Глик тридцать третий

И она это знает!

Я по глазам вижу-понимаю. Мы сидим с ней на диване, развернувшись друг к другу, я держу её за руки.

— Прости, я тогда так внезапно исчезла — не попрощавшись… — говорит она.

— Не попрощавшись?

— Ну да, в дверь же позвонили… Не хочу, чтоб меня видели. Почему тебя так долго не было?

— Меня?! Хотя, да, конечно… Джул, а ты не помнишь про медальон?

— Какой медальон? Этот? –– на ней тот же белый свитерок, та же цепочка с золотым овалом. — Что я должна про него помнить?

— В нём, наверное, портрет? –– опять спрашиваю я как бы беспечно.

— Да. Но тебе не надо смотреть… — говорит Джул досадливо. — Будь умницей, Колья!

Я не успеваю толком надуться-скукожиться.

— Понимаешь, всё зашло так далеко, что я не знаю — почему мы с ним до сих пор вместе… Ну, а ты — влюблён?

— А вот на этот вопрос нет достойного ответа, — с улыбкой повторяю я знакомую ей фразу и тут же обрываю шутку: — Ну, конечно! Ты же это видишь!! Ты это знаешь!!!

Джул светло смотрит, облизывает нижнюю губу:

— Я о тебе думала…

— Да?

— Каждый раз, когда я пытаюсь завести нормальный роман с нормальным человеком — происходит катастрофа…

Я слышу в этой фразе как бы признание.

— Анна, мне очень приятны твои слова?

— Почему «Анна»? Ты уже с женой меня путаешь?!

— Никакой жены у меня уже нет, и ты это знаешь. А слова эти говорит твоя Анна Скотт Уильяму Таккеру, и ты их сейчас просто повторила…

— Нет, не просто! Я их именно сейчас сказала и именно тебе… Между прочим, всё уже на свете сказано и повторяется…

— Что ж, — пытаюсь я шутить, — тогда продолжим по сценарию: что тебе приготовить — чай? кофе? ванну?

— Вау! — смеётся Джулия. — Да ты все диалоги помнишь наизусть? Только Хью про кофе не упоминал и вопрос этот звучал раньше… А, впрочем, я не о том… Да, ванну было бы неплохо…

— Вау?! — восклицаю я невольно.

Ну, ещё бы! Я об этом и мечтать не смел. У меня уже заранее сладко щемит в паху от мысли, как я потом буду в этой же ванне лежать и фантазировать… Но то, что происходит дальше, ввергает меня в шок. (Вообще, дальше в этот вечер всё катится с такой стремительностью и по такому неожиданному сценарию, что, вероятно, сознание моё буквально, совершенно натурально и полностью терялось порою, моментами отключалось. По крайней мере, участок мозга, отвечающий за память, работал явно с перебоями, глючил.)

У Джулии на моё нелепое «Вау?!» вырывается смешок:

— Ой, Колья, представь, если я начну говорить: чаво?

Она так уморительно это произносит, что я невольно фыркаю.

— У нас это дурацкое «вау» говорят только девочки-подростки, дешёвые проститутки да манерные педики… — поясняет она и спохватывается. — Ужас, откуда оно опять ко мне прилепилось? Я ведь давно уже его не употребляю…

Подумав, она вдруг грозит мне шутливо пальцем:

— Колья, это твои штучки! Перестань меня зомбировать!..

— Так как насчёт ванны? –– делаю я изящный разворот.

— Как, она ещё не набирается?! –– как бы в ужасе вскрикивает Джул.

Но, несмотря на прежнюю шутливость тона и озорные блёстки в глазах, что-то неуловимо в ней меняется — какая-то заминка появляется, что ли, неуверенность, лёгкий розовый румянец окрашивает щёки… В чём дело? Но тут я спохватываюсь: быстрей, быстрей, пока не передумала! Я бегу в наш совмещённый закуток (эх, конечно, — сиро, убого!), ополаскиваю сильной кипятковой струёй стенки ванны, протираю полотенцем, засовываю его в стиральную машину к грязному белью. Вторым полотенцем вгорячах хочу было прикрыть унитаз, но вовремя вспоминаю, что у них там, если верить фатеру, все ванны совмещены с туалетами. Воду включаю на полную мощь и продолжаю суетиться. Начатое мыло бросаю-прячу туда же, в «Малютку», выкладываю новое — хотелось бы с ароматом яблока, но в запасах обнаруживается лишь «Земляничное»… Господи, да ведь освежитель воздуха вон на полочке стоит — как раз «Яблоневый сад»! Через мгновение благоухает так, словно где-нибудь под ванной спрятано около тонны яблок нового урожая…

