Свою судьбу создать непросто

Александр АКУЛИНИН — автор шести книг, член Союза писателей СССР с 1976 года. Многие его рассказы впервые были опубликованы на страницах «Комсомольского знамени». Сегодня он — наш гость.

— Александр Михайлович, мне кажется, что Вы немножко волнуетесь. Разве Вам редко приходится давать интервью?

— Откровенно сказать, в последний раз я давал интервью корреспонденту больше четверти века назад, точнее — 27 лет уже прошло. Отвечал на вопросы: на сколько процентов план выполняю да как мне удается столько кирпичей за смену уложить? Я ведь тогда строителем был.

Кстати, о газетчиках. Уже позже, когда я из Тамбова в Сибирь подался, на строительстве Новокузнецкого алюминиевого завода работал, я и сам корреспондентом областной газеты стал. Нештатным, конечно. Так вот, раз, помню, курьёзный случай произошёл: прихожу в свой выходной по заданию газеты в котлован, чтобы о бригаде передовой заметку написать. А работяги давай подшучивать, давай ехидничать — дескать, карандашиком в блокноте черкать не дюже трудно, а вот тачку с бетоном попробовал бы отвезти. Засучил я рукава, тачку в руки и — пошёл. Смену с ребятами «отпахал», и разговор у нас деловой получился, откровенный. Признали строители меня за своего.

Я потом об этом случае нечто вроде рассказика под названием «Нештатный» написал. В «Комсомольце Кузбасса» его дали. Можно сказать, первое моё опубликованное «писательское» произведение. А было мне в ту пору 25 лет.

— Значит, с этого момента началась Ваша писательская биография?

— Нет, до того дня, когда я почувствовал себя писателем, поверил в свои силы, оставалось ещё несколько лет. А вообще, если по порядку, всё началось в детстве. До сих пор не перестаю удивляться, откуда во мне эта тяга к сочинительству взялась! Я ведь по всем законам не должен был писателем становиться. Мать у меня вообще неграмотная. Отец с войны слепым вернулся, тоже не очень-то мог приобщать меня к литературе. Всю жизнь мы в деревне жили — в Большой Лозовке Токарёвского района…

Кстати, вот что примечательно. Ведь наша деревушка дала стране двух крупных писателей, лауреатов Государственных премий. Я говорю о Николае Вирте и Петре Сажине. Их судьбы, видимо, на меня, мальчишку, и повлияли.

До сих пор помню, какой праздник случался, когда Вирта в гости приезжал. Даже занятия в школе отменяли — все мы, пацаны, вместе со взрослыми встречали писателя-земляка. Так вот, вскоре после одного из таких приездов — я тогда в шестом классе учился — учительница литературы задание нам дала: по картине, которую на доску вывесила, написать сочинение. Все пишут, сочиняют, в классе только скрип перьев стоит, а я размечтался и время упустил. Потом наспех что-то нацарапал и тетрадку сдал. А Лидка, соседка по парте, стихами умудрилась картину описать!

На следующий день — результаты: у всех хорошие оценки, у Лидки той же «пятёрка», а у меня «кол». Это бы ещё ничего, да учительница вслух присовокупила: дескать, у всех в классе есть литературные способности, а вот у Шуры Акулинина никаких. От обиды, помню, чуть не заревел. Прибежал домой, на печь с тетрадкой и карандашиком забрался и давай сочинять… стихи. Пишу их, кстати, до сих пор, только для себя. Поэта из меня, я считаю, не получилось. Перешёл на прозу.

— Александр Михайлович, когда Вы сами почувствовали себя писателем: когда писали первую повесть «Поводырь»? Когда написали? Или когда её опубликовали? Думаю, для всех начинающих этот момент очень существен. И ещё: из истории литературы мы знаем, что есть два варианта. Одному повезёт — сразу опубликуется, другой же рассылает первую рукопись по редакциям несколько лет. Итак, Александр Михайлович, как было в Вашей судьбе?

— Увы, не всё гладко. Помог случай. «Поводыря» я написал сравнительно быстро, за год. Эта повесть у меня, как говорится, напелась. Начал её рассылать по издательствам. В одно, другое, третье... Отовсюду возвращалась рукопись, правда, с благожелательными отзывами, но мне легче от этого не становилось. Всё же, пока твоё слово читателем ещё не услышано, трудно определить, сказано ли вообще это слово.

В номере от 18 апреля 1973 года «Комсомольского знамени» был опубликован большой отрывок из повести. Первая моя крупная публикация. Так что этот день тоже можно считать началом творческой биографии. Забегая вперёд, скажу, что с лёгкой руки нашей областной молодёжной газеты апрель стал для меня с тех пор счастливым месяцем. В апреле я впервые опубликовался в толстых журналах — в «Волге» и «Подъёме». В апреле меня приняли в Союз писателей СССР.

А дело было так. Меня нежданно-негаданно областная писательская организация и обком комсомола решили послать на VI Всесоюзное совещание молодых писателей. Семинаром руководил Николай Елисеевич Шундик. Было нас 26, начинающих, с рукописями. Моего «Поводыря» руководитель семинара выделил особо. В то время Николай Елисеевич редактировал журнал «Волга». Вот так моя первая повесть в 1975 году, наконец-то, была опубликована в журнале, а затем сразу вышла в Центрально-Чернозёмном книжном издательстве. А уже в следующем году меня по одной-единственной книге приняли в Союз писателей СССР. Так что официально я стал литератором в 1976 году.

