Открытие Николая Шипилова

Со странным, надо признаться, опасением приступаю я к разбору произведений Николая Шипилова. Смущает меня следующее, на первый взгляд несущественное или малосущественное обстоятельство — как в разговоре об этом прозаике оперировать эпитетом «молодой» и оперировать ли вообще? С одной стороны, у него вышли самые первые и пока ещё тонкие книжки в «Молодой гвардии» и «Советском писателе», дебют его, как известно, состоялся четыре года назад в журнале «Литературная учёба». Но, с другой стороны, заранее можно сказать, что о сорокалетнем (по возрасту!) Николае Шипилове как о молодом и даже как о начинающем литераторе говорить довольно неловко, нелепо, некорректно. Творчество его надо воспринимать и разбирать уже всерьёз, потому что оно — серьёзно.

Помню, какое впечатление лично на меня произвели рассказы никому тогда не известного Н. Шипилова, опубликованные в 4-м номере «Литучёбы» за 1983 год. Чего греха таить, в публикациях этого ученического журнала зачастую трудно найти зрелость и мастерство, дай Бог, чтобы почаще случался повод порадоваться за начинающих хотя бы на таком уровне: смотри ты, вполне профессионально написал! Были, конечно, и раньше своеобразные открытия новых имён «Литературной учёбой», происходят они изредка и сейчас (о чём писала в 10-м номере журнала «Литературное обозрение» за 1986 год Алла Латынина), но всё же, мне кажется, за последние годы Николай Шипилов, получивший, кстати, за свои рассказы премию «Литературной учёбы», стал самым значительным дебютантом в этом журнале.

Откровенно говоря, мне толком неизвестно, почему до 36 лет Н. Шипилов нигде не публиковался, хотя по первым же его рассказам, дошедшим до читателя, нетрудно было догадаться, что пишет он давно, опыт литературный у него есть, слог свой выработан, профессионализм в лучшем смысле этого слова, приобретён. Если он все эти годы, как говорится, тыкался-мыкался со своими рассказами по редакциям толстых и тонких (не пора ли термины эти писать без кавычек?) журналов, то хотелось бы сейчас взглянуть в глаза тем заведующим отделами прозы, редакторам и литконсультантам, которые, ознакомившись по диагонали с присланным, отвечали, видимо, Н. Шипилову в вежливой манере, что, дескать, ваша проза, уважаемый Николай Александрович, не лишена определённого интереса, но написана не в русле нашего издания, и к тому же у вас пока, увы, нет ещё своей темы в литературе…

Повторяю, это всего лишь предположение. Вероятнее же всего, было так, что, послав, по известному выражению, на заре туманной юности свои вещи в журнал-другой и не встретив взаимопонимания, Н. Шипилов начал в литературе заниматься только тем, что считал важным — писать, втайне, конечно, мечтая о встрече со своим читателем, но ничего не предпринимая для пробивания своих рассказов в печать. И такая его судьба угадывается, к примеру, в рассказе «Листок календаря», который заканчивается следующим откровением: «Счастливым человеком был Василий Кузьмин, но никто, кроме него, не знал этого. Знали только, что занимается он какой-то ерундой: оставил работу и пишет роман из русско-японской войны, а живёт впроголодь…»

Казалось бы, ну какой интерес могут иметь все эти предположения и догадки, да и правомочен ли критик выдвигать гипотезы о путях прихода прозаика в литературу? Ведь главное, что — пришёл. Но с подобным мнением соглашаться не хочется. Всё повторяется и повторяется нелепая история с запоздалыми литературными дебютами, всё никак не можем мы омолодить текущую литературу, всё никак не дождёмся интересного дебютанта моложе хотя бы тридцати лет. Но ведь одно дело, когда таких по-хорошему дерзких дебютантов нет, и совсем другое, когда мы по привычке ждём, пока начинающий состарится: погоди, дескать, милок, ещё молоко на губах не обсохло, чтобы публиковаться.

Сам Николай Шипилов, по всей видимости, немало думал над этим парадоксом, напряжённо размышлял о судьбах начинающих писателей. Кроме рассказа «Листок календаря», этой жгучей для всех нас, пишущих, теме посвящена его первая (опять уточню — по времени опубликования) повесть — «Литконсультант». Она в своё время также вначале появилась в «Литучёбе» (1985, № 4) и тогда же удосужилась первых рецензий и разборов. Критики Александр Неверов, Владимир Куницын, Александр Ильин и Вадим Перельмутер просветили повесть со всех сторон рентгеном критического анализа, объяснили многие достоинства и недостатки творческой манеры автора, проявившиеся в ней, и сделали немало чрезвычайно интересных замечаний и суждений об этом конкретном произведении Н. Шипилова.

