11. Наташа II

В душе, понятно, наступил раздрай.

Романы с замужними женщинами старше меня, кончающиеся стабильно болезненными разрывами, начали угнетать. В это время как раз случилась и нежданная последняя встреча с первой любовью Галей, приехавшей к родителям в гости из Красноярска, и эта встреча всколыхнула в душе моей горячие воспоминания и романтические грёзы о прекрасной, страстной и взаимной любви с юной девой  — любови вечной, до гробовой доски…

Взялся я приглядываться попристальнее к девчонкам в нашем райцентре, на танцевальные вечера в Дом культуры активно ходить: всё что-то не то и не так — не вытанцовывалось. Вроде понравится дивчина, познакомлюсь, встречусь раза два-три, до поцелуев дело дойдёт, а то и до конца, до полного телесного контакта и… На этом — финиш. На третье или четвёртое свидание тащиться уже неохота — лучше портвейна с приятелями выпить да погутарить за жизнь.

Одно знакомство, правда, чуть не переросло в серьёзное увлечение. Причём девушка по имени Валя жила не в райцентре, а в соседнем селе за 30 кэмэ, работала там в местной больничке фельдшером. Я с ней познакомился в командировке, когда делал фоторепортаж из этой сельской больницы. Валя была не красавицей, но очень и очень милой: худенькая, с огромными серыми глазами, добрая и ласковая. Одно её очень сильно портило: имелся жених, сельский тракторист — здоровенный кудрявый парень. Я бы, может, и не стал делать никаких поползновений, разрушая чужое счастье, но сама Валя вдруг качнулась ко мне, начала проявлять явную радость при моём появлении. В селе этом располагался самый передовой и ударный совхоз района, и неудивительно, что районная газета чуть не каждую неделю давала-печатала оттуда материалы, сопровождаемые фотоснимками. Кроме того мне ничего не стоило в выходные или после работы смотаться на попутке в Валино село…

Впрочем, не буду долго рассусоливать (я ж не отдельную главу о Вале пишу), всё в конце концов закончилось и почти трагически. У нас с Валей дальше романтических объятий и поцелуев дело не двигалось, она всё никак не могла решиться бросить-оставить своего тракториста и попробовать связать свою судьбу с моей. И вот однажды в студёную зимнюю пору я, пьяный и расфранчённый не по погоде (в лёгких ботиночках и пальтишке на рыбьем меху), нежданно прикатил к Вале в село, но она уже договорилась со своим кудрявым Голиафом в тот вечер идти на танцы в клуб. Я по хмельной глупости выдвинул ультиматум: или мы проводим вечер вместе, или она меня больше не увидит. Валя выбрала тракториста и клуб, а я в азарте пьяной обиды попёрся через зимнюю степь домой пешедралом…

Впоследствии в романе «Алкаш» я этот жуткий вечер вспомнил-зафиксировал несколькими строками, рассказывая о том, как не раз и не два погранично близко приближался я на протяжении жизни к её концу:

…Был и вообще дикий случай: я уехал, юнцом ещё, на попутке в соседнее село к подружке. Я был поддатой, мы с ней вдрызг разругались, я психанул и отправился обратно домой. Две-три попутные машины не остановились, и я в своих ботиночках пижонских и пальтеце отмахал по зимней ночной дороге 30 кэмэ. Стоял-звенел морозец градусов в двадцать пять. Я обморозился, чуть не свалился на дороге, обессилев. Но самый ужас испытал я уже дома, проснувшись под вечер и прочитав в местной газете, что по округе рыскает залётная стая волков, — они уже задрали старика и ребёнка…

(«Алкаш»)

До сих пор иногда представляю себе картину-ситуацию, которая могла случиться, не сохрани меня Господь: ночь, степь зимняя, я безнадёжно стою, мокрый от ужаса, на обледенелой дороге в окружении светящихся волчьих голодных глаз…

* * *

А с Наташей познакомились мы, конечно же, случайно.

