Юность — состояние души

Сегодня тамбовскому прозаику члену Союза писателей СССР Александру Михайловичу Акулинину исполняется 50 лет.

Родился он в с. Большая Лозовка Токарёвского района. Работал в колхозе, на стройках Тамбова и Сибири, на алюминиевом заводе в Новокузнецке. Там он впервые в 1963 году опубликовал свой рассказ в областной газете «Комсомолец Кузбасса».

Первая крупная вещь А. Акулинина — повесть «Шурка-поводырь» — появилась в журнале «Волга» в 1976 году. В настоящее время он автор семи книг, вышедших в Москве и Воронеже, Его сборники прозы «Московские гостинцы», «Яша из Константиновки», «Праздник прощания с игрушками» и другие адресованы детям и юношеству.

С этого и началась наша беседа с А. М. Акулининым в канун юбилея:

— Александр Михайлович, Вы пишете для юных читателей, Ваше 50-летие совпало с праздником — Днём советской молодёжи. Естествен первый вопрос: что Вы думаете о нынешней молодёжи?

— У нас почему-то привыкли всегда ругать молодёжь: вот такая-сякая и прочая… И получается, что эта молодёжь откуда-то со стороны у нас берётся. Но ведь, если разобраться, это — наш продукт: что посеяли, то и убираем…

— Вы сейчас говорите как отец? От поколения отцов?

— Я и есть отец и даже дед. У меня уже дочь с сыном выросли, внуки имеются. Поэтому у меня есть право говорить о молодых от имени отцов и в прямом смысле… Я не согласен с теми, кто кричит, что молодёжь у нас «такая-сякая». Присмотреться к ней надо.. Ведь молодёжи в стране большинство, работа движется, много делается молодыми руками. Я вот думаю, что у молодёжи больше прав сказать на нас чёрным словом, ведь не они же, не молодые, завели страну в тупик. Не будь перестройки, и нынешняя молодёжь стала бы такой же, как отцы, тоже кричала бы на следующее поколение, мол, такая-сякая.

— То есть, сейчас есть надежда, что нынешнее поколение юных вырастет совсем другим?

— Нет, совсем другое поколение из нашей нынешней молодёжи не получится. Но она будет более смелой и самостоятельно мыслящей по сравнению с нами. А уж в своих детях, в следующем поколении, наши дети должны воспитать настоящую советскую честную молодёжь, живущую по полной правде.

— Значит, Вы уверены полностью в успехе, необратимости перестройки?

— Естественно, естественно!.. Конечно, сомнения есть, и плохо иногда думается, но всё-таки больше веры. Мне кажется, заработал маховик перестройки, пусть не на все обороты, но остановить его очень трудно.

— Не рождаются ли Ваши, Александр Михайлович, опасения под влиянием воспоминаний юности? Ведь она у Вас совпала с эпохой XX съезда партии?

— В год XX съезда мне восемнадцать сравнялось. Время то хорошо помню. И должен сказать — не было тогда такого резкого скачка, такой перестройки, как сейчас. Я жил ещё в деревне, и никаких сдвигов мы у себя в глубинке не видели. Все где-то там, «наверху», случилось, там изменения в жизни происходили… Самое главное, мне кажется, гласности тогда, в дни моей юности, такой, как сейчас, не было, поэтому вместо перестройки получилась «оттепель».

— В связи с этим вопрос: гласности не было, а почему Вы начали писать, печататься в газетах? Что Вас заставляло браться за перо? Или всё же и тогда газеты были каким-то светом, последней инстанцией, трибуной, наконец, с которой можно было поведать своё слово людям?

— Может быть, разочарую, но я ведь не размышления о культе личности, допустим, писал в газеты или другие какие глобальные темы поднимал. Первая моя заметочка, опубликованная в многотиражке «Тамбовхимпромстроя», где я работал строителем, ставила узкую проблему — на нашем строительном объекте не хватало воды. Вообще надо сказать, что в первые годы «сочинительства» я писал почти одни критические заметки о всяких неполадках, какие видел вокруг себя. И позже, в прозе старался не замалчивать негативные стороны жизни. Я писал о своей родной деревне — и о бедности, голодухе, воровстве… Не всем издателям и не всегда это нравилось.

— Я знаю, что у Вас, Александр Михайлович, вообще немало, скажем так, колдобин было на творческом пути. У Вас никогда не опускались руки, не хотелось никогда бросить сочинительство?

Никогда. Я верил, что иного, чем литература, пути у меня нет. А колдобин действительно хватало. После публикации первого рассказа в газете в 63-м году несколько лет я только писал, но не печатался. В 1967 году я, решив всерьёз посвятить себя писательству, бросил работу и засел за письменный стол. Мне как раз из издательства «Советская Россия», куда я отправил повесть, пришла бумага, что она принята и уже находится в редподготовке. Редактор моей книги потом уволился, она, к сожалению, так и не вышла, но зато эта бумага несколько раз спасала меня от нашей доблестной милиции, которая упорно не могла понять: как это, дескать, здоровый мужик не вкалывает в поле или на заводе, а сидит у себя дома за письменным столом. А следующая моя публикация, кстати, была в «Комсомольском знамени», в 72-м году. Дала ваша газета тогда главу из повести «Поводырь».

— Зато сейчас в Вашей творческой судьбе, как говорится, нет проблем?

— Трудно сказать. С одной стороны, всего семь книг к пятидесяти годам вышло. С другой, иные завидуют, что после первой же книги в 39 лет меня приняли в Союз писателей СССР — редкий случай по нашим временам…

— И под конец разговора, Александр Михайлович, как бы Вы сформулировали для юных читателей нашей газеты: что такое человек в пятьдесят лет?

Это человек, у которого всё ещё впереди. Честное слово, у меня сейчас в пятьдесят лет такое ощущение, что я только что закончил среднюю школу… Надеюсь, что этот мой первый юбилей — только, так сказать, разминочный, впереди будут ещё.

— От души желаю Вам этого!

— Спасибо.