Дочь

Рассказ

— Граждане пассажиры! Через два часа — Москва! — громко объявила проводница.

Пассажиры зашевелились. Одни свёртывали постели, другие укладывали чемоданы, переодевались. Только один пассажир, высокий старик с пышными седыми волосами, продолжал сидеть, не отрывая взгляда от окна и чему-то улыбался. Меня это сильно удивило. За три дня он успел со всеми перезнакомиться, всё время шутил, рассказывал, устроил шашечный турнир. С ним было весело и удивительно хорошо. Сергей Павлович, так звали старика, принадлежал к числу тех людей, которые сразу располагают к себе и появляется чувство, что знакомы вы с ним по крайней мере несколько лет.

Меня он сразу же заинтересовал, было видно, что весёлый он не без причины, и мне захотелось познакомиться с ним поближе. Я подсел к его столику и через некоторое время уже знал всю его жизнь.

— Ты ещё молод, — говорил он, — и, наверное, не знал горестей в жизни, а вот на мою долю выпало их, не дай Бог. Да что испытания, зато и счастлив я был в своей жизни. Жизнь свою я помню с 12 лет, когда отца убило на германском фронте и мне пришлось идти работать. А что до этого было — с трудом вспоминается. Иногда мне даже кажется, что детства-то у меня и не было. Ничего, что называется детством. Мать заболела, как получила похоронную, а в семье нас шестеро, я самый старший, ну и пришлось идти на завод. Хоть и трудно мне было, а не жаловался и даже гордился, что я настоящий рабочий. Потом… потом революция и Гражданская война. От неё-то память на всю жизнь осталась…

Сергей Павлович показал руку, которую пересекали глубокие страшные шрамы.

— Уже после войны и с бандитами приходилось, и с кулаками дело иметь… Э-э, да разве всего перечислишь. Неприятное было время, грозное. Только иные-то люди и в это время личное счастье находили. Как-то неприметно, незаметно, глядь, у всех товарищей и жёны появились. Не понимал я их или девушки своей я не встречал — не знаю, только не тянуло меня на оседлую жизнь. Думал так и прожить бобылём. Ан нет, всё же встретил я свою суженную. Врачом она работала в больнице, где я подлечивался. Ну тут, как водится, познакомились мы, полюбили друг друга и, не откладывая дела в долгий ящик, поженились. Ох, и счастья у меня было — через край. Такая у нас жизнь с ней пошла, что лучше и не придумаешь. А тут ещё Леночка появилась. Да… было счастье, было, да не долго продолжалось…

Лицо Сергея Павловича сразу постарело, глаза стали печальными-печальными.

— Однажды, ночью поехала Люба по срочному вызову, поехала и не вернулась. Перевернулась машина и всё — остались мы с дочкой вдвоём.

Уж как я её баловал. Всё ей. Всё. И она меня любила. Леночка пошла в школу, и как я радовался, глядя на её успехи…

Сергей Павлович улыбался, было видно, что ему доставляет удовольствие рассказывать о своей дочери.

— Как сейчас вижу, — продолжил он, — прибежит она из школы в последний день года довольная, смеётся, по комнате кружится, а я нарочно спрашиваю: «Что, дочка, неужели ни одной тройки?» А она засмеётся ещё пуще и табель мне протягивает, а там — пять, пять, пять… А Леночка уже на коленях у меня сидит: «Папа, помнишь, туфли обещал?» Я, конечно, сразу в магазин. Хорошо мы жили. Только одно плохо, не было у Леночки подружек и никак не мог понять — почему. Правда, гордая она у меня, но ведь хорошая.

Потом Леночка окончила школу и в институт, в медицинский поступила. По стопам матери, значит, пошла. Со мной, правда, не посоветовалась, так ведь что советоваться, ей жить-то, не мне.

И стал я замечать, что уже не хочется ей дома сидеть. Подружки появились, друзья, и она целыми днями не приходила домой. Придёт поздно вечером, а я жду её, поговорить хочется, но вижу, спать хочет, да и понимаю, что это уже не та Леночка, которая любила сидеть у меня на коленях. Нет, не та… Горько мне, но понимаю, что изменить ничего нельзя.

Тут ещё появился он — молодой военный летчик. Приехал в Красноярск к другу, а сам в Москве живёт. Стал я подмечать, что провожает он мою дочку и один раз даже зашёл с ней домой. Ну, мы познакомились, он хоть и молодой, а представился Николаем Григорьевичем. Не понравился он мне сразу, взгляд такой надменный, презрительный и на всех старается свысока смотреть. Решил поговорить я с дочкой, что же значат эти провожания. Решить-то решил, да что толку, только заикнулся, как она: «Папа, это не твоё дело!».