Я уже и поиски суженой оставил, жил по инерции, попивал крепко. И вот однажды одна из журналисток-сотрудниц нашей газеты, Надежда, пригласила меня на свадьбу своей младшей сестры в качестве фотографа. За свадебным столом в доме Надежды, когда я основную серию снимков о торжестве отснял и присел к столу уже как бы в качестве обычного гостя, и после рюмки-двух начал приглядываться к соседям и, главное, соседкам, выбирая партнёршу для танцев, взгляд мой наткнулся на встречный и замер. Вместе со взглядом своим замер и я. Ну ещё бы! На меня смотрела девчонка настолько эффектной внешности, что я даже офонарел: почему это раньше я её — через видоискатель фотоаппарата — не заметил? Как потом выяснилось, это была младшая сестра жениха, жила в Абакане, к началу свадьбы опоздала и только-только появилась и присела к столу.

Это была кукла — в хорошем, комплиментарном значении слова. Круглое личико, ямочки на щеках, широко распахнутые тёмно-карие очи с пушистыми ресницами, шапка пышных каштановых кудрей, сочные губы. Ростом ниже меня, фигурка — более чем! Одним словом, я запал сразу.

Свадьба есть свадьба. Я, естественно, не помню и не знаю, как мы с ней познакомились, чего танцевали, о чём говорили-болтали. Очнулся утром дома в своей односпальной кровати — в тесноте. Повернул гудящую голову: рядом на подушке — пышные каштановые локоны. Похмелье вмиг ослабило свои тиски. Она подняла голову, поморщилась:

— Фу, как голова трещит! Дай попить…

Я накинул домашнее трико, метнулся на кухню (муттер подчёркнуто сухо поздоровалась, но мне было не до объяснений и оправданий), нацедил воды из-под крана в кружку, сам хлебнул, притащил гостье. Она села на постели, откинув одеяло и совершенно не стесняясь (лифчика на ней не было), жадно отпила. Я не мог оторвать взгляда от её колыхающихся в такт глоткам грудок с аккуратными тёмными сосочками. В голове пульсировала нелепая, но вполне логичная мыслишка: «Было у нас с ней чего или нет?» Проклятый хмель — ничегошеньки не помню!

Впрочем, я тут же чуть пришёл в себя, сориентировался в обстановке, быстренько скинул трико и в одних трусах юркнул обратно под одеяло. Провёл рукой: она тоже была в трусиках. Я зацепил резинку, потянул вниз. Она придержала, скривилась:

 — Ну ты чего? Я ж тебе сказала: нельзя!

 — Почему?!

— Потому что «дела» у меня…

— Какие дела? Где?

Она глянула на меня и невольно, через боль, фыркнула:

— Да-а, случай тяжёлый… Слушай, нет у тебя пива?

— Да будет, будет пиво — позже, подожди! Давай сначала…

И я опять решительно ухватился за её трусики, ожидая сопротивления. Но его больше не было. Она отвела мою руку, но стянула, приподнявшись, их сама, скомкала, засунула под матрас.

— Ну смотри, я предупреждала — испачкаем всю постель…

«Господи, да она целочка, что ли?» — мелькнуло в голове.

Но размышлять было некогда: я уже ничего не соображал и стремился только к одной цели. Всё получилось бурно, быстро, скомкано и беспрепятственно. Хотя, конечно, опыта превращения девушек в женщин у меня тогда ещё не было, так что я продолжил тупить и когда увидел на простыне алые пятна, вполне по-дурацки обрадовался-загордился: ну вот, и «честную» наконец-то попробовал!

Наташа потом, когда поведал я ей свои горделивые мысли-домыслы, посмеялась всласть. Она к своим 25-ти уже попробовала неудачное замужество и вообще разочаровалась в мужиках, ибо, как откровенно признавалась, перебрала их около десятка, и все такими козлами оказались…

Со мною же получилось так: во-первых, она уже несколько месяцев «постилась», и это её начинало тяготить; а во-вторых, когда встретилась она со мной взглядом за свадебным столом, то её сразу как бы торкнуло в сердце предчувствие — с этим парнем мы сегодня будем вместе! Она даже загодя, авансом, ещё не зная, как будут развиваться события, пожалела, что у неё как назло месячные накануне начались. Идти ко мне ночевать она согласилась сразу, ибо в доме Надежды было столпотворение, но хватило у неё ясности сознания ночью от меня отбиться-отвертеться, трусики оставить на себе: и матушка моя ей показалась строгой, и я был через край по-свински пьян, и бельё постельное наше стало ей жалко…

