От Державина до…

Очерк истории тамбовской литературы

Существуют карты географические, политические, исторические. Точно так же можно представить себе и литературную карту страны. На карте этой Тамбовщина занимает своё и довольно видное место, а сам Тамбов, конечно же, «кружком означен навсегда».

Понятие «тамбовская литература» — понятие широкое. Здесь надо говорить о таких писателях, как Баратынский, Вирта, родившихся на Тамбовщине. Не обойти вниманием и такие фигуры, как Державин, Платонов, чьи «малые родины» лежат вдали от берегов Цны, однако в биографиях которых Тамбов играет значительную роль.

И уже целые тома написаны о связях с Тамбовщиной Пушкина, Лермонтова, Л. Толстого, хотя они никогда не жили в наших краях, но и их творчество добавляет своеобразные штрихи, «топографические знаки» на литературную карту Тамбова. Вот, к примеру, есть такая легенда: прекрасный русский писатель Александр Иванович Куприн гневался, когда слышал свою фамилию с ударением на первом слоге — Куприн. Он резко обрывал собеседника, поясняя: «Фамилия моя — Куприн, по реке Купре, что в Тамбовской губернии. Попрошу запомнить!» Ведь приятно знать, что предки А. И. Куприна имеют тамбовские корни и что писатель этим гордился.

Одним словом, о тамбовской литературе во всех её гранях, проявлениях, со всеми именами и произведениями можно и нужно написать солидный учебник и преподавать историю тамбовской литературы в тамбовских школах хотя бы факультативно. Задача автора, данного краткого очерка намного скромнее — очертить лишь контур литературной карты Тамбовщины, нанести на неё основные, ключевые «топографические знаки». Из-за недостатка места придётся что-то опускать вовсе, о ком-то упоминать лишь вскользь, меньше касаться поэзии, которая требует обстоятельного разговора, обильного цитирования, а больше вести речь о прозе, и прозе сегодняшнего дня — ведь именно проза доминирует в текущей литературе.

Итак — очерк (от слова «очерчивать») тамбовской литературы в её развитии за двести лет.

КЛАССИКИ

Намеренно слово классики пишется здесь без кавычек, хотя многие, о ком пойдёт речь в этой главе, в канонизированный круг классиков русской литературы вроде бы не входят. Однако ж, для тамбовской литературы они — классики, то есть крупные писатели, творчество которых стало достоянием не только местной, но и российской словесности.

С чего же начиналось? Не будем впадать в чрезвычайный ура-патриотизм и утверждать, что литература отечественная зародилась на берегах Цны. Нет конечно, к тому времени, когда образовался град-крепость Тамбов, уже были созданы «Слово о Законе и Благодати» и «Задонщина», «Слово о полку Игореве» и «Повесть о Фроле Скобееве». (А в мире уже существовали «Илиада» и «Дон Кихот», «Декамерон» и «Песнь о Роланде»!) Принято историю тамбовской литературы начинать с Державина, хотя и есть сведения о летописи «Известие о начале города Тамбова и происходящих в нём достопамятных вещах и об архиереях, обретающихся в нём», которая, видимо, и является самым первым камнем в фундаменте местной литературы.

Но приезд в Тамбов весной 1786 года Гаврилы Романовича ДЕРЖАВИНА (1743—1816), уже известного к тому времени российского пиита, автора «Фелицы», оды «Бог» и многих других классических произведений, всколыхнул творческую атмосферу сонного города, пробудил местные таланты. Губернатор-поэт открыл в захолустном городе типографию, основал газету, возжёг в губернии факел просвещения. Сам Державин, проводя громадную работу по реконструкции государственной и культурной жизни в Тамбове, находясь в расцвете жизненных и творческих сил (ему было 43 года, когда он приехал сюда), успел создать за два с половиной года проживания в нашем городе ряд значительных своих вещей — «Желание зимы», «На посещение в Тамбове типографии епископом Феофилом», «На смерть графини Румянцовой», «Осень в Зубриловке» и другие. Именно здесь, в наших краях, вдохновясь тамбовскими красками сентября, писал первый великий поэт России:

История не любит сослагательного наклонения, но всё равно легко согласиться с тем, что если бы волею судьбы и императрицы Екатерины Державин не угодил в Тамбов, здесь литературная жизнь ещё не скоро бы закипела. Правда, сам Гаврила Романович, итожа тамбовско-губернаторский период своей жизни и перечисляя, что он «полезного сделал» для «попечения и заботы о благосостоянии вверенной губернии», всё больше упор делал на чиновничьи заботы, лишь в пункте седьмом упоминая типографию, да и то как полезное учреждение для печатания сенатских указов и цен на хлеб.