Но кое с чем хочется и поспорить. Одного критика, например, удивила и вызвала у него неприятие маленькая деталька: литконсультант Анатолий Тетерев, главный герой повести, живущий впроголодь и вообще бедствующий, «великий постник вдруг закуривает… сигарету “Пел-Мел”…» Мне кажется, удивляться здесь особо уж нечему. Во-первых, Тетерева могли сигаретой этой угостить, а во-вторых, кроме того, что «Пел-Мел» сигареты дорогие, они ещё и отличного качества, что для интеллигента, журналиста и писателя, пусть и бедствующего, имеет немаловажное значение. Вспомним классический пример с Рахметовым, который, несмотря на свой железный аскетизм, позволял себе дорогие сигары.

Но всё это, конечно же, мелочные придирки как со стороны критиков к Н. Шипилову, так и с моей стороны к критикам. Существеннее, когда рецензенты обвиняют Н. Шипилова в том, что «повесть написана небрежно, спустя рукава», что в этом произведении он «позволил себе расслабиться». Честное слово, когда читаешь подобные упрёки в адрес прозаиков (вот, оказывается, по иным отзывам, и «Печальный детектив» В. Астафьева, и «Плаха» Ч. Айтматова — вещи сырые, поспешные, неотшлифованные!), то на ум приходит история литературы: известно, как иные современники упрекали того же Ф. М. Достоевского за «небрежность стиля», «неправильный язык» и т. п. — что ж, попробуйте сейчас поправить хоть одну строку в его романах!..

Впрочем, не будем тревожить тени великих, дабы не зародилось подозрение в проведении каких-либо рискованных аналогий. Речь сейчас идёт о Н. Шипилове, и только о нём. Не трудно заметить, что все, кто уже успел написать отзывы об этом писателе, отмечали самую главную черту его творчества — доброту. И в этом смысле, может быть, самое характерное его произведение, опять же, — повесть «Литконсультант».

Уж, казалось бы, на месте главного героя Анатолия Тетерева озлобиться на всех и вся было бы проще простого. Умирает медленно и мучительно его жена — единственная его любовь на свете, жить им приходится чуть ли не в нищете, а кроме того, Тетерев — талант, но талант непризнанный, не могущий пока пробиться. Впрочем, он и не особо пробивается, а только страстно пишет. «Как бы то ни было, а Тетерев совсем переставал быть журналистом, а всё больше сознавал себя писателем, имеющим отношение к правде жизни, какой он видел её один. Сам. “Писать, — думал он. — Писать и всё. Много ли мне надо, чтобы не умереть с голоду? Писать, как я понимаю эту жизнь…» А ещё чуть раньше: «Не в том дело… Напечатают — нет… Было бы написано… Я так думаю».

Так вот, этот человек, несмотря на все удары судьбы, продолжает обладать «мощной и спокойной силой сопротивления злу, которая дана честным и чистым сердцам». Давненько уже не было в текущей литературе персонажа, столь подчёркнуто и убедительно «награждённого» автором чертами истинно положительного героя. Конечно, Н. Шипилов постарался хотя бы немного приземлить образ толикой иронии по отношению к нему (чему служат, в особенности, выдержки-эпиграфы к главам повести из «Амбарной книги» — своеобразной записной книжки или дневника А. Тетерева), но всё равно любовь писателя к своему герою, их духовная близость явно ощущаются в повести.

И пусть иные критики упрекают прозаика в том, что он играет в поддавки с читателями, наделив героя «Литконсультанта» такой тяжёлой судьбой — пусть! Главное, чтобы читатель, зачастую воспринимающий современную прозу спокойно, без особых эмоций, привыкший, вероятно, в последнее время к «разоблачительной, антимещанской» литературе, почувствовал бы интерес, сострадание и симпатию к А. Тетереву — доброму, прекрасному человеку. И главное — оптимисту, несмотря ни на что любящему жизнь.

