Газета молодости нашей

Завтра в Тамбовском Доме творческих работников состоится презентация книги «Газета молодости нашей». Это сборник воспоминаний журналистов областной молодёжной газеты «Комсомольское знамя», которая выходила с 1938 по 1992 год. Естественно, панорама воспоминаний получилась неполной и обрывочной: в основном о последних трёх десятилетиях жизни газеты. Но вот неестественно и непонятно то, что если мемуары о газете 1960-х годов (редактором «КЗ» был Г. Ремизов) и 1970-х (редактор В. Седых) представлены в сборнике довольно широко и даже обильно, то 1980-е (редактор А. Фурсов) освещены почему-то весьма кратко и скупо, хотя большинство журналистов как раз этого периода живы-здравы и по-прежнему проживают в Тамбове.

Не знаю как с другими моими коллегами из 1980-х, а со мной произошёл, можно сказать, анекдотичный случай. Редактор-составитель сборника «Газета молодости нашей» В. Седых предложил и мне поделиться воспоминаниями, на что я охотно согласился и оперативно сдал текст под названием «Свет и тени журналистской юности», пристегнув к нему 7 фото из личного архива. Увы, мемуарный труд мой был безоговорочно отвергнут. Валерий Борисович с ноткой некоторого редакторского негодования пояснил, что, мол, материал мой выбивается из общего ряда, контрастирует с другими мемуарами, в нём содержатся даже критические нотки, что совершенно недопустимо в этом светлом сборнике — как я мог, например, намекнуть, что в «Комсомольском знамени» была редакторская цензура и некоторые материалы по этой причине не попадали в печать?! Это же неправда, подытожил В. Седых, и решительно своей редакторской волей не пропустил мой мемуарный очерк в печать. И даже — вполне безобидные фотографии, уж Бог знает почему…

Тем не менее, накануне глобальной презентации сборника «Газета молодости нашей» в ДТР, я решил свою часть воспоминаний о газете своей журналистской юности скромно презентовать в Фейсбуке. Уж здесь-то, надеюсь, цензуры гораздо меньше…

СВЕТ И ТЕНИ ЖУРНАЛИСТСКОЙ ЮНОСТИ

Тамбов вошёл в мою судьбу совершенно случайно, и главную роль в этом сыграла именно газета «Комсомольское знамя».

Родился я и вырос в Сибири, поступил в Московский университет на факультет журналистики, пять лет жил и учился в столице. Перед распределением выбирал, куда мне поехать — в Иваново, Астрахань, Краснодар или Ростов-на-Дону? (Из этих городов мне пришли персональные вызовы с заманчивыми предложениями трудоустройства в областные и краевые газеты.) Как вдруг в последний момент в общежитии университета появился энергичный редактор тамбовской областной комсомольской газеты и поманил меня к себе, посулив сразу отдельную квартиру (чего в вышеназванных замечательных городах быстро сделать не обещали). О Тамбове я к тому времени знал очень мало — только то, что он находится где-то недалеко от Воронежа, поэтому согласия сразу не дал, а попросил отложить решение вопроса до момента, пока не взгляну я на Тамбов своими глазами. Через пару дней взял по студенческому билету за полцены плацкарту на 31-й скорый и утром был в Тамбове. Побывал в редакции областной молодёжки, прошёлся по Советской от Комсомольской площади к центру, всё ещё колеблясь, вышел на Набережную в районе гостиницы «Тамбов»… Вот это да-а-а!

В тот же момент всё и решилось: распределяюсь в Тамбов, поживу-поработаю года три, а там видно будет…

Вот уже почти 40 лет (больше половины жизни!) я живу здесь и не собираюсь, дай Бог, никуда уезжать. Хотя, признаться, порывался пару раз в те первые три года плюнуть на тихий Тамбов с его уютной Набережной и перебраться в столицу (варианты были): молод был, горяч, кровь бурлила — бунтовал, конфликтовал, жаждал правды, справедливости и свободы слова… 