Среди тех тамбовчан, для кого Державин стал, как бы мы сейчас сказали, наставником в литературе, наиболее яркой личностью был Пётр Михайлович Захарьин (1750—1800) — козловский однодворец. В литературе он остался как автор многотомной «Халдейской повести» под названием «Арфаксад». Сюжет первым тамбовским прозаиком взят из жизни Древнего Востока, построена повесть по законам классицизма, и историки литературы усматривают в произведении Захарьина подражание Карамзину и Хераскову.

Державин много помог Захарьину и как человеку, и как сочинителю. Губернатор-поэт видел в Захарьине природный дар, но ни тонкостей мыслей, ни вкуса, ни больших познаний у козловского однодворца не находил. Счастливым случаем в судьбе Захарьина стало то, что на открытии народного училища в Тамбове некому оказалось произнести речь. Пётр Михайлович вызвался сие сделать, мучился, сочиняя эту речь, но, по словам Державина, получился у него сущий вздор и нелепица. В конце концов губернатор сам продиктовал речь писателю-самоучке. Речь имела успех, и затем, достигнув дворцовых стен, привела в умиление и Екатерину. Ещё в Тамбове Захарьину насыпали за речь столько денег взволнованные слушатели, что «он несколько недель с приятелями своими не сходил с кабака, ибо также любил куликать». Затем он был вызван в Петербург, и судьба его устроилась.

Конечно, вряд ли кто сейчас из читателей знает Захарьина и его «Арфаксад» и вряд ли кто станет читать эту длиннющую «повесть», даже если переиздать её, но как бы там ни было, а имя это осталось в истории Тамбовщины, в истории её литературы, как имя самого первого писателя, ставшего известным за пределами своего края.

Бесспорным талантом, бесспорным классиком и гордостью Тамбовщины является один из глубиннейших русских поэтов Евгений Абрамович БАРАТЫНСКИЙ (1800—1844). Родился он в селе Мара (Вяжли) Кирсановского уезда, здесь прошло его детство, сюда часто наезжал он потом из столиц, уже будучи взрослым, уже завоевав признание как один из самобытнейших поэтов. И надо учесть, что недостатка в талантливых поэтах в те времена, в отличие от нынешних, не было. Русскую классическую поэзию одновременно с Баратынским создавали Пушкин, Лермонтов, Жуковский, Батюшков, Глинка, Рылеев, Давыдов, Вяземский, Веневитинов, Тютчев… На таком фоне трудно выделиться, однако ж, сам Александр Сергеевич Пушкин писал: «Первые произведения Баратынского обратили на него внимание. Знатоки с удивлением увидели в первых опытах стройность и зрелость необыкновенную». И ещё он же, Пушкин, писал Вяземскому: «Но каков Баратынский? Признайся, что он превзойдёт и Парни и Батюшкова — если впредь зашагает, как шагал до сих пор, — ведь 23 года счастливцу!» (К слову, сейчас иные доморощенные «литературовьеды» ломают копья, споря от скуки: через «а» или через «о» писать фамилию Баратынского. Для Пушкина, как видим, предпочтительнее и привычнее вариант через «а»).

Сам Баратынский лучше всяких критиков охарактеризовал главные достоинства и отличительные черты своей поэзии в стихотворении «Муза» (1829): не «изысканный убор», не «игра глаз», не «блестящий разговор» у его Музы, но «лица необщее выраженье» и «речей спокойная простота».

Баратынский не прожил и 45 лет. Написал он сравнительно немного — полные собрания его сочинений издавались в двух томах. Но поэзия его, напитанная впечатлениями родной тамбовской стороны, навечно вошла в золотой фонд русской литературы. Непосредственно здесь, в Маре, поэт создал такие прекрасные вещи, как: «Муза», «Она», «Мара», «К***» («Не бойтесь едких осуждений…»), «Запустение»; «К чему невольнику мечтания свободы?.» и другие.

