как бы выдумать повесть получше, потому что дурное печатать тоже не хотелось, да было бы и нечестно перед г-ном Краевским. <…> Те годы оставили на меня тяжёлое впечатление…» Ещё более резко и определённо писал молодой Достоевский М. М. Достоевскому (7 окт. 1846 г.): «А система всегдашнего долга, которую так распространяет Краевский, есть система моего рабства и зависимости литературной…»

В 1870-х гг. Достоевский остро полемизировал с Краевским и его «Голосом», дав общую оценку ему в статье «Каламбуры в жизни и в литературе».

Сохранилось 5 писем Достоевского к Краевскому (1849—1865) и одно письмо Краевского к Достоевскому 1865 г.

КРАМСКОЙ Иван Николаевич (1837—1887), живописец, один из создателей Артели художников и Товарищества передвижников, автор глубоко психологических портретов Л. Н. Толстого, Н. А. Некрасова, таких известных полотен, как «Христос в пустыне», «Неутешное горе» и др., хранящихся в Третьяковской галерее. Достоевский в романе «Братья Карамазовы» в связи со Смердяковым вспоминает и описывает картину Крамского «Созерцатель». Лично писатель и художник познакомились осенью 1880 г. у А. С. Суворина. Крамской нарисовал Достоевского на смертном одре и очень жалел, что не успел создать портрет писателя при жизни. А. Г. Достоевская в своих «Воспоминаниях» очень тепло отозвалась о работе Крамского: «Я забыла упомянуть, что на другой день после кончины мужа в числе множества лиц, нас посетивших, был знаменитый художник И. Н. Крамской. Он по собственному желанию захотел нарисовать портрет с усопшего в натуральную величину и исполнил свою работу с громадным талантом. На этом портрете Фёдор Михайлович кажется не умершим, а лишь заснувшим, почти с улыбающимся и просветлённым лицом, как бы уже узнавшим не ведомую никому тайну загробной жизни…» [Достоевская, с. 408]

КРЕСТОВСКИЙ Всеволод Владимирович (1839—1895), журналист, писатель, автор сборника «Стихи», романов «Петербургские трущобы (Книга о сытых и голодных)», «Деды», «антинигилистической» дилогии «Кровавый пуф» («Панургово стадо» и «Две силы»), трилогии, посвящённой еврейскому вопросу, «Тьма египетская», «Тамара Бендавид» и «Торжество Ваала», книги очерков «Петербургские типы» и др. В 1860—1861 гг. вместе с Достоевским посещал «вторники» А. П. Милюкова, позже входил в литературный кружок братьев Достоевских, печатался во «Времени» и «Эпохе». Крестовский посвятил Достоевскому рассказ «Бесёнок» (Светоч, 1861, № 1). Да и автору «Униженных и оскорблённых» был весьма симпатичен молодой автор очень близких по тематике и тону «Петербургских трущоб». Ещё в самом начале их знакомства Достоевский в письме к артистке А. И. Шуберт (3 мая 1860 г.) писал-признавался: «Видел Крестовского. Я его очень люблю. Написал он одно стихотворение и с гордостию прочитал нам его. Мы все сказали ему, что это стихотворение ужасная гадость, так как между нами принято говорить правду. Что же? Нимало не обиделся. Милый, благородный мальчик! Он мне так нравится (всё более и более), что хочу, когда-нибудь, на попойке выпить с ним на ты…» Здесь особенно примечательны последние слова, ибо Достоевский даже с такими многолетними близкими друзьями, как, к примеру, А. Е. Врангель, общался сугубо на «вы». Правда, с Крестовским перейти на «ты» так и не получилось: после разгромной рецензии Д. В. Аверкиева на роман Крестовского о «трущобах» (Э, 1865, № 2) отношения между двумя писателями дали трещину и сошли вскоре на нет. В записных тетрадях Достоевского 1870-х гг. имя Крестовского упоминается в весьма недоброжелательном тоне.

Сохранилось 6 писем Крестовского к Достоевскому 1862—1864 гг.

КРИВОПИШИН Иван Григорьевич (1796—1867), генерал-лейтенант, вице-директор инспекторского департамента военного министерства; родственник зятя писателя — П. А. Карепина. По просьбе Карепина Кривопишин посещал Достоевского в Главном инженерном училище, а Достоевский бывал у него дома. В письме будущего писателя к брату М. М. Достоевскому от 27 февраля 1841 г. есть строки: «Благодари Кривопишина. Вот бесценнейший человек! Поискать! Принят я у них Бог знает как…» Младший брат писателя А. М. Достоевский в своих «Воспоминаниях» посвятил Кривопишину тоже несколько тёплых строк, вспоминая об его гостеприимстве и родственном отношении к нему.

