Не ходил бы ты, Ванёк, во солдаты…

В самом разгаре страда военкоматская. Генералы и бравые наши полковники печалятся, а то и прямо-таки негодуют: не хотят нонешние молодые в их прекрасную армию служить идти. «Отдайте, — кричат генералы и полковники, — долг! Немедленно отдайте!..» А молодые дурачками прикидываются: мол, какой долг-то? Не нам ли государство очень много недодаёт и всё больше и больше перед нами задолжается? А тут ещё родные матери теперешние, не в пример прежним, уговаривают-умоляют своих чадушек: «Не ходил бы ты, Ванёк, во солдаты!..»

И матерей этих ох как понять легко. Хотя сам я, как вы понимаете, не мать и даже, слава Богу, не отец — как ни кощунственно это звучит. Но именно не хотел бы я оказаться сейчас на месте тех моих сверстников, которые в своё время понародили сыновей и теперь вот или уже получили цинковый привет от нашего так называемого Министерства обороны, или ещё только со страхом ждут его, или в данный момент решают мучительную проблему: как не пустить своего наследника в нашу мирную доблестную и жутко победоносную армию… Нет, не хотел бы я оказаться на их месте.

И уж совсем не хотел бы я побывать сейчас снова в шкуре призывника. Весёлого мало чувствовать себя в роли пушечного мяса, играть роль пешки в чужой кровавой политической борьбе, ставить свою единственную и неповторимую, Богом данную жизнь в зависимость от прихотей бездарных наших узколобых генералов.

Впрочем, и в своё время, в начале 1970-х, я не шибко-то горел желанием служить и прислуживать в армии. Хотя известные кровавые события на Даманском тогда уже потухли, а об Афгане ещё и слыхом не слыхивали, но и в мирные, как говорится, будни в армии, внутри неё, шла беспрерывная и жесточайшая война. Это я знал и до призыва по воспоминаниям «ветеранов» — старших приятелей, уже выполнивших свою «почётную обязанность» и отдавших «долг Родине».

Не буду сейчас пересказывать, как упирался я, пропустив четыре призыва, как из кандидатов в ракетчики я со своей десятилеткой угодил в конце концов в стройбат — всё это я описал в повести «Казарма», фрагменты которой в 1989 году были опубликованы в сборнике «Молодая проза Черноземья» и которая, дай Бог, в этом году выйдет наконец-то полностью и без купюр в московском издательстве «Голос». Всё увиденное и пережитое лично намного превосходило по нелепому драматизму рассказы вернувшихся с армейской казарменной войны приятелей. До сих пор у меня сохранилось убеждение, что я оттянул срок в два года неизвестно за какое преступление.

Притом, мне ещё страшно повезло: я вернулся из армии живым, не калекой и не моральным уродом. А сколько моих сослуживцев погибло! А сколько превратилось именно в моральных уродов: хлебнув в армейском салажестве унижений от казарменных дедов, поднакопив в себе постыдный груз собственных унижении, они затем переворачивали этот гнусный опыт, сами становились мучителями, истязателями молодых солдат…

И самое мерзкое было то, что абсолютно все в стране знали и догадывались о драматическом маразме и беспределе в так называемой Советской Армии, о деградации её, но говорить об этом вслух и уж тем более писать категорически запрещалось. Даже в художественной литературе. Военные (да и цивильные!) цензоры стояли на страже самой страшной «военной тайны» свирепыми овчарками. Первые наброски к повести «Казарма» я начал писать ещё в казарме, на втором году службы. Тогда же отдельный и законченный отрывок в виде рассказа под названием «Новенький» послал в газету военного округа. Сюжет очень прост и безобиден: в роту приходит новенький солдат последнего призыва, сталкивается с приблатнённым старослужащим и даёт тому неожиданный отпор…

Из редакции я получил отлуп: тема рассказа высосана из пальца, такого просто не может быть в нашей Советской Армии — напишите-ка лучше об отличниках боевой и политической подготовки. Об отличниках я писать не стал, а рассказ тогда спрятал поглубже в солдатскую тумбочку.

