Глик восьмой

Этим стоточием не автор оборвал — я.

Там дальше мой Николаев-старший ещё во всех подробностях описывает, как он через две недели получил обходняк, как в последний вечер перед уездом домой достал цивильные шмотки, переоделся и припёрся в ресторан «Фрегат» — прощаться со своей Машей (у меня есть подозрения, что имена-фамилии в «Стройбате» — подлинные), как наглотался через меру армянского коньяка, перешвырял чуть ли не все дорожные деньги в шапку оркестрантам, заказывая песни для «замечательной девушки Маши», как объяснялся ей в любви на заблёванном дворе ресторана под свист ноябрьского ветра, как бился головой о колоду для рубки мяса и клялся-обещал вернуться в этот забайкальский городишко (только вот на родину краем глаза глянет, одним только краешком!) и как в самый наипоследнейший-распоследний раз поцеловал свою коханую прыгающими от горя, от пьяных рыданий губами…

Когда я весь фрагмент распечатал на принтере и дал посмотреть своей филологине, она, уж конечно, скривилась: «Ползучий реализм!» Я, разумеется, иного и не ожидал: Анна моя торчит от текстов Пелевина, Сорокина и прочих постмодернистов-онанистов. Впрочем, какой тот же Пелевин, к хренам собачьим, модернист: я попробовал читать его «Generation “П”» — махровый сатирический реализм в духе Салтыкова-Щедрина да Ильфа-Петрова, только без их искромётной весёлости… Да, согласен, у Александра Николаева чересчур много подробностей, так называемой бытовухи, дотошности в письме. Но а как без этого передать психологические нюансы, объяснить движения человеческой души, показать, а не просто рассказать? Впрочем, повторяю, концовку его повествования о любви я таки смял-сократил.

Второй комментарий-замечание Анны Иоанновны по поводу прочитанного был ещё более предсказуем:

— Что, кладовщицы Любы ему мало было? Как отец твой бабником был, так и ты — весь в папашу!

— Не кладовщицы, а мастера…

Я подозреваю, что жена на полном серьёзе считает: я уже всех баб от 15 до 50 в Баранове нашем перетрахал-оприходовал, а теперь вот совсем на этой почве свихнулся — о Джулии Робертс возмечтал… Это она, Анна, с целью умыть меня, подкинула в разговоре восхитительный палиндром: «Венер хотят охренев». Охренев так охренев! Зато — Венер! Нет, какой всё же отличный афоризм склепал-сформулировал отец мой: «Если во время оргазма не теряешь сознания — для чего же тогда трахаться?» Я, впрочем, смягчил бы по форме, но ещё более ужесточил по содержанию: «Если глюки от поцелуя не ловишь — зачем тогда вообще целоваться?»

— Что-о-о?

Я, оказывается, вслух это произнёс.

— Ничего, дорогая! Я говорю — пропадай моя душа, рвись трусы на ленты!..

Анна сразу отвязалась, она страсть как терпеть не может вульгарный фольклор, её прямо тошнить начинает от народного юмора. Где она только силы берёт ковыряться упорно в Сергееве-Ценском. Между прочим, когда она тему для диссертации выбирала, я пробовал пристыдить её, урезонить: мол, если тебе нравится Пелевин, почему бы тебе его не взять или вообще этот вонючий постмодернизм? Как же, пристыдишь — она и дипломную писала по Ценскому, и, если масть такая дальше пойдёт, докторскую по нему стряпать-лепить будет — классик местный, поддержка и сочувствие кафедры и всего университетского начальства стопроцентно гарантированы. И вообще, в нашем университете из десяти кандидатских диссертаций по русской литературе девять защищаются по автору неподъёмного «Преображения России» и, уж разумеется, все без исключения успешно. Это вам не Достоевский!

Кстати, перед самой защитой нашей диссертации я и совершил два тяжких преступления: в самый момент, когда надо было напрячь весь семейный и личный бюджеты для этого судьбоносного дела, я совершил одну за другой две немыслимые с точки зрения разумной логики траты-растраты. А случилось вот что. Насчёт глюков от поцелуя — это ведь я не шучу. Это ведь всё начало вытворяться со мной и на самом деле. Вернее, не совсем на самом…

Дело в том, что Джулия стала заполнять мою жизнь, входить в неё уже как бы и материально, что ли. Я успел выловить по телеканалам и посмотреть кроме «Красотки» ещё шесть фильмов с её участием: «Коматозники», «Капитан Крюк», «Дело о пеликанах», «Я люблю неприятности», «Есть о чём поговорить» и «Все говорят я люблю тебя». И каждый раз впечатление было в лучшем случае недоуменное, но чаще ужасное и даже катастрофическое. Сердце от боли сжималось, ей-Богу!

Нет, «Коматозники» ещё ничего — тема запредельно интересная, сюжет захватывающий, стилистика необычна, но в угрюмой героине я едва-едва проглядывал-узнавал свою Джулию, так поразившую меня в «Красотке». Да ещё накладывало на мои впечатления от «Коматозников» скверный отпечаток то, что я уже знал из интернет-сплетен о бурном романе её с напарником по фильму Кифером Сазерлендом — с этим гнусным, похожим на сытого подсвинка малым. Мне он здорово напоминал одного моего однокурсника Борьку Сысоева — совершенно отвратительного парня с унылым лицом простатика! Эта дебиловатая особь, я имею в виду Борьку, вздумала как-то, когда мы с Аней ещё женихались, на первом курсе, к ней подкатываться, куры строить. Да, да! И Анна моя Иоанновна (тогда, правда, ещё не совсем моя) чего-то там краснела в его присутствии… Не могу понять: что бабы в таких розовощёких мерзких блондинчиках находят? Ну, ладно, дура Анна — ещё куда ни шло, но Джулия-то, Джулия!..