КРИВЦОВ Василий Григорьевич (1804—1861), плац-майор Омского острога. Исполнял эту должность с октября 1846 по ноябрь 1851 г. В первом после каторги письме к брату М. М. Достоевскому (фев. 1854 г.) Достоевский вспоминал: «Ещё в Тобольске я узнал о будущем непосредственном начальстве нашем. Комендант был человек очень порядочный, но плац-майор Кривцов — каналья каких мало, мелкий варвар, сутяга, пьяница, всё, что только можно представить отвратительного. Началось с того, что он нас обоих, меня и Дурова, обругал дураками за наше дело и обещался при первом проступке наказывать нас телесно. Он уже года два был плац-майором и делал ужаснейшие несправедливости. Через 2 года он попал под суд. Меня Бог от него избавил. Он наезжал всегда пьяный (трезвым я его не видал), придирался к трезвому арестанту и драл его под предлогом, что тот пьян как стелька. Другой раз при посещении ночью, за то, что человек спит не на правом боку, за то, что вскрикивает или бредит ночью, за всё, что только влезет в его пьяную голову. Вот с таким-то человеком надо было безвредно прожить, и этот-то человек писал рапорты и подавал аттестации об нас каждый месяц в Петербург…»

В «Записках из Мёртвого дома» Кривцов именуется плац-майором и Восьмиглазым.

КРУГЛОВ Александр Васильевич (1852—1915), литератор, журналист. В 1870-е гг., решив стать профессиональным писателем, отдал на суд Достоевского свой роман, и, получив уничижительный отзыв, уничтожил рукопись и, по его признанию, решил заняться «малыми формами» — стихами, очерками, статьями. Впоследствии издал несколько книг, преимущественно для детей. Оставил воспоминания о своей встрече с Достоевским и его похоронах, на которых он нёс хоругвь от редакции журнала «Русская речь». В 1907 г. Круглов начал издавал журнал под названием ни много ни мало — «Дневник писателя», который с 1910 г. стал называться «Светоч и дневник писателя» и просуществовал до 1914 г. Известно одно письмо А. Г. Достоевской к Круглову от 27 марта 1915 г. с откликом на его воспоминания о муже.

КРЫЖАНОВСКАЯ Наталья Степановна, знакомая писателя по Омску, сестра фельдшера В. С. Крыжановского. В «Записках из Мёртвого дома» она выведена под именем Настасьи Ивановны, помогающей арестантам. После отъезда из Омска Достоевский переписывался с Крыжановской. Его письма не сохранились, а в одном сохранившемся письме Крыжановской к писателю от 4 августа 1861 г. она подробно рассказывает о своей жизни, радуется за его литературные успехи и сообщает, что они вместе с дочерью Ольгой уже читали «Село Степанчиково и его обитатели», «Униженные и оскорблённые», начало «Записок из Мёртвого дома», с нетерпением ждут выхода других его произведений.

КРЫЖАНОВСКИЙ Владимир Степанович, брат Н. С. Крыжановской; ординатор военного госпиталя в Омске. П. К. Мартьянов писал: «Но если общественная жизнь не была развита в Омске, — доносы на действия начальства имели в нём громадное применение. Не было учреждения, на которое бы кто-нибудь не доносил или не жаловался. Даже доктор Троицкий и тот должен был испытать на себе все неприятности подобной эпидемии. Один из его помощников, ординатор Крыжановский, сделал на него донос в Петербург, что он оказывает слишком большое снисхождение и потворство политическим арестантам. Вследствие этого было прислано особое лицо для расследования, и омскому начальству не мало стоило трудов, чтобы замять дело, сильно раздутое доносчиком. Но при всем том, что доктор Троицкий не был признан виновным, ему объявили строгий выговор, а доносчика только перевели из Омска в другой госпиталь…» [Д. в восп., т. 1, с. 343]

Это утверждение плохо вяжется с тем, что родная сестра Крыжановского жизнь свою посвятила помощи каторжникам. Позже (1861 г.) она в письме к Достоевскому сообщала, что именно брат доставил ей «Записки из Мёртвого дома».