Я вбегаю в комнату, запыхавшись, будто ванная находится, по крайней мере, в соседнем доме, и буквально кричу:

— Всё! Всё готово! Сейчас, только полотенце!..

Джулия сидит на диване, зажав кисти рук меж колен. На мой крик улыбается. Шифоньер отделяет-закрывает нишу от остального пространства комнаты. Распахнув его левую дверцу  и совершенно отгородившись, я копаюсь в полотенцах, ищу нужное и поновее. Есть! Словно рыбак-счастливец громадную щуку, я несу его в вытянутой руке. Сейчас деликатно стукну пару раз костяшками в дверь ванной: ау, Джул, возьми полотенчик!..

И вдруг уже на выходе из комнаты я слышу какое-то движение со стороны ниши, оборачиваюсь и застываю: она, стоя спиной ко мне, укладывает свитерок на стул рядом с диваном. Ослепительно-белая полоска лифчика резко выделяется на матово-загорелой коже. Джулия расстёгивает пояс брюк, наклоняется, снимает их, также вешает на спинку стула, стягивает следом чёрные колготки, остаётся в белых трусиках… Я не знаю, имею ли я право всё это видеть! Джул поднимает руки, высвобождает волосы, стянутые резинкой, встряхивает головой, поворачивается и видит меня. Она тянется за одеждой, но спохватывается, просто прикрывает грудь поверх лифчика ещё и ладонями, смотрит с явным смущением:

— Вот… решила здесь… В ванной места мало…

«Откуда она знает, что мало?.. Ах, да!» Смущение Джулии заметно растворяется, уступает место горделивому спокойствию, она выпрямляется, убирает руки. Господи, да она же видит-понимает — как я на неё смотрю! Я подсознательно и сам себе удивлюсь: только восхищение, только восторг, только волна горячей благодарности за доверие!..

Джул быстрым движением расстёгивает лифчик, поводит плечами, высвобождаясь от бретелек, сдёргивает решительно трусики и просто, обыденно, совсем по-домашнему говорит:

— Ну, идём?

Я, как заворожённый, смотрю ей только в лицо, вижу, как взгляд её становится таинственно глубоким и мягким, бархатным. «Идём»?..

Джул берёт у меня из рук полотенце, на цыпочках идёт, исчезает в ванной, оставив дверь открытой. Шум воды стихает. Она выглядывает, спрашивает недоуменно:

— Ну, что, так и будешь стоять?

Нет, может, она и раньше подозревала, что я дебил, но теперь, видимо, уверенность эта в душе её ширится-укрепляется. Я начинаю разводить руками, делать нелепые жесты, округлять глаза и мычать: мол, что, и мне раздеваться??!!

— Колья, — говорит Джулия внятно, почти по слогам, как трёхлетнему ребёнку, — ты должен немедленно раздеться и идти сюда.

— Совсем?!

— Нет, носки можешь оставить — если ты привык мыться в носках!

— Но я только что мылся…

Я осекаюсь, вернее — взгляд Джулии меня осекает. Я, наконец, понимаю, что пора и заткнуться. Я ковыляю в нишу, стягиваю ватными руками с себя одежду. И с ужасом понимаю, что я боюсь, что я мандражирую, как последний сопляк-школьник перед первой близостью с женщиной. Я осматриваю своё покрывшееся от страха пупырышками тело и с отчаянием решаю: всё, сейчас сбегу! Но тут меня отвлекает вполне прозаическая мысль: Господи, да я ведь в семейных трусах! Я бросаюсь к шкафу, выуживаю голубые плавки, спрятанные до следующего лета, напяливаю…

Эх, была не была!