Между тем, утро продолжалось. Мы ещё раз повторили опыт телесного знакомства-сближения, теперь уже более осмысленно и сладко, встали, оделись, я скомкал разукрашенную простыню, спрятал за пазуху, чтобы выкинуть по дороге, и мы отправились в дом Надежды, где свадьба уже вовсю гудела-продолжалась. Мы с Наташей влились-вписались в водоворот веселья и тоже стали ощущать себя молодожёнами: при каждом хоровом рёве «горько!» взялись целоваться прилюдно да ещё даже жарче, чем истинные виновники торжества. Брат её, новобрачный, всё приставал ко мне с увещеваниями: мол, не обижай Наташку, если без серьёзных намерений, то лучше сразу отвали… Наташа на него всерьёз сердилась: мол, я уже взрослая и не надо меня опекать…

Ближе к вечеру Наталья засобиралась домой (она работала буфетчицей во Дворце культуры и ей назавтра, в воскресенье, надо было выходить в смену), и я увязался её проводить в Абакан. Вскоре мы уже очутились у неё дома, там тоже творилось какое-то застолье, я знакомился-гутарил с её родителями, говорил тосты, обнимал Наташу прямо за столом…

Последний автобус уехал без меня, меня оставили ночевать, но, конечно, спал я от Наташи отдельно — правда, перед сном, когда укладывала она меня в постель в отдельной комнате, нацеловались мы с ней до распухших губ.

А следующий день стал, может быть, самым светлым в нашем с ней коротком, так бурно и загульно начавшемся романе. У Наташи оказалась совсем маленькая сестрёнка, всего шести лет, которую мы утром, после завтрака (я есть не мог, но чаю горячего выпил) повели-проводили в садик. И вот эта идиллическая картина теперь и встаёт очень ярко в моей памяти: солнечное летнее утро, городские ещё малолюдные улицы, мы идём совсем по-семейному втроём, ладошки девочки-лопотуньи в наших руках, Наташа — тиха, улыбчива, ласкова… Потом я долго сидел за столиком в буфете (сейчас это называется — баром), где Наташа хлопотала за стойкой, нарезала бутерброды и заваривала чай, любовался ею, думал о настоящем и мечтал о будущем…

Попрощались мы с ней нежным поцелуем, договорились, что приедет она на неделе якобы к брату, но на самом деле ко мне, и я в благостном настроении отбыл домой. Так хотелось верить, что теперь-то нашёл я своё счастье, что теперь-то уж точно суждено мне по-настоящему влюбиться и обрести блаженство ответной любви…

Увы, энергии наших чувств хватило месяца на три. Вдруг обнаружилось, что характер у моей Натальи отнюдь не сахар: она в редкие наши встречи была чаще не просто хмурой, а прямо-таки злой. Мы стали всё чаще ссориться, и это никак не способствовало установлению постельной гармонии, которой всё никак мы не могли достичь. Впрочем, может быть, как раз не очень ладная наша половая жизнь так дурно влияла на жизнь повседневную, на наши взаимоотношения.

Всё оборвалось резко и непонятно. В очередной раз я приехал в Абакан, отправился к Наташе на работу в ДК. Последняя наша встреча проходила в плотном тумане хмеля, я плохо чего помнил, так что не знал, чего теперь ожидать при встрече — улыбки или гримасы. Действительность превзошла все опасения: увидев меня, Наталья поджала губы, выпрямилась, даже слегка побледнела и процедила:

— Ты чего припёрся?

— Наташ, ты чего? Что случилось?!

— Сам знаешь — что! Убирайся! Я не буду с тобой разговаривать!..

И всё. Как я ни бился, как ни упрашивал хотя бы объяснить толком, в чём моя вина — бесполезно: она больше не произнесла ни слова.

Позже, через несколько дней уже Надежда чуть рассеяла туман: я, оказывается, по пьяни чего-то такое ляпнул Наташе, что она смертельно, до ненависти на меня обиделась. Ума не приложу: чего уж такого мог я брякнуть-сказануть?

Потом я ещё раза два видел её в нашем селе, она даже улыбнулась мне издали, но я подходить-общаться не стал: не судьба так не судьба. Тем более, как я понял-разобрался к тому времени — мы действительно во всех смыслах не подходили друг другу. И зачем только она, Судьба эта самая, свела нас, познакомила — для какого такого эксперимента?

Кому ж ведомо!

И ещё вот что я думаю: у Наташи мнение о козлиной натуре мужиков после встречи со мной, вероятно, ещё более сгустилось-оформилось.