Доброта разлита и по всем, без исключения, рассказам Н. Шипилова. Доброта, по Шипилову, — это естественная сторона жизни, её неотъемлемая часть. Его герои боятся причинить другим людям боль даже тогда, когда причинить-то её, в сущности, не могут. «Она привычно тихо засмеялась, и Серёжа догадался, что в ней говорит прошлая боль, и только из желания не загружать никого этой болью Светлана Ивановна рассказывает так весело о своей неустроившейся жизни». Это из рассказа «Путь». До какой же деликатности и степени доброты надо возвыситься, чтобы бояться расстроить рассказом о собственной судьбе посторонних, в общем-то, случайных слушателей.

А в другом рассказе, «Одиноко», к примеру, апология доброты и отзывчивости находит ещё более яркое, даже, можно сказать, притчевое выражение: «На Володю выкатилась соседская коричневая собака, маленькая, кривоногая, доверчивая. Говорили, что прошлым летом вертолётчики выкинули её с высоты, и она сломала ноги, каждая из которых теперь по форме напоминала помазок для бритья, если на него надавить сверху под небольшим креном. Володя пообнимал её, понянчил на руках, отворачивая нос от её горячего псиного дыхания, скользя взглядом по крупнозвёздному небу, и, ещё ни разу не почувствовав себя нищим, с горечью думал: чего бы ей дать, чем бы порадовать…»

Ну ладно, человек, молодой специалист, словесник сельской школы Владимир Иванович Охотников, весь переполнен и светится доброжелательностью и любовью ко всему сущему на земле (кстати, уже можно сказать, типичный для прозы Н. Шипилова герой), но ведь у этого писателя даже псина, покалеченная людьми, зла к людям не взрастила в себе, осталась незлобивой и доверчивой.

Вот, видимо, потому так сразу и обратил на своё творчество внимание читателей Н. Шипилов, потому и выделяется его проза из всех дебютантов последнего времени, что он как бы заново открывает в литературе закон о роли и месте доброты в нашей издёрганной, нервной, сложной и порой жестокой жизни. В последнее время тема эта в прозе звучала как-то приглушённо, робко, стыдливо. И вот пришёл писатель, который громко, внятно и убеждённо говорит своим творчеством, что «правильная красота — добрая…» («Ночное зрение»), что «Каждое живое существо должно прожить жизнь каждого… Убивая птицу — убиваешь человека, убивая человека— убиваешь себя» («Вера»), и что, в конце концов, доброта спасёт мир! (Все произведения.)

Притом, надо особо подчеркнуть, что большинство героев Н. Шипилова, несущих в себе свет доброты, с общепринятой точки зрения являются внешне людьми несчастными, убогими, увечными, больными, блаженными, а то чуть ли и не юродивыми. Сначала это удивляет, но потом понимаешь, что в этом есть глубинный смысл, в этом есть суровый реализм жизни. Легко быть добрым и щедрым, имея всё, а ты попробуй понять и разделить судьбу другого, если собственная полна горестей и утрат.

Впрочем, иногда писатель может и раздражать читателя, чуть ли уже не начиная проповедовать пресловутую заповедь о непротивлении злу насилием. В этом плане особенно характерен рассказ, давший название сборнику издательства «Советский писатель», — «Пятый ассистент». Талантливый ассистент режиссёра телевидения Александр Старицын нагло обирается и обворовывается своим непосредственным начальником — довольно бездарным или уже уставшим режиссёром Школьниковым. И вот, мало того, что молодой талант позволяет почти безропотно бездарю присваивать и портить свои задумки, он ещё и берёт в финале рассказа вину за грубую ошибку Школьникова на себя. Вполне можно допустить, что в основу сюжета положен действительный случай (известно, что Н. Шипилов работал на телевидении), но верится во всё это с трудом. Вернее — не хочется верить.

Но подобных мест, когда споришь и не спешишь соглашаться с автором, в произведениях Н. Шипилова немного. Куда чаще испытываешь при чтении его рассказов радостное чувство открытия, удивления свежему повороту мыслей, хорошему языку, какой-то за душу берущей тональности его прозы. (Думаю, уже приведённые здесь цитаты и последующие в какой-то мере подтверждают это.) Особенно хочется выделить из всех произведений рассказы «Одиноко», «Ночное зрение», «Господа старики, сходитесь!..», «Игра в лото», «По дороге» («Новый Актеон»)…

Вот возьмём «Ночное зрение».

«Наше детство было послевоенное.

В тупике улицы Аренской, на ромашковой поляне лежал убитый кем-то грач.

