Николай Наседкин


ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА

КНИГИ
ПОРТРЕТЫ
ИНТЕРВЬЮ
ЭССЕ


НАЧАЛО


Обложка

Державинский памятник

Как известно, Гаврила Романович Державин дважды в своей жизни губернаторствовал: сначала в Олонецком крае, затем в Тамбове. Не знаю, какую память о себе оставил поэт-губернатор в Карелии, у нас же в Тамбове он за два с половиной года успел столько сделать, что воистину произошло второе рождение города, стоявшего к тому времени уже полтора столетия. Именно Державин открыл в Тамбове народное училище, типографию, начал выпускать первую губернскую газету, основал театр. А надо ли говорить, что Державин, знаменитый российский пиит, автор «Фелицы» и «Бога», фактически пробудил местную литературу, дал ей первоначальный толчок. Он, например, стал настоящим, как бы мы сейчас сказали, наставником первого тамбовского писателя П. М. Захарьина, автора «халдейской» повести «Арфаксад».

К сожалению, Державин пробуждал сонную губернию всего с весны 1786 по начало зимы 1788 года. Местные «тамбовские волки» из богатых и власть имущих невзлюбили честного, деятельного, неподкупного и строгого к казнокрадам наместника. Им удалось наветами и доносами выжить Гаврилу Романовича из Тамбова. И вот прошло столько времени, сменился с тех пор легион губернаторов и прочих «отцов» тамбовского края, а в памяти тамбовчан Державин остался наиболее великим из них.

Но, увы, история с памятником Державину у нас в Тамбове неоправданно затянулась. С памятником, так сказать, материальным — гранитным или бронзовым. Долгие годы идут разговоры о создании памятника, существует давно его проект… Когда же, наконец, вознесётся он «главою непокорной» в центре нашего города, в судьбе которого Державин сыграл такую же пробуждающую роль, какую Пётр Первый в судьбе всей России?..

По счастию, однако, великолепный величественный памятник поэту уже существует, есть. Находится он в каждой библиотеке города, на книжных полках любителей поэзии. Сей памятник — суть стихи Гаврилы Романовича, его книги, и это — не просто аллегория, ибо сам Державин впрямую и неоднократно утверждал в своём творчестве данный факт: поэт сам себе создаёт нетленный «нерукотворный» памятник.

Уже в своей знаменитой и гениальной оде «Бог», которая вслед за «Фелицей» засветила ярко факел славы Державина, сорокалетний поэт как бы подготавливает постамент своему памятнику, определяя своё место в мире как человека, как мыслящего и творящего индивида, как творения Божьего, несущего в себе искру Создателя. И рождается на свет поразительная по философской глубине и по смелости выражения (в то время!) строка: «Я царь — я раб — я червь — я Бог!..»

Спустя несколько лет Державин пишет стихотворение «Памятник герою», посвящённое полководцу князю Репнину. Здесь, рассуждая о значении памятников великим людям, поэт уже сформулировал своё понимание этой проблемы. По Державину, такие «обелиски, не тем славны, что к небу близки, не мрамором, не медью тверды», нет, главное — память о героях живёт в преданиях.

В начале 1790-х годов скульптор Ж. Рашет изваял гипсовый бюст уже имевшего к тому времени славу первого пиита России Державина. И вновь Гаврила Романович возвращается к волновавшей его теме, из-под его пера появляется стихотворение «Мой истукан». Кто достоин памяти потомков? Что есть слава добрая и слава худая? Заслужил ли уже сам он, Державин, кумир (памятник)?.. Вот вопросы, ответы на которые ищет поэт.

Но уже в следующем — 1795-м — году Державин, отталкиваясь от Горация и как бы подавая в будущем пример Пушкину (который тогда ещё не родился), создаёт свой удивительный «Памятник». Не грех привести хотя бы две строфы из этого стихотворения, занимающего столь важное место в наследии Державина и в русской поэзии вообще:

«Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный,
Металлов твёрже он и выше пирамид;
Ни вихрь его, ни гром не сломит быстротечный,
И времени полёт его не сокрушит.

Так! — весь я не умру, но часть меня большая,
От тлена убежав, по смерти станет жить,
И слава возрастёт моя, не увядая,
Доколь славянов род вселенна будет чтить…»

Казалось бы, всё сказано: своей поэзией (притом — новаторской поэзией, об этом в «Памятнике» есть) Державин создал себе кумир на века. Но тема не оставляет, жжёт душу поэта. В 1804 году появляется стихотворение «Лебедь» — опять о том же. Поэт (и к тому времени — один из самых сановных людей России) убеждён: пусть он родом не знатен, но «будучи любимцем муз» стоит выше всех других вельмож и со временем о нём узнают «славяне, гунны, скифы, чудь». Как видим, это как бы продолжение «Памятника», тем более, что и строки «Лебедя» Державину навеял Гораций.

Уже на склоне лет Гаврила Романович всё мучается и мучается вопросами: осуществил ли он своё предназначение в жизни? Оправдал ли и проявил ли полностью дар, вложенный в него Богом? Достоин ли памяти потомков? Об этом и стихотворение «Признание» (1807), и черновой набросок «Уж я стою при мрачном гробе…» (1800-е), и четверостишие «На гробы рода Державиных…» (1810).

Державин, конечно же, много думал, и о том, кто примет от него поэтическую эстафету. Многим из нас со школьной скамьи известны строки Пушкина: «Старик Державин нас заметил и, в гроб сходя, благословил…» Да, Державин стал учителем в первую очередь самого Пушкина и всех его товарищей по лире, поэтом классической поэзии русского реализма XIX века. Но интересен и многозначителен черновой набросок в одной из рукописей 65-летнего Гаврилы Романовича:

«Тебе в наследие, Жуковской!
Я ветху лиру отдаю;
А я над бездной скользкой
Уж преклоня чело стою».

Поэтов и во времена Державина было легион. Иные из них — Херасков, Дмитриев, В. Пушкин и некоторые другие, — остались в истории литературы, большинство же имён стихотворцев кануло в Лету. Поэзия их не обладала признаками истинного дарования. Какими же? Сам Державин в письме к известному графоману того времени графу Хвостову сформулировал так: «Признаки же истинного достоинства поэтов суть: 1) когда стихи их затверживаются наизусть и передаются преданием в потомство; 2) когда апофегмы (Строки, поэтические фигуры. — Н. Н.) из них в заглавии других сочинений вносятся; и 3) когда они переводятся на другие просвещенные языки».

Сейчас вряд ли кто будет читать или ставить «на театре» трагедии Гаврилы Романовича «Ирод и Мариамна» или «Евпраксия», есть в его наследии и немало тяжёлых, «свинцовых» стихов. А. С. Пушкин обронил как-то, что поэзия Державина (его кумир) состоит на 1/4 из золота и на 3/4 из свинца. Однако вот эта-то четверть золотой державинской поэзии и есть нетленный памятник поэту, который «выше пирамид».

А когда-нибудь, дай Бог, появится всё же в Тамбове и натуральный — бронзовый — кумир Гавриле Романовичу Державину.

Этот памятник нужен не Державину, он нужен нам.

/1993/
_____________________
«Тамбовская жизнь», 1993, 10 июля.
«Литературная Россия», 1993, 24 сентября.










© Наседкин Николай Николаевич, 2001


^ Наверх


Написать автору Facebook  ВКонтакте  Twitter  Одноклассники



Рейтинг@Mail.ru