Кому доводилось бывать на родине поэта, в Маре, строки эти о многом говорят.

К сожалению, в Тамбове нет пока памятника Баратынскому. Как нет памятника и ещё одному крупному поэту, который закат своей долгой жизни встретил в наших краях и умер в Тамбове. Речь идёт, конечно же, об Алексее Михайловиче ЖЕМЧУЖНИКОВЕ (1821—1908). Он прожил бурную судьбу: был чиновником, в юности посещал кружок Петрашевского, многие участники которого (в том числе и Ф. М. Достоевский) были сосланы на каторгу. Жемчужников, счастливо избежав этой участи, с головой уходит в литературу, бросает чиновничье поприще. Пробует свои силы в драматургии — комедии «Странная ночь» и «Сумасшедший».

В середине 1850-х годов в российской литературе объявился новый оригинальный писатель Козьма Прутков. Его философско-сатирическо-пародийные афоризмы, басни, стихи, драматические произведения имели шумный успех, стали классикой. «Зри в корень!», «Смерть для того поставлена в конце жизни, чтобы удобнее к ней приготовиться», «Никто не обнимет необъятного», «Если хочешь быть счастливым, будь им», «Специалист подобен флюсу: полнота его односторонняя», «Многие люди подобны колбасам: чем их начинят, то и носят в себе», «Бди!» — и многие другие перлы Козьмы Пруткова не устарели и в наши дни. Не сразу современники узнали, что под маской поэта-пародиста скрываются братья Алексей, Владимир и Александр Михайловичи Жемчужниковы и их двоюродный брат Алексей Константинович Толстой.

Для Владимира и Александра творчество Козьмы Пруткова стало потолком, А. К. Толстой вскоре пошёл своим путём, прославился, как самостоятельный поэт, как автор романа «Князь Серебряный» и драматической трилогии о русских царях. Тесны были рамки поэта-сатирика и для Алексея Михайловича Жемчужникова. Он даже на долгие годы вообще отходит от литературы, но затем, преодолев кризис, Жемчужников обращается к «серьёзной» поэзии. Самое значимое в его поэтическом наследии — циклы «Песни старости» и «Прощальные песни». Они принесли ему славу глубокого поэта-философа, поэта-лирика. И этот вдохновенный период в судьбе Алексея Михайловича как раз и есть тамбовский период его биографии. Именно в нашем городе, на тихой садовой улочке Араповской (носящей ныне почему-то не его имя, а — Горького) писал поэт свои «лебединые песни», глядя из окна на тихий покойный Тамбов.

В последние годы случились у нас два события, связанные с именем Жемчужникова — одно печальное, другое светлое. Варварски уничтожен дом в Тамбове, из окна которого взглянув, поэт замечал, что «солнце на лето, зима на мороз» повернули. Радует же прекрасно изданный томик избранного А. М. Жемчужникова, вышедший в Москве в серии «Поэтическая Россия», который составил и написал обстоятельную вступительную статью к нему тамбовский критик и поэт Сергей Бирюков.

Как видим, в тамбовской литературе классический период был периодом — поэтическим. Уроженец Тамбовщины Баратынский, её недолгий гость Державин и поэт, проживший на берегах Цны последний период своей жизни, Жемчужников: их имена — украшение литературной карты Тамбова. Стоит упомянуть, что с нашим краем связаны имена менее известных стихотворцев, которые, однако ж, остались в учебниках литературы, в энциклопедиях и словарях. Например, Николай Васильевич БЕРГ (1823—1884). Как поэт, он не оставил заметного следа в русской поэзии, но приобрёл известность, как талантливый переводчик. В его переводах вышли сборники «Сербские народные песни», «Песни разных народов». Переводил Берг также произведения Петрарки, Гёте, Байрона и особенно много и плодотворно Адама Мицкевича — в Варшаве и Санкт-Петербурге выходили его «Переводы из Мицкевича» и «Пан Тадеуш». По общему признанию, Н. В. Берг внёс крупный вклад в освоение Россией инославянской поэзии. И осталось добавить, что прославленный переводчик несколько лет жил в Тамбове, учился здесь в гимназии.