Белоголовый мальчик в оранжевой рубашке и новеньких сатиновых шароварах наступал грачу на грудь лакированным башмачком, и мёртвая птица слегка открывала клюв: кр-а-а…»

Так начинается рассказ. «Что за равнодушная жестокость мальчика?» — подумаешь второпях. Но когда углубишься в сюжет, то обязательно сердце должно сжаться от сострадания. Оказывается, этот белоголовый мальчик, Санька Облезлый, ищет в мёртвой птице тайну смерти, ибо ему скоро самому умирать, и он уже «копит деньги на собственные похороны». Рассказ этот насыщен, как крепкий рассол солью, философией жизни и смерти. И носителем жизненной философии здесь выступает, в первую очередь, пастух Проня, которого Санька с обидой пытает: «… и меня, Проня, убили американцы своим атомом… А за что? Как он в меня попал, раз меня и на свете-то не было?» (Родители мальчика в августе 1945-го находились на одном освобождённом от японцев острове.) И вот Проня, прошедший фронт, осмысливший и обдумавший много на своем веку, объясняет несчастному Саньке законы взаимосвязи всего происходящего и живущего на земле. Опять-таки повторю, что не знаю время написания Н. Шипиловым рассказа «Ночное зрение», но сейчас, после событий в Чернобыле, воспринимается он с обострённым вниманием.

И особо хотелось бы привести образчик рассуждений «страшнолицего пастуха» Прони, ну хотя бы о подлинной и мнимой красоте: «Почему бы одним и другим поровну? А? А то ведь одним — всё, а другим что? Один и лицом красив, и талант имеет, а другой — нос картошкой, глаза горошкой… Вот оно, счастье-то, ему и не по нюху, и не по глазам. Чем же он, брат Шура, некрасив? Кто её обрисовал, красоту? Ты её, милую, в стандарты ли загнал? Или я? Нет, Шура… Правильная красота — добрая… Вот ты же не думаешь про свою мамку, что она некрасивая?.. Или про опята? А ведь мухомор куда как красивее…»

Побольше бы в жизни таких Пронь, помогающих жить обделённым судьбой, утешающих в горе, украшающих собою мир! Что уж там говорить, редко, по крайней мере, не так часто, как хотелось бы, обнаруживаются вокруг нас альтруисты, люди с горячим отзывчивым сердцем, открытой душой, ласковым сострадательным взглядом. И когда читаешь одно за другим произведения Н. Шипилова, то словно бы попадаешь в целое общество именно таких людей и невольно начинаешь самого себя сравнивать с ними, сопоставлять и пытаться как-то оценить в себе соотношение добрых и недобрых начал, выносить как бы приговор всему тому в себе, что замутило, быть может, душу, мешает чувствовать себя гордым и спокойным. Одним словом, происходит своеобразный катарсис, хотя это понятие сейчас, к сожалению, почему-то почти не употребляется.

При этом, надо заметить, в творческом мире, созданном Н. Шипиловым, отнюдь не все персонажи — «ангелы». Живут в этом мире и такие настоящие охламоны, как Сергей Ивасюк («Степанов сын»), или обозлённые графоманы, вроде Петра — героя рассказа «Поздно», но погоду делают не они. А кто же? Та же мать графомана Петра, которая не умирала только потому, «превысив все пределы человеческой усталости, что не на кого было оставить дитя». Литконсультант Анатолий Тетерев, с лица которого «глядят в мир грустные глаза комика». Словесник Охотников и старик Анкудинович из рассказа «Одиноко». Санитар Кеша и большинство старичков из прекрасного рассказа «Господа старики, сходитесь!..». И многие, многие другие Шипиловские герои, те литературные герои, которые учат нас находить положительное начало в жизни, быть оптимистами, любить и понимать ближнего своего как самого себя.

Вот перечитал уже написанное и подумал, что могу заслужить упрёк в отсутствии критического подхода к разбираемым произведениям (а недостатки, как известно, есть у каждого писатели), но всё же рискну остаться при своём мнении: во-первых, как уже упоминалось, Н. Шипилова успели поругать, и не всегда справедливо, другие критики; а во-вторых, давайте сначала всё же разбираться в том, чем интересно творчество только что появившегося писателя, а потом уж примемся выискивать у него недостатки.

И ещё одно замечание под занавес: кому-нибудь заголовок данной статьи может показаться двусмысленным. Что ж, так оно и есть, его и надо воспринимать двояко. С одной стороны, произошло открытие нового интересного прозаика — Николая Шипилова. С другой стороны, он совершает в своих произведениях своеобразное открытие места и значения доброты и отзывчивости в нашей жизни.

Доброта спасёт мир — разве это не открытие?