Один момент-кадр в «Коматозниках» заставил меня вздрогнуть-напрячься и забыть все мои ипохондрические придирки: это когда Джулия (вернее, героиня фильма), потревоженная видениями, вскакивает с постели и застывает на миг посреди комнаты — в тонкой белой маечке, не столько скрывающей грудь, сколько подчёркивающей её. Господи, да много ли надо человеку с богатой болезненной фантазией, которому достаточно увидеть-разглядеть две выпирающие точки под тонкой материей, дабы дорисовать-восполнить всё остальное…

Следующим я посмотрел дурацкий «Крюк». Фильмец этот, и правда, до предела, до маразма дурацкий — с этой битвой разноцветными тортами, с этими цветами, нюхающими гениталии мужика и чихающими, с этим непременным американским бейсболом… Впрочем, ладно, не буду. Я понимаю разумом, что это я из-за Джулии. Вот у неё, действительно, роль совершенно нелепая — то ли фея-светлячок, то ли светлячок-фея с причёской «я у мамочки Гаврош» и нелепыми стрекозиными крылышками за спиной, в каких-то штанишках мальчиковых. И зачем только она согласилась! Такую роль в советском кино сыграла бы какая-нибудь коротышка-травести вроде Надежды Румянцевой или Лии Ахеджаковой. И самое смешное, это когда Питер Пен (Робин Уильямс) вдруг присюсюкивает в адрес Джулии-мотылька: мол, какие ножки хорошенькие… Ещё бы! И как только гад разглядел-оценил! Ну и, абсолютно идиотическая сцена, когда Джулия целует этого самого Питера Пена (пристанывая при этом!) и говорит-признаётся этому олуху: «Ай лав ю!», а он, подлюга, её натурально динамит и возвращается к своей законной супруге — двуногой серой мышке. Нет, она, жена этого болвана Питера Пена, конечно, женщина, но по сравнению с Джулией Робертс — серая мышь в квадрате. Тем более, что Джулия как раз перед объяснением в любви появляется-предстаёт в своём нормальном венерном виде: с рыжей пышной причёской, в белом длинном платье, так похожая именно на прекрасную фею… И ещё чуть сглаживало раздражающее впечатление от картины знание, что с режиссёром отношения у Джулии во время съёмок не сложились, да и вообще работа была не в радость, без дружеской атмосферы на съёмочной площадке, нервомотательная. Я это к чему? А к тому, что уверенность у меня почти что стопроцентная создалась-осталась: ни с самим Спилбергом, ни с Робином Уильямсом, ни тем более с коротышкой Хофманом ничего у Джулии не было…

И слава Богу!

Детективы «Дело о пеликанах» и «Я люблю неприятности» оставили двойственное впечатление: конечно, я с наслаждением смотрел на Джулию, следил за интригой сюжета, но и с лёгкой досадой понимал-осознавал — на месте Джулии в этих ролях могла быть-оказаться любая другая актриса, более ширпотребовского уровня таланта и внешности, и ни фига бы от этого не изменилось. Хотя нет, я, к примеру, потом по второму разу смотрел эти ленты именно и только из-за Джулии, так что расчёт режиссёров вполне оправдался, потому что таких, как я — счастливцев, ушибленных Джулией, — в мире, думаю, более чем предостаточно, но самой Джулии не следовало бы соглашаться на такие проходные роли, нет, не следовало бы…

Впрочем, именно в «Пеликанах» есть пара кадров, которые стоят целого фильма: это, во-первых, когда Джулия переодевается в гостиничном номере перед свиданием с замаскированным под друга киллером и несколько мгновений старательно позирует перед камерой в одном беленьком лифчике (уж стройна так стройна!); ну и, конечно, — финальный чудесный кадр: она, сидит на скамье в саду и просто улыбается в объектив. Просто улыбается и — всё. Но, Боже мой, как же она хороша, как прекрасна в этот миг-момент! И я именно тогда, уже второй раз смотря финальные кадры «Дела о пеликанах», окончательно осознал-понял своеобразие красоты, самость Джулии — это её улыбка, смех, свет, который исходит от неё во время этого. И режиссёры, которые предлагают ей угрюмые, хмурые и прочие пасмурные роли — мало чего смыслят в женской красоте вообще и своеобразии неземной красоты Джулии Робертс в частности.

У Кнута Гамсуна о героине «Мистерий» сказано: «Она смеётся так непринуждённо и охотно, несмотря на то что зубы её не отличаются белизной…» Бр-р-р, не могу представить! Как может нравиться смех женщины, у которой жёлтые зубы? Впрочем, моя Джулия смеётся «так непринуждённо и охотно» совсем не оттого, что зубы у неё отличаются необыкновенной белизной…

Стоп, чего-то я зациклился на зубах — уж любимой-то женщине в зубы точно не смотрят! И всё-таки ещё чуть объясню-размажу: в кино, на экране, вживую, мне жуть как нравится безудержный неповторимый смех Джулии — к примеру, в сцене из «Красотки», когда она телек смотрит, или когда Гир ей в шутку пальцы футляром от колье прихлопнул, — но на фото я больше люблю, когда она просто улыбается. Или когда схвачен момент ещё за секунду до начала смеха, когда губы её ещё только-только начинают оживать в улыбке, раздвигаться. А губы, Боже мой, какие у неё необыкновенные, странные, вкусные, сумасшедшие, джулиевские губы! Какой у неё рот! У неё, у Джулии, — не-о-бык-но-вен-ный рот!!!