КРЮКОВА Алёна (Елена) Фроловна (ок. 1780—1850-е), няня (с дек. 1822 г.) в семье Достоевских. Младший брат писателя А. М. Достоевский вспоминал о ней: «Алёна Фроловна была действительно замечательная личность, и, как я начинаю себя помнить, не только была в уважении у моих родителей, но даже считалась как бы членом нашего дома, нашей семьи! Она не была нашей крепостною, но была московская мещанка, и званием этим очень гордилась, говоря, что она не из простых. <…> С того времени, как я начинаю её помнить, её было уже лет под пятьдесят. Она была для женщины довольно высокого росту и притом очень толста, так что живот её почти висел до колен. Ела она страшно много, но только два раза в день; чай же пила без хлеба вприкуску. Кроме обязанности няни, и то только чистой няни, так как стирка детского белья ею не производилась, она занимала ещё обязанность ключницы, которую приняла на себя добровольно и постепенно, чтобы помочь маменьке по хозяйству. <…> Мы все называли её нянюшкою и говорили ей “ты” не только во время нашего детства, но и впоследствии, когда мы бил уже совершенно взрослыми. <…> Алёна Фроловна как поступила в дом наш на жалованье в 5 рублей ассигнациями (ныне 1 р. 43 к.), так и оставила наше семейство после смерти родителей, прожив более пятнадцати лет, получая то же жалование. Но, впрочем, собственно говоря, она не получала его, говоря, что у родителей оно будет сохраннее; и затем после смерти их, опека должна была уплатить Алёне Фроловне до 200 рублей серебром. Она была девицей и называла себя христовой невестой…» [Д. в восп., т. 1, с. 38—39]

Сам Достоевский в «Дневнике писателя» за 1876 г. (апр., гл. 1) вспоминал о том, как после пожара в Даровом Алёна Фроловна предложила его родителям взять её скопленное жалование на восстановление имения, но жертва эта не потребовалась. Имя Алёны Фроловны упоминается также в «Бедных людях» и «Бесах».

КУБЛИЦКИЙ Михаил Егорович (1821—1875), историк театра, музыковед, автор книг «Опыт истории театра у древнейших народов» (1849), «История оперы в лучших её представителях» (1874). Достоевский познакомился с ним в Эмсе летом 1874 г. и, судя по упоминаниям его имени в письмах к А. Г. Достоевской, знакомство было добрым. Узнав о смерти своего знакомого, писатель в письме к жене от 21 июня /3 июля/ 1875 г. написал: «Бедный Кублицкий. Это тот самый; хороший был человек…»

КУВШИННИКОВ Николай Иванович (1819—1893), петербургский издатель. Достоевский в 1846 г. намеревался выпустить отдельным изданием свои ранние произведения и 7 октября сообщал М. М. Достоевскому, что за него хлопочет сам А. А. Краевский и по его рекомендации печатать будут П. А. Ратьков и Кувшинников: «Я уже с ними говорил. Давали же они 4 000 за рукопись…»

КУЗНЕЦК, уездный город Томской губернии, находящийся в 500-х верстах от Семипалатинска, куда А. И. Исаев, получив место управляющего по «корчемной части», переехал в конце мая 1855 г. вместе с семьёй и вскоре там умер. Достоевский приезжал в Кузнецк к М. Д. Исаевой, которая чуть было не вышла здесь замуж за Н. Б. Вергунова. В Кузнеце 6 февраля 1857 г. состоялось венчание Достоевского с Исаевой в Одигитриевской церкви, а в доме местного исправника И. М. Катанаева была сыграна свадьба. После свадьбы Достоевские прожили в Кузнецке ещё неделю, выехав из него навсегда 14 февраля 1857 г.

КУЗНЕЦОВ Пётр Григорьевич (1863—1943), книгопродавец. Подростком (1879—1881) служил на складе книжного магазина Достоевских, который располагался прямо в квартире писателя в Кузнецком переулке. Сохранились его воспоминания об этом: «…меня они взяли и положили жалованья 25 рублей в месяц, кушанье готовое. Моя обязанность была: если Анны Григорьевны [Достоевской] дома не было, то принимать подписку на “Дневник писателя”, отпускать книги книжникам, отправлять на почту посылки и бандероли, получать из Главного почтамта по повесткам деньги. Помещения для меня (жилья) не было, и я приходил к 9 часам утра и до 7 или 8-ми часов вечера работал, только домой уходил…» [ЛН, т. 86, с. 334] И далее Кузнецов сообщал массу подробностей о повседневном быте в семье писателя. А. Г. Достоевская в своих «Воспоминаниях» пишет, что «Пётр, несмотря на свои пятнадцать лет, отлично справлялся с покупкою книг и их отправкою» [Достоевская, с. 369]

КУЗЬМИН Александр Христофорович, владелец книжного магазина в петербургском Пассаже, в котором продавался «Дневник писателя» и другие произведения Достоевского. Имя Кузьмина встречается в переписке писателя с женой во 2-й половине 1870-х гг.

