В полный голос

Обычно новички в литературу входят робко, словно новички школьники в незнакомый класс. Говорят кратко и несмело. И только постепенно голос их крепчает, мужает, и их наконец-то начинают слышать и слушать, и тем больше людей, чем значительнее их талант.

Вячеслав Кондратьев, напротив, уверенно распахнул двери в литературу и заговорил сразу так, что многими и очень многими был внимательно выслушан. Первая ласточка начинающего литератора — повесть «Сашка» — почти единодушно оценена критиками и читателями положительно.

Что и говорить, поразил В. Кондратьев читающую публику зрелостью и профессионализмом с первого шага. И, наверное, одна из главнейших причин удачи в том, что у писателя «рука потянулась к перу, а перо к бумаге» лишь тогда, когда за плечами уже годы и годы жизни, и впечатления юности, опалённой, как говорится, пожаром войны, уже устоялись, стали чёткими и рельефными.

Уже по «Сашке» стало ясно, что начинающий писатель пишет в ключе, близком творчеству Ю. Бондарева, Г. Бакланова, В. Быкова — намеренное отсутствие масштабности, чрезвычайное укрупнение деталей, простота фабулы…

Главный герой повести, Сашка, обыкновенный рядовой, один из миллионов солдат Великой Отечественной. Он — простой деревенский парень: отсюда его непосредственность, в какой-то мере простодушие, природная чистота и искренность. Неудобно о произведении, лишённом нарочитой патетики, говорить высоким слогом, но, думается, в образе Сашки автор показал истинного представителя русского народа, сына России.

К несомненным достоинствам повести следует отнести то, что Кондратьев отнюдь не идеализирует своего героя. Сашка может испытывать страх, глупо ревновать любимую девушку и т. д. Всё это делает образ живым и достоверным.

Чрезвычайно интересен в этой повести эпизод с военнопленным. В литературе прежних лет довольно редко можно было встретить на страницах военных произведений подобное «очеловечивание» врага. В. Кондратьев в чём-то по-новому, по-иному пытается осмыслить уроки прошедшей войны, доказать очевидное, но многими тогда не воспринимаемое, что воевал наш народ не с немцами, а с фашистами.

Всё действие в повести связано с главным героем. Мы или следим за его подвигами (каждая минута на передовой была подвигом!), или включаемся в ход его мыслей, или слышим его ещё почти мальчишеский голос… И язык повести соответственно почти всё время — «сашкинский»: незамысловатый, но ёмкий и образный. Но это достоинство произведения в некоторых местах трансформируется даже и в недостаток, не всегда имеется чёткая грань между авторской речью и речью героя, хотя повесть написана в третьем лице. Притом, не Сашка «подстраивается» под Кондратьева, а, наоборот, писатель ни с того ни с сего начинает, словно забывшись, уснащать свою речь сочными просторечиями.

Никак не оправдано также чрезмерное количество махорки-«моршанки», выкуренное всеми героями (а особенно Сашкой) по ходу повести. Свыше двадцати раз в разных вариантах встречается фраза: «Он умело свернул цигарку и с наслаждением втянул первую затяжку…»

Эти мелкие огрехи, естественно, не портили общего впечатления от дебюта начинающего прозаика. Многие, думаю, с некоторым опасением ждали следующего произведения В. Кондратьева — на уровне ли будет с первой повестью? И когда во втором номере «Знамени» за 1980 год мы прочитали «Борькины пути-дороги» и «На поле Овсянниковском», то с радостью убедились — нет, не стал В. Кондратьев автором одного произведения, как это иногда бывает в литературе.

И новая повесть, и рассказ — серьёзные и заслуживающие самого доброго слова вещи. Ещё в отзывах на «Сашку» промелькнула претензия, что, дескать, написал-то и хорошо, но нового ничего в сущности не сказал, по стопам идёт В. Быкова и Г. Бакланова. Когда же появились эти новые публикации В. Кондратьева, уже можно было с полной категоричностью опровергнуть это утверждение. В. Кондратьева как писателя можно сравнивать с кем-нибудь, но о подражательности не может быть и речи, столько здесь своего, кондратьевского.