У-у-у-у-уф!.. Всё, успокаиваюсь поелику возможно и — продолжаю.

«Есть о чём поговорить» или, как ещё переводят, «Тема для разговора» — картина, в общем-то, нормальная, не из самых худших. И моменты-эпизоды есть ничего, стоящие: особенно сцена, когда героиня Джулии совсем было решилась-собралась изменить своему мужу-козлу — уже и партнёр сыскался-подвернулся, и условия подходящие создались, она уже и пуговки рубашки-кофточки даже расстёгивать начала, да всё никак не может настроиться на изменчивую волну, поступить по блядски-проститутски…

Но вот лента голливудского шута Вуди Аллена «Все говорят я люблю тебя» — это уж полный маразм. Маразматичнее, чем «Крюк», ей-Богу! Мало того, что у Джулии здесь роль не самая главная, мало того, что она начинает-принимается вдруг петь на полном серьёзе, так ещё и по ходу сюжета она, опять же на полном серьёзе, влюбляется в героя Вуди Аллена…

Кстати, вот что особенно и раздражает в этом плане — её партнёры-мужики на экране. Тут ещё, конечно, роль свою сыграло то, что Ричард Гир планку сразу высоко поднял. Да, что ни говори, а Ричард Гир рядом с Джулией смотрится — мэн ещё тот! А остальные — такие дикобразы, такие уроды ластоногие, такие в прямом смысле чёрт-те что и сбоку бантик… Как самой Джулии не противно с ними обниматься, целоваться, дарить им свои улыбки, свой смех и смотреть на них лучистым, якобы, влюблённым взглядом?

Впрочем, якобы-то якобы, но если мерзопакостные слухи-сплетни насчёт её романов со всеми партнёрами по съёмочной площадке независимо от возраста и внешних данных имеют под собою толику оснований, выходит она даже и со страшилой Вуди Алленом действительно могла что-то иметь? И эта красивая по форме (потому что Джулия!), но отвратительная по содержанию (потому что Аллен!) сцена из фильма могла действительно произойти в жизни?!

Вспомним-ка: номер гостиницы, с похабно измятой постели встаёт обнажённая Джулия… Ну, не совсем обнажённая, но всё равно, что совсем: руки, плечи, спина — остальное дорисовать-вообразить нетрудно, закутывается-прикрывается простынёй и говорит с едва сдерживаемым восторгом:

— Это было невероятным!.. Ну просто всё, абсолютно всё, что ты делал, совсем всё — просто прекрасно, идеально!..

Она идёт босыми ногами, придерживая на груди простыню (и такое впечатление —тряпка вот-вот упадёт, приоткроет нежное тело ещё больше!) и садится рядом с этим уродом, с этой каракатицей в роговых очках, и он, этот гриб зачуханный, этот сверчок плешивый, делово этак, гад, затягивает пояс своего халата и самодовольно так, гнусно как бы кокетничает-спорит:

— Ну вообще-то не идеально… Был один момент, когда я тебя погладил, а нужно было на самом деле пощекотать… Я извиняюсь!

А Джулия отваливается на подушки в изнеможении и продолжает, как будто и вправду только что совершила сладостный изнурительный половой акт не с этой мартышкой, а с каким-нибудь Шварценеггером:

— Господи, я как вся онемела!

А тот прыщ пупырчатый берёт её левую ручку в свои хилые клешни, мнёт-ласкает и гундосит:

— Я буду счастлив, если ты со мной поедешь в Париж!..

Тьфу! Смотреть противно! И Джулия охотно соглашается, опять встаёт, опять придерживает простыню так, что вот-вот и обнажится совсем и для меня, а не только для этого шимпанзе, с которым, якобы, только что неистовствовала в постели, и он, инфузорий, ласкал-щекотал её тело как только хотел и мог… Оно, конечно, комедия есть комедия, но мне, право слово, было не до смеха, когда я её смотрел.

А с другой стороны — пресловутая амбивалентность! — я в то же время как бы со стороны, как-то отвлечённо понимал, что и сюжет этот, и Вуди Аллен в роли любовника Джулии Робертс — всё это должно мне чем-то нравиться, обязательно должно меня чем-то удовлетворять. И когда я сел и спокойно попытался разобраться-проанализировать свои ощущения, то и понял-осознал: да, до Ричарда Гира мне ох как недостижимо далеко, но вот уроду Вуди Аллену неужто я тоже уступаю? И уж если Джулия могла упыря Вуди полюбить, то…

И всё-таки, повторяю, после «Красотки» все фильмы с участием Джулии, какие удалось мне посмотреть-увидеть, меня в большей или меньшей степени, но разочаровывали. А между тем Интернет уже подсказал мне, что талант Джулии Робертс особенно раскрылся в лирических комедиях, что блистает она в лентах «Свадьба моего лучшего друга», «Сбежавшая невеста», «Ноттинг Хилл»… Однако ж фильмы эти в наших, барановских, кинотеатрах не крутились, по телеящику почему-то не показывались, а видака у меня, увы, в хозяйстве не водилось.