Известно любителям литературы и имя Петра Исаевича ВЕЙНБЕРГА (1831—1908) — поэта и переводчика. Целых три года он служил в Тамбове чиновником особых поручений при губернаторе и редактировал неофициальную часть «Тамбовских губернских ведомостей». Известно, что Вейнберг был безнадёжно влюблён в дочку губернатора, и его знаменитое стихотворение, положенное на музыку Даргомыжским, «Он был титулярный советник…» — глубоко и тамбовски автобиографично.

Интересна и история возникновения оригинального псевдонима Вейнберга. В 1856 году в журнале «Русский вестник» было напечатано несколько его стихотворений, но их в редакции почему-то посчитали за переводные и поместили под заглавием «Из Гейне», Пётр Исаевич с тех пор так и стал зачастую подписывать свои творения — «Гейне из Тамбова».

Вейнберг много писал и публиковался как поэт-сатирик, редактировал журнал «Век», возглавлял кафедру русской литературы в Варшавском университете, затем занимался преподавательской деятельностью в Петербурге, написал ряд учебников, был председателем Литературного фонда. Вейнберг ценился современниками и как переводчик Гёте, Шиллера, Гейне, Гюго, Шекспира, Байрона и многих других западноевропейских классиков (всего около 60 имен!). Его перевод «Отелло» долгие годы считался образцовым.

Ещё один литератор, Николай Михайлович САТИН (1814—1873), известный более как переводчик нежели поэт, родился в Тамбовской губернии, в селе Дмитровском, и связей с родной землёй не прерывал до конца своих дней. Оригинальные стихи, переводы из Шекспира и Байрона, мемуары — вот литературное наследие Сатина. Он был к тому ж близок к Герцену и Огарёву, испытал тяготы ссылки и каземата Петропавловской крепости. А в юности, между прочим, Сатин учился в университетском Благородном пансионе в Москве вместе с Лермонтовым и вместе с ним потом поступил в Московский университет.

И, заканчивая разговор о классической тамбовской поэзии, надо, конечно же, сказать и о Михаиле Юрьевиче ЛЕРМОНТОВЕ (1814—1841). Бывал не бывал ли великий русский поэт хотя бы проездом в нашем городе — не суть важно, но навсегда останется литературным фактом его поэма «Тамбовская казначейша».

Когда прочитаешь эти строки, то и хочется верить: бывал, конечно же, бывал Михаил Юрьевич в нашем достопочтенном граде, конечно, описал его с натуры.

Что касается тамбовской прозы, то определённых высот она достигла лишь во второй половине XIX века. Штатные советско-партийные литературоведы привыкли объяснять появление нового направления в литературе «назреванием первой революционной ситуации». Демократическая литература, литература «шестидесятников», разночинная литература, семинарская… Каких только терминов не изобретали, чтобы объединить произведения Глеба и Николая Успенских, Помяловского, Решетникова, Слепцова — «певцов народного горя». Но есть ещё один термин, который очень точно определяет суть этого направления — конъюнктурная литература. Мы в последнее время дискредитировали это слово, придали ему негативный смысл, а зря. Слово «конъюнктура» означает всего лишь — сложившаяся обстановка, положение вещей в какой-либо области, а «конъюнктурщик» — это умный человек, который эту сложившуюся обстановку тонко понимает и умело использует. Перед реформой 1861 года и сразу после неё на первое место в российской действительности выдвинулся вопрос о положении крестьянина, «реконструкции» строя в стране. Это волновало всё образованное общество, всю читающую Россию, и конъюнктурная проза «шестидесятников» сосредоточилась на этой теме.

Здесь не время и не место разбираться в очень даже существенных и интересных вопросах. Почему, к примеру, ни единый писатель-разночинец или народник не достиг художественных высот Тургенева, Гончарова, Достоевского, Толстого, Чехова? Почему они вообще пренебрегли художественностью, превратив прозу в очерковую журналистскую литературу? Почему они почти все до единого опустились и спились, словно неся наказание Божие за какие-то свои творческие и человеческие прегрешения?