Хотя и трудно сказать, почему в одном номере печатается сразу два разных по жанру произведения одного писателя (что в практике современных журналов вроде бы не встречается), но предположить можно. Очень многое сближает повесть «Борькины пути-дороги» и рассказ «На поле Овсянниковском». Тема войны. Примерно одно и то же время действия, когда бóльшая часть войны ещё впереди, но уже первые крупные удары наших войск вселяют уверенность в окончательной победе.

Но батальные события опять остаются за рамками произведений В. Кондратьева, писатель во главу угла ставит отдельного человека на войне — разведчика Борьку в повести и мать солдатскую Ефимию Михайловну в рассказе — однако, в судьбе восемнадцатилетнего Борьки мы видим судьбы тысяч и тысяч советских солдат, и в образе Ефимии Михайловны видим образы тысяч русских баб, «которым после войны памятник поставить надо».

Вот образ русской женщины — матери, жены, любимой — ещё одна точка соприкосновения повести и рассказа. В «Борькиных путях-дорогах» и мелькнёт не раз эта фраза о памятнике русской бабе. Невелики по объёму, но запоминающиеся эпизоды в повести, когда женщины, рискуя жизнью, спасают, прячут русских солдат в тылу у немцев, отрывают от семьи (от детей!) последние крохи еды, чтобы поделиться с пленными. А в рассказе женщина — главная героиня. Ведь имеет она полное моральное право укрыться, спрятаться от страшного огня войны, ведь она дала Родине двух защитников — Сергей и Ваня с первых дней на фронте. Но о таком праве она даже и не думает. Под визг снарядов, в пожарище боя она воюет за жизни раненых, работая рядом с кадровыми военврачами и медсестрами.

И небо словно награждает мать за этот подвиг, её младший, её Ванюша, — вот он, живой и невредимый перед ней! Сколько мечтала об этом! Жив! Но через несколько счастливых часов-мгновений тревога во сто крат сильнее, чем прежде, обрушивается на сердце матери. Её мальчик на её глазах идёт в бой, идёт в огонь, идёт на смерть…

В заключительной сцене рассказа проявилась новая сторона таланта писателя — трагизм. Мать разыскивает на ночном поле боя, устеленном телами мёртвых, своего сына и потом, найдя его, тяжелораненого, и пытаясь вырвать его у смерти, тащит медленно, из последних сил к нашей стороне и до боли боится выстрелов, которые могут попасть в сына, не в неё — в сына! Луна заливает их фигуры, а сзади фашистские глаза и дула автоматов… Неужели не спасёт?

В «Борькиных путях-дорогах» мы увидели ещё одну сильную черту творчества В. Кондратьева — умение строить захватывающий сюжет. Герой повести, разведчик Борька, на первых же страницах попадает в плен, «да так по-глупому, что хоть плачь». А потом мы, не отрываясь, следим, как он из плена бежит. И снова попадается. И снова бежит.

Как ни странно и необычно звучит, В. Кондратьев показал «лёгкий» плен. Мы привыкли читать о пытках, нечеловеческом существовании в плену у немцев, о вынужденном предательстве… И это всё так, это было, и в повести об этом напоминается. Но Борьке, можно сказать, посчастливилось, он прошёл по самому краю этой страшной пропасти, уже начал падать в эту пропасть под названием «плен», но сумел выкарабкаться. Самое страшное, самое нечеловеческое он не испытал, его и ударили-то всего раза два, да и то свои, русские блатари в концлагере.

Этот мальчик, этот Борька-москвич и плен — несовместимые понятия, в нём жизнь и стремление к свободе просто ключом били. «Но несмотря на отчаянность своего положения, на полную неизвестность впереди, на малую очень вероятность добраться до фронта, до своих, на холод и голод, было всё это Борьке и интересно. Во какие приключения выпали, почище всякого фильма…»

Однако, после всех этих «приключений» проступила у восемнадцатилетнего Борьки в шевелюре жгучая полоса седины.