Правда, был один случай — не случай, а одно только расстройство…

Я услышал-узнал из «Вестей», что в Москве уже не первый день демонстрируется на экранах новый фильм с участием Джулии Робертс и Ричарда Гира «Сбежавшая невеста». Может быть, я и пережил бы это сообщение с горьким спокойствием, но как раз мне один диссертант за срочную редактуру своего талмуда подкинул грошей, я принял в кафешке сто пятьдесят бодрительного, потом, смотря телек, пивко попивал, в холодильнике ещё пара бутылочек охлаждалась, так что я пребывал в довольно элегическом состоянии. К тому же, в укромном месте покоилась грандиозная заначка в 180 рэ, которую, признаться, я наметил потратить, как положено, на подарок-презент своей Анне по случаю предстоящей вот-вот защиты диссертации. Но я услышал сообщение о «Сбежавшей невесте» и был вечер пятницы, а моя Анна Иоанновна, как будто специально, уехала на выходные к родителям в деревню под названием Пахотный Угол — у меня ведь супружница родом из Пахотного Угла, уж чего теперь скрывать-то! И фамилия девичья, у неё — Скотникова. Но это, опять же, так, к слову.

Повторяю, когда я услышал про «Сбежавшую невесту», переварил-обдумал эту информацию, выводы и заключения сделал, шансы просчитал, то вдруг жутко взбодрился, хлопнул для куражу ещё и полстакана отвратного скотча, который Анна для братца прячет-бережёт в глубинах шифоньера под одеждой, пиво из холодильника в пакет загрузил, заначку вынул, паспорт прихватил, кота соседям в 94-ю сбагрил, квартиру запер и галопом поскакал на вокзал — еле-еле успел к отходящему скорому на Москву…

Утром, раным-ранёхонько, когда стоял я на перроне Павелецкого вокзала, на душе у меня было довольно смурно. Общих вагонов в скором 31-м не было, так что пришлось разориться-угрохать на плацкарт восемьдесят рублей. Постель я, разумеется, не брал, и тряская ночь на жёсткой голой полке тянулась бесконечно, особенно тот её отрезок, когда пиво закончилось.

Столица встретила меня ноябрьской непогодой, и денег оставалось более чем в обрез. Назад в скором поезде и плацкартном вагоне мне уже точно не ехать, горячего теперь наверняка не есть, да ещё неизвестно, почём нынче билеты в московские кинотеатры. Я, по совету Антона Павловича Чехова, попробовал найти юморную сторону в моей ситуации, и я её нашёл: получалось, я как бы создавал-формировал своеобразную пародию на один из эпизодов «Красотки» — миллионер Эдвард на зафрахтованном авиалайнере летит из Лос-Анджелеса в Сан-Франциско специально, чтобы посмотреть оперу; я на оплаченной полке жёсткого плацкарта примчался из Баранова в Москву единственно для того, чтобы увидеть фильм…

Хорошо живём!

Но юмор юмором, а без денег в Москве буквально и шагу нельзя ступить: на платный туалет пришлось раскошеливаться-отстегнуть целый пятерик. Но зато я очистился внутренне, помылся как следует внешне, прополоскал тщательно зубы — как-никак, на свидание с любимой женщиной прикатил-прибыл. Затем я купил в павильоне бутылочку самого дешёвого пива, за шесть целковых, и под видом завтрака закачал её в желудок. Сожалеть о том, что не догадался прихватить с собою бутербродов с ливерной колбасой — было поздно. Затем я пристроился на свободное место в кассовом зале и ещё раз пробежал взглядом листок, который успел прихватить в дорогу. Это была распечатка на полстраницы анонимной рецензии на «Сбежавшую невесту» с какого-то киносайта. Тон, как и в большинстве интернетовских рецензий, снобско-усмешливый, но суть уловить-понять можно было: Ричард Гир играет популярного нью-йоркского журналиста Айка Грэхэма, Джулия Робертс — странную девушку Мэгги из маленького городка, которая уже несколько раз сбегает от женихов буквально из-под венца, от алтаря церкви. Они, естественно, встречаются, влюбляются, женятся. Режиссёр фильма — Гарри Маршалл, тот самый, что поставил за десять лет до того «Красотку»… Особенно ёрническим был конец рецензии:

Десятилетний перерыв (после «Красотки») пошёл героям на пользу. Отлично играют оба, удачные сцены, всё реалистично, без натяжек. И всё же фильм «Сбежавшая невеста» можно отнести к жанру «немудрёная-романтическая-комедия-с-участием-Джулии-Робертс», со всеми вытекающими отсюда последствиями. Милый фильмец, но не более того. Один из сотен себе подобных. Обычная love story, с множеством забавных моментов, несколькими романтическими сценами и хэппи-эндом. Но мне, в общем-то понравилось, — иногда такие картины приятно смотреть, да и Джулия Робертс мне симпатична, так что... В общем, на вкус и цвет товарищей нет, но если вам понравился «Ноттинг Хилл», эту картину вам тоже могу порекомендовать…>

Говнюк, ему, видите ли, Джулия Робертс «симпатична» и он мне «может порекомендовать»! А может, это — она? Хрен этих анонимов из Интернета разберёшь!..