И вот уже в 1986-м, наивно поверив в гласность и перестройку, я послал «Новенького» в журнал «Советский воин». Спустя время я вынул из почтового ящика вскрытый пакет. Там находилась моя злополучная рукопись с короткой сопроводиловкой из редакции:

«Рассказ “Новенький” нас не мог заинтересовать. Покладистый, честный, исполнительный новичок едва прибыл служить, как тотчас встретил в подразделении нравы бурсы: мордобой среди солдат, издевательство, право кулака — такой Вы нарисовали нашу военную молодёжь. Да разве она такая? Конечно, нет!

Литконсультант журнала, член СП капитан М. Скороходов.»

Признаться, я остолбенел: такого циничного, фарисейского ответа я не ожидал. Но самое поразительное: внизу, под лживой машинописью капитана Скороходова, авторучкой от руки было написано: «Рассказ твой одобряем. У тебя правда — какая она есть, а у них всё книжное. Воины-связисты Тамбовского облвоенкомата».

Оказывается, пакет случайно попал в военкомат, рядом с которым я живу, так что невольные перлюстраторы стали самыми моими драгоценными рецензентами и судиями. Благодарен ребятам-связистам до сих пор.

Потом, в 1988 году, появилась в журнале «Юность» первая прорвавшаяся ласточка — повесть Ю. Полякова «Сто дней до приказа», затем в «Новом мире» — повесть С. Каледина «Стройбат»… Прошёл и у меня наконец-то «Новенький» в областной молодёжке, обширные отрывки из повести, как уже упоминал, напечатали в коллективке. Но наивно думать, что тема казарменно-армейская стала абсолютно свободной и бесцензурной. Куда там! Сужу хотя бы по недавним ответам из «Воениздата» и «Патриота», там до сих пор считают: кто пишет об армии горькую правду, тот её не любит, ненавидит, а значит и — плохой человек, не патриот.

Многие десятилетия страна пахала на оборону, на армию. За эти годы и на эти средства уже давно можно было создать профессиональную, контрактную, значительно менее громадную армию. Людей, желающих служить и подвергать свою жизнь опасности за деньги найдётся предостаточно. Увы, генералам да полковникам этого, конечно, совсем не хотелось. Уж больно сытно им жилось. Да и сейчас офицерьё — не самая бедствующая часть населения страны. Наши четыре или пять (сколько их в Тамбове?) военных училищ переполнены курсантами. Не за нищей же судьбой они туда подались?

А между тем события в Чечне со страшной очевидностью показали: у нас нет армии. Советская подцензурная литература, да и пресса, всё время убеждала нас: советский воин — самый доблестный и самый вооружённый воин в мире! Непобедимая и легендарная Советская Армия, а теперь и Российская — самая несокрушимая. И вот пришло время лапшу эту кушать. Вкусно?

Казалось бы: ну вот теперь-то и извлекать уроки, кардинально перестраивать вооружённые силы. И что же предпринимает наша доблестная, опять же власть? А вот что: Госдума протаскивает закон о том, чтобы молодые люди в принудительном порядке тянули армейско-казарменную лямку вновь не полтора, а целых два года и опять забривать в солдаты всех выпускников вузов.

Как говорится — приехали. Нет, видно, думцы так никогда и не познакомятся с творчеством дедушки Крылова, не прочитают басню «Тришкин кафтан». Некогда им — они законы принимают. А военкоматовские офицеры с удвоенным рвением забривают и забривают лбы всем желающим и не желающим служить в армии.

У нас ведь привыкли брать количеством, а не качеством.

* * *

Р. S. Осведомлённый читатель удивится автомату на снимке. Действительно, в стройбате воину дают за два года лишь раз подержаться за камуфляжный карабин во время церемонии принятия присяги. Однако ж, мне пришлось ещё и в университете четыре курса-года тянуть лямку на военной кафедре. Вот там-то, во время лагерных сборов, нам и дали по пять раз одиночными стрельнуть из автомата Калашникова. После чего присвоили офицерское звание.

Воюй, ребята!