Глик тридцать восьмой

Ах, что это был за вечер!

Мы потом до самого допоздна то перемещались на кухню, прямо так, голышом, то возвращались опять в комнату, к родимому дивану. Мы не могли наобниматься, нацеловаться, натанцеваться и наговориться. Мы говорили, говорили, говорили — взахлёб, жадно, порой бестолково, казалось бы, ни о чём, но каждое слово, произнесённое ею, было для меня как глоток живой воды, каждое слово, слетевшее с моих губ, она как бы подхватывала на лету, жадно впитывала… Мы не могли насытиться друг другом! Не в том, не в постельном, смысле, вернее, не только в том смысле, — вообще, глобально, целиком не могли насытиться друг другом. Такие полные слияния-единения между двумя людьми бывают-случаются страшно редко, раз в тыщу лет, и только, вероятно, в самом начале чувственного первого сближения душ и тел…

Наши посиделки на кухне были вообще фантастичны. Это только представить-увидеть со стороны: обнажённая Джул сидит на стуле между столом и раковиной, под круглым зеркалом, подняв одну ногу на сидение, держит в левой руке чашку с кофе, в правой баранку-сушку и, смешно морща нос, пытается разгрызть её своими великолепными зубами. Я сижу тоже голышом и точно так же, как она, только на поднятую высоко коленку сложил руки, упёрся в сплетённые пальцы подбородком и любуюсь ею. В довершение картины-сцены — на батарее отопления растянулся во всю свою рыжую длину Баксик, щурит на нас сквозь полудрёму медовые свои глазищи, порой взмурлыкивает. Идиллия!

— Джул, — говорю я, взмурлыкивая не слабже Бакса, — а я ведь всё мечтаю угостить тебя твоим любимым блюдом — «французским тостом». В Интернете выискал… Всё у меня есть или достать могу: и сливочное масло, и яблоки, и сахар, и яйца, и молоко, и даже сахарную пудру… А вот что такое «круассаны», коих надо четыре штуки, — хоть убей, нигде узнать не могу

— Глупый! –– смеётся Джулия. — Это — обыкновенные французские булочки… Я, и правда, их люблю — когда свежие, с хрустящей корочкой… Чтобы в следующий раз, как миленький, угостил меня круассанами с яблоками!

— Есть! –– шутливо вытягиваюсь я, козыряю, а потом тянусь через угол стола и успеваю поцеловать-чмокнуть её левую грудь, которая так соблазнительно открылась на мгновение — Джул подняла руку, чтобы поправить волосы.

— А, кстати, — совсем некстати перескакивает она, прикрыв ладошкой место поцелуя, — ты не знаешь, Колья, куда в тот раз подевался мой лифчик?

— Какой лифчик? –– делаю я лицо валенком. — Не знаю я никакого лифчика! Что я, пацан какой, что ли, лифчики тырить! Может, он куда за диван завалился, может, под подушкой остался… Ха, лифчик!.. Вы, между прочим, Джулия Уолтеровна, как нам отлично известно, в манхэттенском закрытом клубе «Хогз энд Хайферс» (если я правильно произношу) сняли и подарили хозяину в коллекцию личных вещей голливудских знаменитостей, вот именно, свой лифчик!.. И не стыдно?

— Вау! Какие гадости ты про меня знаешь! –– Джулия искренне веселится. — А ведь после того случая и поползла сплетня, будто я голышом на столе в ночном клубе танцевала… Никаким не голышом! Сняла лифчик скромно, за дверью, в пустой комнате… Что, я виновата, да, если традиция такая?

— Ну, вот, — поднял я обе руки вверх, —  сейчас мы, опять как в «Ноттинг Хилл» разыграем сцену: ты будешь каяться в грехах молодости, я — тебя успокаивать… Знаешь, мы с тобой, наверное, так от кино никогда и не уйдём!

Джул подтянула и вторую ногу на сидение, положила руки на колени, тонкое правое запястье оттягивает массивный мужской хронометр с белым браслетом — с часами она теперь не расстаётся ни на минуту. Машинально встряхнула волосами, о чём-то глубоко задумалась, вглядываясь в глубь себя.