Когда начало рассветать, я отправился на поиски рекламного кинощита — раньше такие, я помнил, имелись чуть ли не на каждом перекрёстке: реестр всех кинотеатров Москвы, где что идёт и во сколько. Увы, я облазил всю округу возле Павелецкого вокзала в радиусе с километр: бесполезно, бумажные путеводители-гиды по столичному киномиру как в воду канули — в мутную воду перестройки. Тогда я потратил ещё четыре целковых на метро и добрался до Пушкинской площади. Была надежда, что мой фильм идёт как раз именно в бывшей «России», а ныне кинотеатре «Пушкинском». Мимо! Тогда я спустился по Тверской, перешёл Манежную и Красную — к «Зарядью». Пролёт! Я вдоль кремлёвской стены по набережной и через Большой Каменный мост помчался к «Ударнику» (любимому кинотеатру моего папаши, как я знал-помнил). Промах! Под колючим ветром и омерзительным дождём-сеянкой пополам с крупой, уже насквозь промокший, я перетащился-перебрался обратно через мост, поднялся по Знаменке до Арбатской площади — к старичку «Художественному». Зеро!

Больше кинотеатров в Москве я не знал. Ситуация складывалась идиотская. Я машинально спустился в переход, перешёл площадь, углубился в сутолоку Арбата. Несмотря на непогодь, атмосфера праздничной хмельной гулянки на этой удивительной улице сохранялась. Арбат вообще при любой погоде, в любое время года и все семь дней в неделю, такое впечатление, — улица выходного дня. Я зашёл в булочную, с размахом подгулявшего новорусского купчика отхватил батонище за шесть рублей, у ближайшего комка-забегаловки заказал стаканище кипяткового чаю за пятёрку и кутнул на всю катушку. Оставшиеся полбатона я завернул-запаковал в пакет, ещё помнивший сладкую тяжесть бутылок с пивом, упрятал про запас в карман куртки, бодро потёр ладони и осмотрелся вокруг: что же это, граждане-собратья по Отечеству, аль мы не в родной Расее? Да неужто-неужели мне никто не подмогнёт?

Но, конечно, это ещё решиться надо было, с моим-то кукожистым характером, останавливать прохожих и, как Киса Воробьянинов, козлиным слогом просить-спрашивать нечто несуразное: помогите, дескать, мне увидеть Джулию Робертс! Я, правда, мудро сообразил, что большинство обитателей-прохожих Арбата люди, как говорится, не местные, поэтому прошёл его насквозь и уже на Садовом кольце начал приставать к прохожим. Человек шесть равнодушно или раздражённо меня отшили. Я старался останавливать старушек-бабушек, надеясь на их старческое мудрое добродушие, но уставшие московские старушки на поверку все как одна оказывались злобными старухами.

Я нашёл на троллейбусной остановке местечко на металлической холодной скамье и присел на минуту — усталость уже принялась прочно располагаться-устраиваться в организме, заполняя своей вязкой массой все мышцы, суставы, кровеносные сосуды и нервные окончания. Вообще-то жалеть себя было глупо. Ну абсолютно никто не был виноват в том, что я сидел уставший, не выспавшийся, продрогший, взъерошенный, с обглоданной половинкой батона и остатними 75-ю рублями в карманах и, самое главное, с полным убеждением, что затея моя псевдомиллионерская с поездкой за пятьсот вёрст в столичный кинотеатр — глупое нелепое мальчишество и ничего более. Да увижу я рано или поздно эту «Сбежавшую невесту», всё равно её по телеку прокрутят!

И всё же, в глубине души, мне что-то грело душу, я как бы потаённо гордился собой, что ещё способен, несмотря на раннюю усталость души, ради своей мечты, ради красивой и эфемерной фантазии вот на такое безрассудное мальчишество. Я сидел на ледяной железяке, кутался изо всех сил в воротник куртки, прятал задубевшие руки на груди, под шарфиком и сладко жмурился от тёплой-тёплой, согревающей мысли: если бы Джулия каким-то чудом узнала-увидела, что и как я ради неё вытворяю, она бы…

Впрочем, дальше моей фантазии не хватало. Вот если б она узнала!..

Рядом со мной встала деваха — высоченная, в обтянутых бордовых джинсах, сапогах-ботфортах, короткой, до талии, кожаной куртчонке, немыслимом кепи, с дымящейся сигаретой в руке. Терпеть не могу таких — блядского покроя, да ещё и курящих на ходу! Она поставила раздутый цветастый пакет рядом со мной, жадно обхватила фильтр сигаретины алым ртом, словно делая минет, нервно затянулась раз, другой, пыхнула дымом, глянула нервно на часы и зачем-то меня спросила — жёстко, но вежливо:

— Скажите, пожалуйста, который час?

Я поспешно, услужливо глянул на свои:

— Половина первого.

— Спасибо!

Никогда бы я не стал спрашивать её — такую — о своём, но ведь она первая со мной заговорила, к тому же, меня приятно поразило, как она грамотно и культурно говорила-общалась. Но и не это главное, главное то, что на пакете её цветастом я увидел-разглядел родной облик — картинку-постер фильма «Красотка», где Джулия и Ричард стоят, прижавшись спинами друг к другу, и улыбаются в объектив.

— Простите, — робко квакнул я, — а вы мне не подскажете, где, в каком кинотеатре идёт сегодня фильм «Сбежавшая невеста»?

— Это с Джулией Робертс, что ли?.. Кажется, в «Космосе»… Да, точно, по крайней мере, вчера он шёл в «Космосе».

