Державинский памятник
Как известно, Гаврила Романович Державин дважды в своей
жизни губернаторствовал: сначала в Олонецком крае, затем в Тамбове. Не
знаю, какую память о себе оставил поэт-губернатор в Карелии, у нас же в
Тамбове он за два с половиной года успел столько сделать, что воистину
произошло второе рождение города, стоявшего к тому времени уже полтора
столетия. Именно Державин открыл в Тамбове народное училище,
типографию, начал выпускать первую губернскую газету, основал театр. А
надо ли говорить, что Державин, знаменитый российский пиит, автор
«Фелицы» и «Бога», фактически пробудил местную литературу, дал ей
первоначальный толчок. Он, например, стал настоящим, как бы мы сейчас
сказали, наставником первого тамбовского писателя П. М. Захарьина,
автора «халдейской» повести «Арфаксад».
К сожалению, Державин пробуждал сонную губернию всего с
весны 1786 по начало зимы 1788 года. Местные «тамбовские волки» из
богатых и власть имущих невзлюбили честного, деятельного, неподкупного
и строгого к казнокрадам наместника. Им удалось наветами и доносами
выжить Гаврилу Романовича из Тамбова. И вот прошло столько времени,
сменился с тех пор легион губернаторов и прочих «отцов» тамбовского
края, а в памяти тамбовчан Державин остался наиболее великим из них.
Но, увы, история с памятником Державину у нас в Тамбове
неоправданно затянулась. С памятником, так сказать, материальным —
гранитным или бронзовым. Долгие годы идут разговоры о создании
памятника, существует давно его проект… Когда же, наконец, вознесётся
он «главою непокорной» в центре нашего города, в судьбе которого
Державин сыграл такую же пробуждающую роль, какую Пётр Первый в судьбе
всей России?..
По счастию, однако, великолепный величественный памятник
поэту уже существует, есть. Находится он в каждой библиотеке города, на
книжных полках любителей поэзии. Сей памятник — суть стихи Гаврилы
Романовича, его книги, и это — не просто аллегория, ибо сам Державин
впрямую и неоднократно утверждал в своём творчестве данный факт: поэт
сам себе создаёт нетленный «нерукотворный» памятник.
Уже в своей знаменитой и гениальной оде «Бог», которая
вслед за «Фелицей» засветила ярко факел славы Державина, сорокалетний
поэт как бы подготавливает постамент своему памятнику, определяя своё
место в мире как человека, как мыслящего и творящего индивида, как
творения Божьего, несущего в себе искру Создателя. И рождается на свет
поразительная по философской глубине и по смелости выражения (в то
время!) строка: «Я царь — я раб — я червь — я Бог!..»
Спустя несколько лет Державин пишет стихотворение
«Памятник герою», посвящённое полководцу князю Репнину. Здесь,
рассуждая о значении памятников великим людям, поэт уже сформулировал
своё понимание этой проблемы. По Державину, такие «обелиски, не тем
славны, что к небу близки, не мрамором, не медью тверды», нет, главное
— память о героях живёт в преданиях.
В начале 1790-х годов скульптор Ж. Рашет изваял гипсовый
бюст уже имевшего к тому времени славу первого пиита России Державина.
И вновь Гаврила Романович возвращается к волновавшей его теме, из-под
его пера появляется стихотворение «Мой истукан». Кто достоин памяти
потомков? Что есть слава добрая и слава худая? Заслужил ли уже сам он,
Державин, кумир (памятник)?.. Вот вопросы, ответы на которые ищет поэт.
Но уже в следующем — 1795-м — году Державин,
отталкиваясь от Горация и как бы подавая в будущем пример Пушкину
(который тогда ещё не родился), создаёт свой удивительный «Памятник».
Не грех привести хотя бы две строфы из этого стихотворения, занимающего
столь важное место в наследии Державина и в русской поэзии вообще:
«Я памятник себе
воздвиг чудесный, вечный,
Металлов твёрже он и выше пирамид;
Ни вихрь его, ни гром не сломит быстротечный,
И времени полёт его не сокрушит.
Так! — весь я не умру, но часть меня большая,
От тлена убежав, по смерти станет жить,
И слава возрастёт моя, не увядая,
Доколь славянов род вселенна будет чтить…»
Казалось бы, всё сказано: своей поэзией (притом —
новаторской поэзией, об этом в «Памятнике» есть) Державин создал себе
кумир на века. Но тема не оставляет, жжёт душу поэта. В 1804 году
появляется стихотворение «Лебедь» — опять о том же. Поэт (и к тому
времени — один из самых сановных людей России) убеждён: пусть он родом
не знатен, но «будучи любимцем муз» стоит выше всех других вельмож и со
временем о нём узнают «славяне, гунны, скифы, чудь». Как видим, это как
бы продолжение «Памятника», тем более, что и строки «Лебедя» Державину
навеял Гораций.
Уже на склоне лет Гаврила Романович всё мучается и
мучается вопросами: осуществил ли он своё предназначение в жизни?
Оправдал ли и проявил ли полностью дар, вложенный в него Богом? Достоин
ли памяти потомков? Об этом и стихотворение «Признание» (1807), и
черновой набросок «Уж я стою при мрачном гробе…» (1800-е), и
четверостишие «На гробы рода Державиных…» (1810).
Державин, конечно же, много думал, и о том, кто примет
от него поэтическую эстафету. Многим из нас со школьной скамьи известны
строки Пушкина: «Старик Державин нас заметил и, в гроб сходя,
благословил…» Да, Державин стал учителем в первую очередь самого
Пушкина и всех его товарищей по лире, поэтом классической поэзии
русского реализма XIX века. Но интересен и многозначителен черновой
набросок в одной из рукописей 65-летнего Гаврилы Романовича:
«Тебе в наследие,
Жуковской!
Я ветху лиру отдаю;
А я над бездной скользкой
Уж преклоня чело стою».
Поэтов и во времена Державина было легион. Иные из них —
Херасков, Дмитриев, В. Пушкин и некоторые другие, — остались в истории
литературы, большинство же имён стихотворцев кануло в Лету. Поэзия их
не обладала признаками истинного дарования. Какими же? Сам Державин в
письме к известному графоману того времени графу Хвостову сформулировал
так: «Признаки же истинного достоинства поэтов суть: 1) когда стихи их
затверживаются наизусть и передаются преданием в потомство; 2) когда
апофегмы (Строки, поэтические фигуры. — Н. Н.) из них в
заглавии других
сочинений вносятся; и 3) когда они переводятся на другие просвещенные
языки».
Сейчас вряд ли кто будет читать или ставить «на театре»
трагедии Гаврилы Романовича «Ирод и Мариамна» или «Евпраксия», есть в
его наследии и немало тяжёлых, «свинцовых» стихов. А. С. Пушкин обронил
как-то, что поэзия Державина (его кумир) состоит на 1/4 из золота и на
3/4 из свинца. Однако вот эта-то четверть золотой державинской поэзии и
есть нетленный памятник поэту, который «выше пирамид».
А когда-нибудь, дай Бог, появится всё же в Тамбове и
натуральный — бронзовый — кумир Гавриле Романовичу Державину.
Этот памятник нужен не Державину, он нужен нам.
/1993/
_____________________
«Тамбовская жизнь»,
1993, 10 июля.
«Литературная Россия», 1993, 24 сентября.
|