КУЛЕШОВ (Кулишов) Александр (1801—?), арестант Омского острога. Попал на бессрочную каторгу из арестантской роты за убийство 4 декабря 1844 г. (на 6 лет раньше Достоевского). В «Записках из Мёртвого дома» он выведен под фамилией Куликов. Кроме того Кулешов послужил прототипом Федьки Каторжного в «Бесах», упоминается в набросках «Роман о Князе и Ростовщике», «Смерть поэта» и в планах «Жития великого грешника».

КУМАНИН Александр Алексеевич (1792—1863), муж тётки писателя А. Ф. Куманиной (с 1813 г.); купец первой гильдии, получивший в 1838 г. потомственное дворянство, известный благотворитель, почётный член совета Московского коммерческого училища и Московской глазной больницы. После смерти А. М. Достоевского Куманины взяли под опеку младших братьев и сестёр Достоевского, помогали самому писателю материально (в частности, внесли плату за него при поступлении в Главное инженерное училище, выделили часть средств на издание «Эпохи»). Своеобразной характеристикой Куманина можно считать строки Достоевского из письма к А. Е. Врангелю от 23 марта 1856 г. из Семипалатинска: «Но я, при первой перемене судьбы, напишу к дяде, попрошу у него 1000 руб. серебр<ом> для начала на новом поприще, не говоря о браке; я уверен, что даст…»

Финал жизни Куманина был печален: в том же, 1856-м, году его разбил паралич и остаток дней он провёл в инвалидном кресле. Сохранились 2 письма Достоевского к Куманиным (1839—1840).

Отдельные черты Куманина отразились в образе Князя Х—го из «Неточки Незвановой».

КУМАНИНА (урожд. Нечаева) Александра Фёдоровна (1796—1871), старшая сестра матери писателя М. Ф. Достоевской, жена А. А. Куманина (с 1813 г.), крёстная мать всех детей Достоевских. Очень хорошо относилась к семье Достоевских, внесли плату при поступлении Фёдора в Главное инженерное училище, после смерти его родителей взяли на себя заботу об его младших братьях и сёстрах, последние впоследствии получили приличное приданное от Куманиных. Последние годы жизни Куманина страдала старческим слабоумием, над нею было учреждено опекунство. После смерти Куманиной Достоевские стали её наследниками и это во многом осложнило их отношения. Писателю по наследству досталась часть рязанского имения тётки при условии выплаты денежных сумм своим сёстрам, которые, в свою очередь, просили брата отказаться в их пользу от своей доли в рязанском имении. В итоге, именно «крупный» разговор об этом наследстве между Достоевским и сестрой В. М. Достоевской (Ивановой) в январе 1881 г. спровоцировал обострение болезни писателя и скоропостижную смерть.

Сохранились 2 письма Достоевского к Куманиным (1839—1840).

По мнению дочери писателя Л. Ф. Достоевской, отдельные черты Куманиной использовал Достоевский при создании колоритного образа Антониды Васильевны Тарасевичевой (бабушки) в «Игроке». Жена же писателя, А. Г. Достоевская, считала, что Достоевский изобразил Куманину и в лице старушки-матери Парфёна Рогожина.

КУСКОВ Платон Александрович (1834—1909), поэт, критик, переводчик. С 1861 г. начал публиковаться во «Времени», вошёл в литературный кружок журнала. Достоевский симпатизировал Кускову, несмотря даже на то, что стихи и фельетоны его вызывали насмешки у других сотрудников редакции и, к примеру, А. А. Григорьев даже требовал гнать Кускова из журнала. 12 июля 1861 г. Кусков сопровождал семейства Достоевского и его брата М. М. Достоевского в поездке в Парголово: сохранилась шуточная рукописная «баллада» Кускова об этом событии, свидетельствующем о том, что редакторов-издателей и сотрудника связывала не только работа.

КУШЕЛЕВ-БЕЗБОРОДКО Григорий Александрович, граф (1832—1870), статский советник, камергер, писатель (сборник «Очерки и рассказы» под псевдонимом Грицко Григоренко), издатель-редактор журнала «Русское слово» (с 1859 г.), в котором появилась первое «послекаторжное» произведение Достоевского — «Дядюшкин сон» (1859, № 3). Граф-издатель был богат, славился благотворительностью, устраивал многолюдные литературные обеды, пользовался в обществе репутацией «чудака». Известно одно письмо Кушелева-Безбородко к Достоевскому 1858 г., письма писателя к Кушелеву-Безбородко не сохранились.

Некоторые черты Кушелева-Безбородко воплотились в образе князя Мышкина из «Идиота»: граф тоже был последним в своём аристократическом роде, получил большое наследство, страдал нервным недугом, слыл «полоумным», женился на красивой авантюристке…