— Спасибо! Господи, большущее спасибо! — вскочил я. — Вы так мне помогли, так меня выручили! Может, и я могу вам чем-нибудь помочь?

Она сверху вниз посмотрела удивлённо на моё пылающее энтузиазмом лицо, бросила сигарету в урну, как-то странно-горько улыбнулась:

— Можете, если вы — врач-гинеколог и умеете делать аборты…

Я, конечно, только рот раскрыл, а сказать и нечего. И старушка-старушенция, жадно пеленгующая наш диалог по соседству, тоже рот раскрыла. Длинноногая красавица ещё раз горько усмехнулась, подхватила свой пакет (в котором, наверное, домашний халат и сменная рубашка для больницы лежали) и пошла к подъезжающему троллейбусу. Господи, да она же Джулию и именно с этого постера, из начальных кадров «Красотки», напоминает — в этих своих ботфортах, высокая, чуть угловатая, с рыжими кудрями из-под кепи!.. И почему это Всевышний счастья не даёт таким красавицам?

Где находится «Космос» — я смутно представлял. Я примерно просматривал и путь-расстояние между углом старого Арбата и бывшей ВДНХ, в район которой мне предстояло попасть. Но я всё же решил четыре целковых на метро сэкономить: время позволяло, да и лучше стакан горячего чая потом, чуть позже, для поддержания сил прикупить. Я сначала бодрой рысцой устремился по Садовому кольцу отмерять километр за километром, свернул на проспект Мира и без четверти три доплёлся до вожделенного кинотеатра.

Уже на подходе к нему сердце моё защемило — на рекламном красочном щите слова «невеста» явно не было. Я подошёл ближе — так и есть: какой-то «Крик-2»! Право, если бы не редкие прохожие, окрестности бы просто содрогнулись и от крика-3, и от крика-4 и ещё от целой череды криков отчаяния, горечи и злости, исторгнутых из моей хилой груди. Вот ведь гадство — деваха обманула, что ли? Я всё же добрёл до входа, сунулся в кассу и узнал: ещё вчера «Сбежавшая невеста» демонстрировалась, а с сегодняшнего дня вот этот новый триллер «Крик-2». Чтоб создателям этого дурацкого «Крика» самим кричать истошно и без остановки даже и в гробу!

Я попробовал было порасспрашивать кассиршу, да где же, наконец, можно в Москве увидеть мой фильм, но то ли в интересах конкуренции, то ли от чистого сердца женщина ответила: «Не знаю». Делать нечего, кляня во все лопатки судьбу, жизнь, себя, московский кинопрокат, погоду, нищету и обстоятельства, я доплёлся из последних сил, экономя гроши ещё на один стакан чая, до Садового и по нему потопал обречёно под моросью и ветром на вокзал.

Вот тебе, родимый, и романтика пылкой любви!

И вот здесь, уже на подходе к вокзалу, собираясь, как вполне добропорядочный гражданин, приобрести за 50 рэ билет в общий вагон пассажирского, кусануть всласть пару бутербродов с кофе и отбыть благополучно домой, я вдруг отчубучил совершеннейшую чучу. Я увидел в витрине газетного киоска-аквариума обложку какого-то журнала и — как споткнулся, как заворожился, как будто в транс впал: с обложки на меня смотрела моя Джулия и — красоты необыкновенной! Нет, правда, уж я-то кое-что в этом смыслил: журнальчика три-четыре дешёвых с её портретами-ликами на обложке я уже покупал, да на одном из сайтов обнаружил галерею из целых 120 (ста двадцати!) её обложечных изображений и все их скачал-сохранил, хотя мне не очень-то нравится, когда прямо по Джулии намалёваны буквы-слова.

Вот и на этом журнале — это оказался сентябрьский номер «Marie Claire» — название из огромных вишнёво-красных букв перечёркивало причёску Джулии, рекламная фраза-анонс из разноцветных и разнокалиберных букв наползала на открытые тёплые плечи: «Та самая Джулия Робертс у вас на вечеринке. Наш эксклюзивный репортаж». Но всё равно эти наглые беспардонные шрифты и даже нелепый какой-то бриллиантовый ошейник-колье, полностью закрывающий гибкую шею, не могли испортить-затушевать впечатления от дивного портрета: высокая уложенная причёска с длинным золотисто-рыжим локоном, спускающимся от левого виска к нежно выступающей ключице, великолепные плечи во всём своём блеске открытые полностью, до начала манящей ложбинки, уходящей под тесный лиф тёмно-синего вечернего платья — резинка лифа трогательно вдавилась в живую тёплую плоть…

Но главное, конечно, было не в открытых плечах, манящей ложбинке и причёске (тем более, что мне она больше нравилась с распущенными волосами), главное было во взгляде и улыбке. Фотомастеру удалось поймать поразительно точный миг, когда вся необыкновенная красота, удивительная неповторимость Джулии выразились-отразились в её взгляде и улыбке. Причём, стоило посмотреть на этот портрет чуть издали и без очков — всё обаяние его пропадало, появлялась-проявлялась обычная заурядная смазливая красотка — не более того.