В повести «Казнить нельзя помиловать» (1989) и романе «Алкаш» (1996) я немало страниц уделил той поре моей жизни, работе в молодёжке (переиначив её в «Комсомольский вымпел»). Иные прототипы героев, бывшие мои коллеги, поначалу обиделись, посчитав, что я переборщил с сатирой и сарказмом. Но, скорее, в моих романных воспоминаниях о журналистских буднях в «КЗ» («Козе» — как именовали мы свою газету в кулуарах) всё же больше печальной иронии, горькой усмешки — некоторый тогдашний перебор с официозом давил и угнетал. В то время молодой герой-журналист моей реалистической прозы по-другому воспринимать это всё и не мог. Вот, к примеру, фрагмент из романа «Алкаш», где описываются первые дни в новой редакции героя, альтер-эго автора:

«Самый мой первый экзамен — репортаж о поездке агитбригады в поле — я выдержал. В материальчике я наворотил таких метафор, эпитетов, синекдох и всяких прочих тропов, что получился прямо-таки не репортаж, а — поэма в прозе. Обыкновенно статьи, репортажи, корреспонденции и даже очерки в областной молодёжной газете начинались так: “Выполняя решения съезда КПСС…” Или: “Как подчёркнуто в решениях последнего пленума обкома ВЛКСМ…” Или: “Руководствуясь Ленинскими заветами…” Я же сдуру и по неумению начал так: “Асфальтовый тракт — словно бесконечный сухой мост через скучные, промокшие насквозь поля и перелески. По нему солнечным зайчиком резво мчится светлый автоклуб — передвижной цех хорошего настроения…” Мало того, я и снимочек сварганил — щёлкнул девчат-агитбригадчиц своим “Киевом”, а уж фотокор Юра отпечатал снимок.

Завотделом Андрей Волчков просмотрел-почитал — удовлетворённо хмыкнул. Я чуть перевёл дух: с первых ещё шагов в газетном деле я болезненно терпеть не мог чужой правки, вмешательства в мною рождённый текст. Волчков понёс мой первый блин редакторше. Я опять напружинился: мне известно уже было о маниакальной страсти Перепелицыной влезать в чужой текст, черкать-править подчинённых безжалостно. Она считала себя особенно хорошим и беспристрастным редактором именно в первом, изначальном значении этого латино-французского слова.

Звякнул внутренний телефон:

— Вадим Николаевич, зайдите.

Я отправился в редакторский кабинет, изготовившись к бою. Но вдруг наткнулся на довольную улыбку Василисы.

— Неплохо, Вадим Николаевич, весьма неплохо — свежо, язык образен, да и снимок экспрессивен. Не ожидала… — Только, Вадим Николаевич, если вы не против, я бы добавила в заголовок слово “поющий” — “Весёлый «Луч» поющий”. А?

Я держал машинопись в руке, видел, что ни единой буковки не поправлено, потому с лёгкостью уступил: поющий так поющий. Хотя, конечно, это уже нечто слюнявое, сюсюкающее и дамско-комсомольское…

Ну, да — Бог с ней, пущай потешится! В общем, дела пошли. Андрей оказался начальником не самым занудным и пижонистым. Все темы — и противные (всякие там политучёбы да соцсоревнования), и нормальные — делили мы пополам…»

Увы, многое в то время раздражало, официоз, лживость и пафосность совпропаганды давили и угнетали, жёсткие рамки цензуры сковывали вдохновение. И это не пустые слова. Вот, опять же, наглядная история-картинка из сугубо реалистического романа «Алкаш»:

«А вскоре в городке Вавиловске случилась трагическая история. В субботу на танцверанде пьяные озверевшие хулиганы напали на милиционера, тот вынужденно, защищаясь, стрелял: ранил одного и наповал убил другого из нападавших. После чего бандитская и пьяная толпа с танцплощадки проследовала через город и осадила здание городской милиции, повыбивала стёкла, перевернула две спецмашины, избила нескольких стражей порядка и пыталась прорваться внутрь — к оружейной комнате. Только подоспевшие воины гарнизона утихомирили распоясавшихся хулиганов…

Таковы были официальные сообщения. Происшествие из ряда вон и замолчать его никак не удавалось. Послали в командировку меня.