— Александр Михайлович, насколько я знаю, все эти годы Вы создавали строго реалистические и даже в чём-то автобиографические вещи. Достаточно вспомнить и «Поводыря», и повесть «Плач конопатого мальчика», которая в другом издании называется «Горька идёт за отцом», и циклы рассказов «Праздник прощания с игрушками», «Яша из Константиновки»… И вдруг историческая повесть о зарождении Тамбова «Крепость на Цне». Так — вдруг или закономерно?

— Я действительно привык описывать то, что видел, пережил и испытал сам. Деревня Калиновка, где происходят события в большинстве моих рассказов и повестей, — это моя родная Большая Лозовка. Некоторые земляки, к слову сказать, перестали со мной здороваться, считая, что я чересчур правдиво их описал. А начинал я, как ни странно, с выдумки. У меня до сих пор, скажу по секрету, хранится толстенная рукопись моего первого и пока последнего романа под весьма красноречивым названием — «В плену у марсиан». Да, этот роман, сочинённый мною в 20 лет, по жанру фантастический. Работа же над «Крепостью на Цне» доставила мне громадное удовольствие, я очень многое узнал о родном городе, но, написав эту повесть в жанре, так сказать, фантазии на тему истории, я окончательно убедился, что моя стежка в литературе — деревенская тема, реализм.

— Кстати, о деревне. В Ваших рассказах ощутимо присутствует боль об умирающих, так называемых неперспективных деревнях и сёлах. Откуда это?

— Я, может быть, не судья в этом вопросе. Сам в своё время уехал из Большой Лозовки искать счастья на стороне: сначала в Тамбов, потом в Новокузнецк, снова в Тамбов. Трудно сказать, жалею ли об этом. Правда, в то время так остро как сейчас кадровый вопрос на селе не стоял. Но вот то, что моя родная деревня вскоре исчезнет с лица земли, — очень горько. Когда приезжаю к родственникам, каждый раз вижу всё новые и новые опустевшие, осиротевшие избы. Сейчас в Большой Лозовке живут 119 пенсионеров и девять работающих мужчин. Нет ни единого жителя комсомольского возраста! Вот так. Все свои мысли об этом я сконцентрировано попробовал изложить в рассказе «Поклонение младенцу». Он был в своё время опубликован в «Комсомольском знамени».

— Ещё такой вопрос, Александр Михайлович. Две Ваших книжки недаром, видимо, вышли в издательстве «Детская литература»? Устраивает ли Вас «титул» — детский писатель?

— Откровенно сказать, я стараюсь писать так, чтобы было интересно любому по возрасту читателю. Если издатели считают, что получается у меня проза для детей, что ж, я не спорю. В конце концов, все мы были когда-то детьми, и то, что интересно в моей книге, например, пацану, может быть интересным и его отцу — хотя бы по воспоминаниям.

— В нашей беседе не обойтись без традиционного в подобных интервью вопроса. Итак, над чем Вы сейчас работаете?

— Мне поручено составить специальный номер журнала «Подъём», который будет целиком посвящён 350-летию Тамбова. Это, так сказать, техническая работа: собираю и читаю рукописи тамбовских прозаиков, поэтов, критиков. В творческом же плане… Издавна следую известному правилу: ни дня без строчки, а точнее — без странички. Отослал недавно в Воронежское издательство рукопись нового сборника детских рассказов, он должен выйти в 1987 году. Заканчиваю новую книгу для центрального издательства «Детская литература». Начал новую «деревенскую» повесть.

— Никак не могу поточнее сформулировать следующий вопрос. Примерно о том, трудно ли быть писателем? Расскажу один случай. Как-то обратился ко мне знакомый паренёк с просьбой прочитать его «рассказ» (захотелось, видимо, мнение со стороны услышать). «Рассказ» оказался о войне. Я уж не говорю, что рукопись была неряшлива, с ошибками, но главное то, что очень уж неумело написано. Спрашиваю парнишку, читал ли он рассказ на эту же тему «Лунная память» нашего писателя из Котовска Виктора Герасина! Оказывается, нет, не читал. Ну, а других советских писателей, пишущих о войне, — Быкова, Бондарева, Кондратьева? А я вообще, заявляет паренёк, книги не читаю. Что Вы, Александр Михайлович, посоветовали бы подобному «писателю»?

— Перестать переводить бумагу. Не может человек сказать своё слово в литературе, не усвоив те слова, что сказали до него другие писатели. Лично мне, я считаю, книги дали образование. Стараюсь читать каждый день. Веду, кстати, учёт прочитанному — в списке уже третья тысяча прочитанных книг отмечается.

Особо хочу сказать о Константине Паустовском. Он научил меня не только видеть природу, но и воспринимать её. У него я учусь передавать мысли, ощущения, настроение своих героев через восприятие природы.

И ещё тому пареньку надо осознать, что без кропотливого добросовестного труда ни в чём и никогда успеха не добьёшься.

— Ещё один — главный — вопрос, так сказать, «под занавес»: считаете Вы себя счастливым человеком?

— Без всяких сомнений! Хотя пришлось в жизни и немало лиха хватить. Детство выпало на войну. Я, например, очень долго, лет до шестнадцати, думал, что самое величайшее счастье на свете — съесть зараз целый батон белого хлеба. Трудновато дались и первые годы, когда всерьёз принялся за писательство. В этом плане я безгранично благодарен своей жене, Зинаиде Тихоновне (мы с ней из соседних деревень, учились в одной школе, но познакомились только в Тамбове, вместе в Сибирь уезжали… Короче — целая отдельная повесть) за то, что терпела вместе со мной лишения, верила в меня, помогла мне самому в себя поверить.

Счастлив я, что книги мои, судя по письмам читателей, находят в их сердцах отклик. Это ведь главное для писателя — оставить след в душе человека. Для этого живу. И пишу.