Но и это ещё не всё: внутри журнала (это я потом узнал-рассмотрел) изображение с обложки повторялось, уже без назойливых шрифтов, но уменьшенное во много раз, размером со спичечную этикетку и — накал впечатления значительно угасал-меркнул. Нет, право, на обложке, где просматривалась каждая ресничка, виделись все оттенки-переходы карей радужной оболочки-ириды её чудесных глаз, был виден-заметен в мельчайших подробностях кожный узор губ, — Джулия была совершенно как живая! Я даже, казалось, ощущал подушечками своих пальцев движение её тёплых губ, когда, чуть прикоснувшись к ним, погладил…

Да, да, я сделал-совершил это! В смысле, я, как сомнамбула или нанюхавшийся кокаина пацан отвязный, увидев это родное лицо за стеклом, уже не мог оторвать от него взгляда, вынул деньги из заднего кармана джинсов, отлепил от тощей пачечки десятку, спрятал-заныкал обратно, а остальные 65 драгоценных рублей протянул в жадный зев киоска-пещеры хозяину-чудовищу в качестве выкупа за мою томившуюся в неволе красавицу. Символично, что экземпляр оказался последним и дожидался, выходит, именно меня почти целых два месяца.

Это я уже в зале ожидания Павелецкого вокзала придумывал-домысливал, разглядывая ненасытно волшебный портрет на обложке и читая-вчитываясь в «эксклюзивный репортаж» внутри журнала. Там обнаружились ещё три изображения Джулии. Но совершенно, как говорится, из другой оперы: в простеньком повседневном наряде из цветастой юбки и чёрного пуловера-джемпера, с кое-как заколотыми в пучок волосами, почти без макияжа. Я её еле узнал. Когда вчитался в материал, то понял, что такова и была задумка журналистов из «Мари Клер»: они как бы разыграли в жизни эпизод из нового нашумевшего фильма с Джулией Робертс «Ноттинг Хилл», который я ещё не видел. Но в целом сюжет я представлял — сюжет сказочный, фантастический: суперкинозвезда Голливуда знакомится с обычным парнем с улицы, каким-то продавцом из книжного магазина, и отдаётся ему, даже в него влюбляется…

Надо ли говорить, как я пылал-желал-хотел-мечтал увидеть эту ленту! Я заранее представлял себе, как буду сопоставлять себя с экранным парнем-лохом, ставить себя на его место, ощущать возможность такого счастья. И вот, пожалуйста, уже в реальной жизни какой-то счастливчик из толпы имел счастье, как герой Хью Гранта, пообщаться с живой Джулией Робертс, слышать её смех, даже прикоснуться к её руке, обедая с ней за одним столом…

Эта вечеринка — воссоздание сцены из последнего фильма Робертс — «Ноттинг Хилл». Но сегодня нет сценария, в котором прописаны все её слова и жесты, нет режиссёра, который крикнет «Снято!» в нужный момент. Сегодня может случиться всё что угодно.

В фильме Джулия играет роль Анны Скотт, американской супер-, мега-, кинозвезды. Анна приезжает на каникулы в Лондон и знакомится с продавцом из книжной лавки Уильямом Таккером (его роль исполняет Хью Грант). Неуклюжий Уильям проливает на Анну апельсиновый сок и предлагает зайти к нему домой, благо он живет поблизости, застирнуть платье. (Довольно странное предложение. Это, наверное, такой английский вариант «чашечки кофе».) В общем, у них начинается роман. И Уильям приглашает Анну на вечеринку к другу, не рассказав ему о своей новой девушке. Реакцию друзей Уильяма описывать мы не станем, лучше это один раз увидеть, чем несколько раз прочитать, так что смотрите фильм.

Итак, кто же на нашей вечеринке исполнит роль Хью Гранта? Команда Marie Claire не хуже отряда полиции прочесала весь Манхэттен в поисках подходящего продавца книжного магазина, милого и немножко нелепого. Ура! Он найден — этот счастливец, который станет на один вечер (а может, и больше?) бой-френдом самой Красотки. Знакомьтесь: Саша Джаролим, 32 года, фонтан энергии и очарования. Нашего героя посвятили лишь в часть замысла. Он должен собрать у себя дома шестерых друзей, а наш журнал пригласит ему спутницу. Ее имя хранится в тайне.

Вино куплено, паста приготовлена, джинсы и майки упрятаны в шкафы… Саша сидит на диване и ждёт ЕЁ. Наконец в дверь звонят, он бежит открывать. А теперь представьте себя на его месте: дверь распахивается и у вас на пороге стоит Джулия Робертс! Что вы почувствуете? Пока Саша пребывает в столбняке, она протягивает ему руку и говорит: «Здравствуйте, меня зовут Джулия». И хотя её знаменитые локоны сегодня собраны в пучок, ошибки быть не может — это она. Саша держится на удивление хорошо для человека, которого ударила молния. К нему, похоже, даже возвращается сознание. Джулию спасает актёрская выучка, её волнение незаметно, но позже она признается, что поначалу чувствовала себя неуютно.

Впрочем, у них нет времени на неловкое молчание — до прихода гостей надо придумать «легенду». Итак, в соответствии с сюжетом фильма они встретились в магазине, где работает Саша. Правда, дальше наши герои отходят от сценария и решают, что это Джулия вылила на Сашу кофе (вот здесь не следует увлекаться, а то окажется, будто она пригласила его в свой роскошный номер-люкс почистить брюки). Вскоре Джулия ненавязчиво переходит к главной теме фильма — любви. «И вот я очень нежно целую Хью». На Сашином лице безумный коктейль эмоций: недоверие, надежда, эйфория. Но Джулия, к сожалению, заканчивает свою фразу: «Об этом можешь не волноваться, этого не случится». Юмор и пара бутылок пива побеждают неловкость первых минут. Чтобы добавить правдоподобия, Джулия предлагает Саше называть её Джули — так к ней обращаются только самые близкие друзья…

…Первым приходит Брайан, профессор математики. Джулия здоровается с ним, и у несчастного профессора глаза выскакивают из орбит, как у какого-нибудь диснеевского персонажа. Брайан совершенно обалдел, он не может вымолвить ни слова: с таким уравнением он в жизни не сталкивался. Джулия приходит ему на помощь и заговаривает о близком: «Какими исследованиями вы сейчас занимаетесь?» — «Дифференциальными уравнениями». — «Так я и думала».

