Кто виноват?
Рассказ
Когда Сашка узнал, что Тарзан убил Петьку Малышева, у
него словно остановилось сердце. Сидя дома белый, как снег, и уронив
голову на раскинутые по столу руки, он в который раз шептал:
— Это я, я виноват. Если бы тогда…
Перед глазами стояло лицо Петьки — шестнадцатилетнего
веснушчатого и весёлого паренька, а в глазах его немой укор. Казалось,
Петька хотел сказать:
— Эх, Саня! Ты же мог помешать!.. Мог!..
Мать не подходила к нему, да и что она могла сказать?..
Никто в селе не звал Игоря Бубенцова по имени: Тарзан,
да Тарзан. Кто первым назвал его так — неизвестно, но кличка
удивительно подходила этому здоровенному и злобному парню. Хотя ему
было всего двадцать четыре года, но своих зубов у него почти не
осталось. То ли в драке выбили, то ли больные были. Приехал он в село
недавно — год назад. Сразу же «показал» себя. Ни одна драка, ни один
скандал не обходились без его участия. Силы у Тарзана хватало, поэтому
отпор он обычно давал всем. Ему ничего не стоило на танцах прицепиться
к любой девчонке, и парень, который был с ней, немедленно исчезал.
Был вечер. Летний зной растворился в пространстве и
уступил место живительной ласковой прохладе. Из клуба, по случаю
субботы, на всё село разносилась танцевальная музыка. По берегу речки
медленно шли они к Галиному дому. Хотя были каникулы, но не любила Анна
Фёдоровна, когда дочь Галя долго задерживалась на улице. У Сашки от
ощущения, что рядом идёт любимая девушка, что вокруг такая летняя
благодать, — распирало грудь. Хотелось петь, куда-то бежать, громко
смеяться. В то же время хотелось идти в тишине и чувствовать рядом
Галино плечо. Казалось, никто не может нарушить очарование летнего
вечера. Но вот в тёмной стене воздуха проявилось ещё более тёмное
качающееся пятно. Кто-то шёл им навстречу, пьяно напевая песню. Это был
Тарзан.
— Ха! Гол-л-лубочки! — остановился он.
Галя испуганно прижалась к плечу друга.
— А-а-а гол-л-лубочка мне нравится! Ну-ка, пацанёнок,
кыш отсюда!
И Тарзан небрежно толкнул Сашу в грудь. Тот отлетел на
несколько шагов. Галя закричала. Жгучая ненависть обдала Сашу волной.
Ему показалось, что если сейчас, сию минуту он не вцепится, не вопьётся
в этого гада — он умрёт! Саша, пошарив по земле и не найдя ничего, с
голыми руками, слепо кинулся на пьяного Тарзана. Но тут ему показалось,
что в него ударила молния. Земля вырвалась из-под ног, Сашка потонул в
беспамятстве.
Открыв глаза, он на фоне белого потолка увидел
склонённое к нему лицо Гали. Из кухни доносился звон посуды. Бинты туго
стягивали грудь и лицо. Боль жгучими шариками перекатывалась по телу.
Сознание он больше не терял, только очень хотелось
спать. Когда он закрывал глаза, ему начинало казаться, что весь мир
вращается вокруг него.
— Сыночек! Сашенька! — склонилась над ним мать. — Тебе
удобно лежать? Не сильно больно?.. Ох, что он с тобой сделал! Мы на
него, Сашенька, заявление в милицию напишем.
Саша ничего не ответил, только посмотрел на мать и
устало закрыл глаза.
— Ну ты спи, Сашенька, а мне на работу надо. Спи я скоро
приду.
Мать ушла. Сашка лежал и прислушивался к боли, которая
урывками кусала его тело.
В сенях заскрипели половицы, дверь в комнату отворилась
и на пороге появился Тарзан. От неожиданности Саша вздрогнул. У Тарзана
был заискивающий вид. Он, казалось, стал меньше ростом и, нервно теребя
кепочку в руках, выдавил:
— Ты… Саня… Я то… самое… прощенья пришёл просить, —
посмотрел на ошеломлённого Сашу, до которого не доходил смысл
сказанного. — Ты… не сердись на меня… Понимаешь, я же пошутил… Я же
отошёл бы… А ты сразу пинаться,.. Ну, и осерчал я… Ведь тоже обидно…
Тарзан, видимо, узнал, что Сашина мать грозится написать
заявление в милицию. Он уже отсидел в зоне полтора года, испытал, что
это за штука. Ему страшно не хотелось жить там, где нет водки, веселья
и где нужно вкалывать на совесть. Он решил любой ценой упросить Сашку
не делать ему, Игорю Бубенцову, зла. Тарзан ругал себя всячески за то,
что вчера забылся. И вот теперь стоял он перед Сашкой и униженно
просил, смирив свою гордость.
Сашка уже, наконец, понял, что нужно Тарзану. Ненависть
снова захлестнула, переполнила его до предела. Он хотел крикнуть, чтобы
тот убирался ко всем чертям, прощения ему не будет, но вид этого детины
— грозы села, бормотавшего оправдания, был так дик и нелеп, что Сашке
стало неловко. А потом, как в плохой мелодраме, Тарзан опустился на пол
и на коленях пополз к кровати, исступлённо шепча:
— Саня… Я тебе денег дам…
Стало невыносимо. Злости не было. Остались липкая
гадливость, и неловкость за другого.
— Хорошо. Только уходи, — с трудом произнёс Сашка.
Тарзан мгновенно расплылся в улыбке, сверкнув вставными
зубами, и вскочил с коленей.
— Ну вот, Сашок. Ты сдержишь слово. Я же знаю, что ты
настоящий корефан. Мы с тобой такими корешами станем! Такими
корешами!..
Наконец, поняв, что чем быстрее он уйдёт, тем будет
лучше, скрылся за дверьми.
Вечером Сашка долго не решался заговорить с матерью.
Потом, подозвав её к кровати, твёрдо, через силу, произнёс:
— Мама, не надо заявление писать.
У матери опустились руки.
— Как же так, Саша? Ты что? Это что же — безнаказанным
ему ходить? Он же чуть не убил тебя! Сынок, опомнись!
— Мама, так нужно. Не пиши.
— Нет, сынок. Как хочешь, а я напишу. Я не могу. Как же
так?
— Мама, не пиши! Я буду все отрицать! Не пиши!
Мать заплакала, но заявление не написала.
И вот теперь Сашка в тысячный раз себя спрашивает:
— Почему? Зачем я так сделал?
А мать молчит, и это молчание красноречивее всяких слов.
Сашка не представляет себе, как он будет смотреть в
глаза матери Пети Малышева, который прожил на свете всего шестнадцать
лет.
/1972/
_____________________
«Сельская правда»,
1972, 12 августа. |