Когда я через три дня выдал материал под названием “Танцы с трагическим финалом”, сначала у Волчкова, потом у Филькина, а затем и у Перепелицыной глаза на лоб полезли. Да и то! Оказывается, это сам мент спровоцировал столкновение. Он и раньше из служебного рвения и собственного удовольствия избивал своих юных земляков, а одного даже и покалечил, что сошло ему с рук. В тот вечер он тоже привязался к парню ни с того ни с сего. Вернее — и с того, и с сего: тот парнишка, что называется, увёл-отбил у наглого мусора девчонку. За это и получил прилюдно удар в лицо, а когда отмахнулся, тут же и — пулю в живот…

Девица Перепелицына помчала статью в обком комсомола. Там руками замахали, ногами задрыгали: да вы чего — чеканулись, что ли? Такое публиковать?! Однако ж именно в сей момент в обкомовских апартаментах нарисовался скромный молодой человек и представился спецкором “Комсомольской правды”: что тут у вас в Вавиловске произошло-случилось?..

Материал мой пришлось срочно тискать, дабы упредить центральную газету, но когда увидал я его перед выходом номера уже в полосе, в гранках, я встал на дыбы: назывался он теперь шизоидно “К чему приводит пьянство” и был истерзан, изрезан и кастрирован так, что получалось-выходило, будто не столько мент поганый виноват, сколько убитый им двадцатилетний парень, только что вернувшийся из Афгана…

Я ворвался в кабинет к Помидору (редакторши-девицы не было) и заорал:

— Я снимаю свой материал к чёртовой матери!

Филькин перетрухнул, забрызгал слюной.

— Как это снимаете-с? Права не имеете-с!

— Да вот уж как раз и имею, и вы это знаете. Я категорически не согласен с такой идиотской правкой и статью снимаю! Это уже не материал, а какая-то прямо филькина грамота получилась!

Я вышел, не дожидаясь Филькиной реакции на мой зло-весёлый каламбур. Но, конечно, вскоре приехала Перепелицына, но, само собой, подключилась Лена, но, разумеется, мудро посоветовал Волчков с дерьмом не связываться…

Короче, статья моя обрезанная вышла, правда, под прежним моим названием и под демонстративным псевдонимом — В. Компромиссов.

Вся наша жизнь, увы, — сплошной компромисс!..»

История с этой статьёй стала последней каплей и вскоре, после семи лет работы в «Комсомольском знамени», я ушёл на вольные писательские хлеба…

Но вот сейчас, спустя годы и на фоне кардинальной деградации нынешней журналистики, о «Комсомольском знамени» помнится и много чего хорошего. Например, ежемесячно в газете выходил целый литературный разворот и помимо этого чуть не в каждом номере публиковались стихи. Местным поэтам и прозаикам было где разгуляться, показать себя, а читателям — почитать. Или вот ещё: нынешние газетчики, думаю, и знать не знают, что такое фельетон,  очерк (судебный, портретный, путевой), проблемная статья, журналистское расследование, рецензия… Я недавно собрал всё подобное из моих прежних публикаций — целых два тома получилось.

И о соцсоревновании нынешние, эпохи дикого капитализма, журналюги и журнашлюшки (термины Михаила Задорнова) представления, конечно, не имеют. А ведь дело было хорошее: на редакционных летучках определялись лучшие материалы недели, по итогам года победитель соцсоревнования награждался недельной творческой командировкой в любую (!) точку Советского Союза. Лично я (это просто — констатация факта) за семь лет таким образом побывал в Ленинграде, Киеве, Ярославле и даже слетал на Дальний Восток, где на Амуре в районе деревни Нижняя Тамбовка начиналось тогда строительство нового города…

А ещё в областной «Комсомолке» мы, журналисты, вместе отдыхали, отмечали праздники, дружили, влюблялись, играли свадьбы… Да-да, точно как в «Служебном романе» Э. Рязанова я влюбился в свою начальницу, заведующую отделом Татьяну Ганьшину, она, в свою очередь, в меня, сыграли мы вскоре свадьбу, получили таки со временем квартиру от редакции и живём вот уже 35 лет в законном браке…

Так что, отдав дань иронии и сарказму в своей ранней прозе, посвящённой журналистской юности, сейчас, уже итожа, можно сказать, жизнь свою, я благодарен Судьбе за то, что привела она меня в Тамбов, в редакцию «Комсомольского знамени»…