А на пороге появляются Дэнис и его девушка Элайда. Он — художник, она — студентка. Дэнис слывёт человеком без комплексов, но почему-то именно он впадает в самый глубокий транс. Когда Джулия пожимает ему руку, бедного светского льва начинает трясти. К чести Элайды, её состояние выдают только круглые глаза. Весь вечер она строго напоминала себе: «Да, это Джулия Робертс. Ну и что? Нечего на неё таращиться. Ведь она хочет, чтобы с ней общались так же, как со всеми остальными»…

…За столом ведётся более-менее непринуждённый разговор. Время от времени кто-нибудь кидает быстрый взгляд — «неужели это правда?» Джулия признаётся, что и ей свойственна эта болезнь — преклонение перед звёздами. «Иногда, глядя на какую-нибудь знаменитость в журнале, я думаю: какой потрясающий, необыкновенный человек. Я восхищаюсь его талантом и красотой точно так же, как все остальные люди». Кто-то спрашивает, устаёт ли она раздавать автографы. «Я стараюсь не фотографироваться с поклонниками и не давать автографов, — отвечает Джулия. — Для меня важнее момент человеческого общения: пожать руку, узнать имя…»

…После десерта Джулия стучит ножом по бокалу с вином, все готовятся услышать тост, но вместо него разрывается бомба: «Я хочу вас поблагодарить за то, что вы вместе с нами разыграли сцену из моего нового фильма "Ноттинг Хилл"». Джулия проводит здесь ещё полчаса, потом извиняется и отправляется домой.

Удивление, разочарование, сожаление, непонимание — вот неполный перечень эмоций, которые испытывают люди, оставшиеся сидеть за столом с пустыми бутылками, грязными тарелками и куском торта, недоеденного Джулией Робертс…

…Между тем наш герой Саша счастлив, несмотря ни на что: «Я просто обалдел от одного ощущения, что сижу рядом с самой Джулией Робертс. А потом тревога улетучилась, она стала для меня просто очаровательной женщиной». Но скептик Дэнис замечает: «Вы ведь не знаете, была ли она естественной или играла роль».

 А что же Джулия? «Если не считать некоторого волнения вначале, эти люди увидели меня в естественной обстановке, когда я общаюсь с друзьями, болтаю и ем слишком много сладкого. В той комнате была настоящая я. Реален ли для меня роман с продавцом книг? Да. Главное, чтобы этот человек был мне приятен, обладал чувством юмора, мог бы хорошо приготовить пасту. А у Саши есть все эти качества». И она произносит фразу, которую сказала Саше в начале их знакомства: «Но об этом можно не волноваться, этого не случится».

На следующий день после вечеринки в один из книжных магазинчиков на Манхэттене доставляют огромный букет жёлтых тюльпанов, на карточке написано: «Спасибо за чудесный вечер. Джулия»…

Я погружал и погружал в охапку жёлтых тюльпанов раздувшиеся от наслаждения ноздри и жадно вслушивался в мучительно-сладостный для меня голос: «Спасибо за чудесный вечер!.. Спасибо за чудесный вечер!.. Спасибо за чудесный вечер!..»

— Эй ты, ноги убери!

Очнувшись от мерзкого окрика тётки со шваброй, я оглянулся, вскочил. Вокруг в громадном зале ожидания колыхался плотный смог вокзальной вони, клубился гул дорожной толпы, царили полумрак и неують. Сердце моё в тоске сжалось: Господи, ну и влип же я! В кармане хранилась последняя пятёрка (вторую я успел прошиковать на сортир), и в зал ожидания проник я дуриком, на халяву — показал на входе билет, с которым приехал, контролёр толком не глянул. Так что теперь мне даже и в сортир не выйти, если я хочу переночевать хотя бы не на улице — второй раз так не повезёт.

А вообще идиотизм своего положения я до конца даже и осмыслить не решался. Что же, превратиться в столичного бомжа, что ли? Или — пешком на пятьсот вёрст замахнуться? Конечно, можно было на последние деньги добраться на метро до Домодедово, выйти-выбраться за город и ловить попутку, добираться до родимых чернозёмов автостопом. Вариант номер два: попытаться так же дуриком, как в зал ожидания, проникнуть в вагон поезда и переть до дому зайцем-халявщиком, прячась где-нибудь по тамбурам и туалетам. Можно было, в конце концов, если уж зайцем, то лучше и перспективнее на электричках с двумя пересадками в Павелеце и Мичуринске… Впрочем, что автостопом путешествовать, что зайцем-халявщиком — характер определённый нужен, не мой.

Я снова сел на металлическое жёсткое сидение, спрятал дурацкий свой журнал за пазуху, обхватил голову руками, стиснул в отчаянии и чуть не завыл, не застонал, не заскрипел зубами. Тупик…

Полнейший тупик!