Когда впечатления от новых произведений В. Кондратьева несколько отложились, он выпустил новую повесть «Отпуск по ранению» («Знамя», 1980, № 12). В ней два главных героя — лейтенант Володька и Москва военного времени.

Володька узнаётся сразу: он уже во многом знаком нам, так сказать, — типично кондратьевский герой. Это даже не родной литературный брат Сашки и Борьки из прежних повестей, а один и тот же образ в несколько иной ситуационной и временнóй плоскости. Это тот же самый герой, претерпевший все приключения Сашки, испытавший все злоключения Борьки, который стал теперь лейтенантом, получил ранение и приехал в отпуск домой. Невольно подумалось, что В. Кондратьев вполне мог на основе материала своих повестей создать объёмный роман с одним героем.. Впрочем, это, как говорится, личное дело писателя.

Пережитое на фронте проросло в Володьке повзрослением по сравнению со своими прежними «я». «Командир наш взводный вроде ничего, только больно горяченький да молоденький», — писал о нём один из солдат домой. Он и был таким. Но весть жене этого солдата о смерти мужа принёс, мучаясь, через силу выдавив — это я, я в его гибели виноват! — намного повзрослевший человек.

Он уже в состоянии командовать людьми, в состоянии найти единственно правильный выход из многих жизненных ситуаций, он уже вправе судить себя и людей. И почти полностью (не совсем потому, что впереди у Володьки ещё целая жизнь!) характер его сформировался к концу повести. Естественным и закономерным является финал: Володька, отказавшись от реальных поблажек, ринулся снова подо Ржев, в бой, «к своим ребятам».

А героиня этой повести В. Кондратьева — Москва — выписана автором крупными смелыми мазками, и притом не одноцветной краской. Да, в годы войны Москва была труженицей (впрочем, как и в мирное время!), Москва была героиней, и мы это знаем по многим произведениям. Но были в этой Москве и сломленные войной, спившиеся люди, и спекулянты, и «хиппующие», как бы мы сейчас сказали, юнцы, и мордатые дяди в галстучках, потягивающие мартини в «кабаках»…

Правда, нельзя забывать, что, как обычно у В. Кондратьева, всё окружающее даётся сквозь призму восприятия главного героя. А в лейтенанте Володьке, несмотря на его быстрое взросление, ещё пробиваются жгучие протуберанцы юношеского максимализма: если не на фронте, значит — гад! Судьба Сергея, друга, сама жизнь по ходу повести убеждают Володьку — не каждый.

Можно ещё добавить, что В. Кондратьев чрезвычайно любит и уважает своего героя и вместе со своим героем чрезвычайно уважает и любит Москву — и это явственно ощущается в повести.

С каждым новым произведением В. Кондратьева открывается какая-нибудь новая грань его дарования, в «Отпуске по ранению» огромное место в жизни героя занимает любовь, что, согласитесь, ново по сравнению с первыми повестями. И любовный даже не треугольник, а четырёхугольник «сконструирован» автором психологически убедительно и интересно.

У В. Кондратьева уже есть свои читатель. И даже зритель. Почти одновременно с выходом повести «Отпуск по ранению» в печати, её герои встретились и со зрителями в Московском драматическом театре на Малой Бронной — довольно редкое по оперативности событие в мире искусства. А на экраны только что вышел фильм «Сашка» и уже был замечен критикой.

В последнее время появились упрёки одному из лучших наших «военных» прозаиков Василю Быкову, что в творчестве его заметно пробуксовывание, что он начинает повторять сам себя. Вроде бы писатель согласился с этим и, говорят, работает сейчас над произведением из современности. Грозит ли опасность подобных упрёков Вячеславу Кондратьеву? Мне кажется — да. И если писатель находится сейчас на перепутье (уже довольно продолжительное время он молчит), то пожелаем ему удачи в выборе дальнейшего творческого пути.

Читатель, надо полагать, ждёт новых произведений так удачно начавшего писателя, и это ожидание необходимо оправдать.