Ну, что делать? Обиделся я тогда крепко, но настаивать не стал. Её, так её. Всё же надеялся, что другого дочка найдёт. Но нет. Один раз утром открывается дверь в моей комнате, смотрю, Леночка на пороге стоит. Обрадовался я, давно такого не было, чтоб дочка ко мне приходила. «Ну, что, Леночка?» — спрашиваю. А она сразу и выложила: «Папа, я выхожу замуж за Колю! Через неделю мы уезжаем в Москву. Извини, папочка, что так неожиданно, но я уже решила». — «Лена, а институт!?» — «Зачем мне институт? Всё равно Коля не допустит, чтоб я работала».

Что ж, делать нечего, стал её в дорогу собирать, И всё насмотреться на неё не могу. Она даже сердиться стала: «Ну, что ты, папка, не умираю же я!».

Да-а-а, тяжело чувствовать, что дочь, которой ты отдал всю свою жизнь, больше не нуждается в тебе.

Уехали они, зять даже не зашёл перед отъездом. Тяжело поначалу было, всё время один, тоска опять напала, Леночка, правда, писала, но редко и письма коротенькие, всё о Ванюше, внуке, а о себе ни строчки, говорит, нечего писать-то. Года три назад ездил я к ним, погостил недельку и всё. А потом опять редкие письма…

Сергей Павлович задумался, глядя в окно. Глаза его то станут грустными, то улыбка чуть тронет губы и видно, что — вспомнилось ему приятное.

— А сейчас вы не к ней едете? — решился я прервать его раздумья.

— Как же, конечно, к Леночке. Три года прошло, наверное, изменилась… Представляю, как обрадуется дочка, я же её не предупредил, так сказать, сюрпризом нагряну. Да и Ванюша всё спрашивает: «Когда деда приедет?». Скорей бы уж, что ли!

Он посмотрел на часы — ещё целых полчаса!

Но вот, наконец, и столица. За окном то встают огромные многоэтажные небоскрёбы, то стрелы башенных кранов показывают рождение нового дома.

Поезд постепенно замедлил ход, и мимо окон заскользили фонари перрона.

— Смотри, смотри, вон они! — почти крикнул Сергей Павлович, показывая в окно.

Я увидел красивую, ещё молодую женщину, рядом с ней стоял не пожилой, но уже солидный мужчина в военной форме, который держал за руку мальчонку лет шести.

Мне стало радостно за старика, так он обрадовался — от нетерпения он не мог сидеть на месте. Но вдруг я вспомнил, что ведь они не знают о его приезде и притом рядом с ними стояли чемоданы. А Сергей Павлович от радости не замечал этого и продолжал с нетерпением смотреть в окно. Но вот состав остановился, и пассажиры заторопились к выходу. Мне стало интересно увидеть встречу Сергея Павловича с дочерью и, сойдя с поезда, я приблизился к ним.

Старик, заметно волнуясь, подходил к дочери.,

— Папа?! — услышал я. — Папа! Это ты? Но как?! Я ничего не понимаю!

— Леночка! Дочка! Столько не виделись… Вот я и решил. Здравствуй… — речь его была прерывиста, на глазах блестели слёзы.

— Но как же? Что делать? Папа, ведь мы собрались ехать. У нас путёвки. Поезд через сорок минут, — и она вопросительно посмотрела на мужа, который во время разговора со скучающим видом смотрел по сторонам,

— Вот и Коле надо обязательно, врачи посоветовали. Путёвки с трудом достали…

— Но, Леночка, три года не виделись… Куда же я теперь? Ведь у меня здесь никого!

Больно было смотреть, как этот высокий седой человек чуть не плачет. Дочь с мольбой посмотрела на мужа:

— Коля!..

— Решено — значит едем. По-моему, давно договорились. А вы, Сергей Павлович, погостите у моих родителей. Надеюсь, адрес не забыли? — и он отвернулся, считая разговор оконченным.

Дочь старалась не смотреть на отца:

— И правда, папа, погостишь в Москве, посмотришь её, а мы… мы не можем.

— А я ведь, дочка, к тебе приехал!

Сергей Павлович повернулся и пошёл мимо меня вдоль перрона.

На улице совсем стемнело, людей почти не было видно, и в тишине, окутавшей перрон, гулко раздавались шаги старика. Его широкие плечи обвисли, походка была неровная. Он удалялся. Ещё немного и темнота ночи сомкнётся за его спиной.

— Деда!

Но Сергей Павлович не оборачивался.

— Деда!!!

И внук, вырвав руку из руки отца, побежал за стариком.

— Никуда я не поеду! Я буду с дедушкой! — плача, крикнул он подбежавшей матери.

Сергей Павлович нагнулся, взял мальчонку на руки и крепко прижал к себе. Никакими силами нельзя было оторвать их друг от друга.

Дочь медленно повернулась к мужу, который продолжал стоять около чемоданов:

— Вот что, Коля, езжай-ка ты один! Мы с Ванюшей остаёмся…

/1970/