— Да-а-а… — протянула задумчиво, — от кино не уйти… Ты знаешь, а я ведь вообще не понимаю — живу я или снимаюсь в каком-то непрерывном сериале… Другие актёры, смотрю, всё время как перед объективом, даже когда не снимаются, а я, наоборот, про камеры вообще забываю даже на площадке… Не представляю, как это играть роль… — она вдруг тихо засмеялась. — Помню, даже напугала Ричарда в «Красотке», ну, в той сцене, где я ему ширинку расстёгиваю: он, бедный, аж отталкивать меня начал…

— А что, — криво усмехнулся я, — если б не оттолкнул?

— Колья, ты смешной! Но раз тебе так интересно — отвечу: я бы, конечно, и сама потом остановилась, но обнажила бы конец Гира перед камерой до конца — это уж точно!

И Джул залилась своим неудержимым хохотом. Я тоже невольно засмеялся — где ж тут удержишься! Отсмеявшись, с тихим восторгом сказал:

— Я вот вспомнил, Фёдор Михайлович сказал однажды: хочешь узнать человека до конца — посмотри, как он смеётся… И ещё, Джул, — я загорелся, я запылал, я даже вскочил, — вот что я подумал: тебе же надо играть женщин Достоевского! Да, да! Настеньку!.. Полину!.. Дуню Раскольникову!.. Настасью Филипповну!.. Грушеньку!..

— Да-а? — Джулия протянула руку, убрала чуб с моего лба (она считала, что мне не надо закрывать мой «талантливый» лоб), осмотрела лицо моё, как бы оценивая, повторила: — Да-а?.. И сниматься у русских режиссёров?.. И жить в России?..

— Ну, не обязательно, — вполне серьёзно запротестовал я, — снимают и у вас там кино по Достоевскому — Настасья Кински вон в «Униженных и оскорблённых» Наташу сыграла…

— А тебе нравится Кински?

— Да при чём тут «нравится»! Хотя, да, в ней что-то есть притягательное…

Ух, как мне нравились нотки ревности в голосе Джул!

— А ещё кто тебе нравится? –– как бы очень спокойным тоном, просто так, из интереса, спросила она.

— Памела Андерсон! –– выдал я и приготовился фыркнуть-рассмеяться вместе с Джулией, но она ещё более мрачно сказала:

— Я так и думала… Конечно, там есть на что посмотреть! Не то что у меня…

Ну всё, облом! Я окончательно понял-убедился: на эту тему с женщиной шутить нельзя, даже если эта женщина — Джулия Робертс. Я совсем не шутя кинулся перед ней на колени, взялся целовать её ноги, живот, руки, грудь, успевая бормотать и вскрикивать:

— Джул!.. Смешная!.. Да какая Памела!.. Да разве есть на свете женщина красивее тебя!.. Что ты!.. Дурочка!.. Ты — божественна!.. Ты — совершенство!..

— Да? Да? –– всё требовала подтверждения она и уже смеялась.

Потом, когда поднял я на неё хмельные глаза, она, уже совершенно счастливая, взметнула обеими руками над головой свои густые роскошные волосы и кокетливо спросила:

— Скажи, а какая причёска мне лучше — длинная или короткая?

— Ты сама знаешь какая, — блаженно лыбясь, ответил я, — любая.

— Нет, ну правда, — какая? –– капризно повторила она.

— Ну, если честно, мне не очень нравится, когда ты делаешь волосы тёмными и гладко зачёсываешь…

— Да-а-а?! –– страшно удивилась она. — Я так причёсываюсь только по самым торжественным случаям, когда надо выглядеть этакой великосветской дамой…

— Вот именно! И ты тогда какая-то чужая, холодная и, между прочим, старше выглядишь…

Последнее, конечно, можно было и не говорить.

— Хорошо, — улыбнулась Джулия, — такую причёску я сделаю себе ещё только раз — когда буду получать «Оскара». А я его обязательно получу! И хочу выглядеть в этот день надменной, холодной и величавой… Ха-ха-ха!

Я взглянул случайно на её часы и вскрикнул:

— Господи, Джул, время-то кончается — осталось две минуты!

Она почему-то не вскочила, не засуетилась.

— Ничего, Колья, не страшно, я просто решил взять себе выходной.

— Как выходной?

— Так, обыкновенно, — как Эдвард в «Красотке»… Имею я, наконец, право хотя бы сутки отдохнуть от работы и провести их с… милым сердцу человеком?

— Имеешь! –– выдохнул я. — Ох как имеешь!!!

— Ну, вот, ещё целую ночь и целый день я буду у тебя… У-ух, надоем!

— Надоешь, надоешь! –– охотно соглашался я, плохо понимая, о чём речь, осыпая её лицо, плечи, шею поцелуями.

— Подожди, подожди, Колья, —запротестовала Джулия, мягко отстраняясь от моего бурного натиска, — у нас же сегодня вся ночь впереди! Пойдём-ка лучше сообщение отправим, чтобы там особо уж сильно не всполошились. Да и тебе, наверно, на работу надо сообщить — отпроситься?

— Мне не надо, — беспечно отмахнулся я. — Завтра пятница, а по пятницам мне прогуливать можно…

В комнате я разбудил пентюха, вызвал Outlook Express, Джулия присела на кресло, поёжилась (дурак, надо было покрывало бросить на сидение!), быстренько настучала адрес, пару строк текста и кликнула-приказала: да, отправить немедленно! Пришлось вмешаться:

— Минутку, Джул, ещё надо подключиться к Интернету.

— А зачем ты отключаешься? –– искренне удивилась она.

— Видишь ли в чём дело, у меня лимит — двадцать часов в месяц, так что если я не буду отключаться, я двадцать девять дней из тридцати буду сидеть без Интернета.

Джулия, видимо, сама поняла, что опять задела склизкую тему, замолчала. Я начал подключаться, модем принялся звенеть, пищать, хрюкать, я пробовал один вариант, второй, третий… Понимая, что надо бы объяснить и это, попутно комментировал:

— Да, у нас выход в Интернет — это проблема! У провайдера моего всего двадцать линий, а нас таких вот, с пентюхами — пара тысяч, так что надо ловить момент и свободную, так сказать, кабину. Ничего, ничего, прорвёмся! Только, ещё заранее скажу, потом не удивляйся, когда прорвёмся в веб-пространство — полёта не получится: в Интернете мы не летаем, а ползаем по телефонным линиям-проводам… Впрочем, мыло довольно шустро шмыгает, на то оно и мыло!

Когда, наконец, законтачили с виртуальным миром и отправили письмо, Джулии загорелось самой испытать скорости наших веб-путешествий. Я распахнул для начала перед ней папку «Избранное», а внутри неё — заветную папочку «Джулия» (именно по-русски!):

— Выбирай!

Она пробежала взглядом по ссылкам (там их было два десятка).

— О, вот эта! Я люблю этот сайт!

И она кликнула на http://www.juliafan.com. Я тоже любил заглядывать на этот адрес, хотя сайт и был англоязычным — здесь играла чудная музыка, здесь было море разливанное отличных фото и целых фотогалерей в режиме слайд-шоу, здесь были милые странички с трогательными мэйлами от фанов Джулии… Признаться, я и сам отправил в адрес этого сайта свои восторженные строки, ещё до личного знакомства с Джул, но их не опубликовали — видно, Промт мой чересчур коряво перевёл мои охи-ахи-вздохи на английский диалект…

Джулия перевернула-просмотрела несколько страничек, терпеливо дожидаясь их томительной загрузки, протянула неопределённо: «Да-а-а…», — и закрыла резким щелчком броузер.

— Знаешь, Колья, когда у нас там будешь — сам увидишь, как должны странички раскрываться…

— У вас? Там?

— Ну, а как же, — засмеялась Джул (уж, видно, чересчур я выпучил глаза). — Не век же мне к тебе в гости заявляться, должен и ты когда-нибудь у меня побывать…

Я хотел спросить: «А Брэтт?», — но вовремя заткнулся. Зачем портить чудесную нежданную ночь, которая только-только начиналась?

Нежно обняв её, я с ужасно серьёзным видом сказал:

— Знаешь что, Джул, а давай-ка всю ночь у компьютера просидим — это ж так интересно!

— Давай! –– засмеялась она, прогнулась в кольце моих рук и откинула лицо, подставляя губы.

Уж, разумеется, медлить я не стал…