Тамбов «делегировал» в это литературное направление Александра Ивановича ЛЕВИТОВА (1835—1877). Он родился в селе Доброе Лебедянского уезда, который входил тогда в Тамбовскую губернию, в семье дьячка. Учась в Тамбовской духовной семинарии, Левитов много читал «светской» литературы, начал сам писать стишки. В семинарский устав это никак не вписывалось, жизнь и учёба из-за этого осложнялись, и Левитов вскоре, оставив семинарию, пешком отправился в Москву, а затем и в Петербург. Началась неустроенная мрачная жизнь — без дома, без средств. Затем — ссылка на Север точно неизвестно за что.

В ссылке Левитов начинает писать и позднее опубликует свои литературные опыты под названием «Ярмарочные сцены. Очерки из простонародного быта» в журнале братьев Достоевских «Время». В 1859-1860 гг. Левитов опять на Тамбовщине, работает домашним учителем у немца-управляющего в одном из имений, копит материалы для новых очерков. Позже в Москве и Петербурге Левитов много публикуется в разных журналах. Его замечают и хвалят за «очерковость», «калейдоскопичность» произведений, за достоверность изображаемых событий. При жизни писателя вышли книги: «Степные очерки» в 3-х томах, «Московские норы и трущобы» в 2-х томах, «Горе сёл, дорог и городов» и др.

Можно предположить, что жизненные обстоятельства, алкоголизм, тенденциозность и недостаток образования не позволили в полной мере развиться природному таланту А. И. Левитова. Под конец жизни он, спохватившись, попытался создать крупное художественное произведение — роман «Сны и факты», но уже не хватило у него ни творческих сил, ни времени.

Сергей Николаевич ТЕРПИГОРЕВ (1841—1895), будучи земляком Левитова и близким по духу литератором, резко отличался от него и происхождением, и образованием, и судьбой. Родился Терпигорев в селе Никольском Усманского уезда Тамбовской губернии в семье родовитого помещика. Образованный отец и сыну дал прекрасное образование: в Тамбовскую гимназию Серёжа поступил, уже прочитав Пушкина, Лермонтова, Грибоедова, овладев французским и немецким языками. Казалось бы — становись поэтом или романистом, пиши великосветские романы и повести. Однако ж — конъюнктура, момент, время. И в 21 год Терпигорев публикует свой первый очерк с характерным названием «Чёрствая доля» в газете «Гудок» (не путать с советским железнодорожным изданием).

Вскоре Терпигорев — один из самых плодовитых писателей демократического народнического толка, его произведения публикуются в «Отечественных записках», газетах «Голос» и «Биржевые ведомости». Многие очерки Терпигорев подписывает псевдонимом «Атава», подсказанным ему Некрасовым.

В биографии Терпигорева существует десятилетний период, покрытый мраком неизвестности, когда он полностью отходит от литературы. А взлёт его творчества начинается с 1880 года, когда в «Отечественных записках» был опубликован цикл очерков «Оскудение. Очерки, заметки и размышления тамбовского помещика». Разоряющиеся помещичьи усадьбы, материальное, моральное и духовное «оскудение» их хозяев, историческая обречённость дворянства — вот о чём пишет Атава. Между прочим, современники усмотрели общность произведений Терпигорева с творчеством Салтыкова-Щедрина, родился слух, что-де пишет это сам Щедрин под новым псевдонимом или, по крайней мере, здорово редактирует очерки Атавы. Терпигореву подобные пересуды доставили немало страданий.

Уже в мае 1881 года в газете «Новое время» появляются первые очерки нового цикла на ту же тему «Пять глупых дев. Очерки, заметки и размышления тамбовского помещика», составившего вторую часть «Оскудения». Сам Терпигорев подчёркивал «нелитературность» своего творчества: «Я просто рассказываю, что я видел…» Критики-современники соглашались: «… автор силён только умением фотографировать отдельные сцены». («Русская мысль», 1882, № 10).

Почти 14 лет Терпигорев вёл в «Новом времени» постоянный воскресный фельетон (сейчас такой вид материалов называется «эссе»), написал этих фельетонов-эссе около 600, и они имели успех у читающей публики.

Почти до самой своей смерти Терпигорев писал и печатал во многих журналах повести, рассказы, очерки, создал ещё один цикл — «Потревоженные тени», служивший дополнением к «Оскудению», публицистическое исследование «Раскаты Стенькина грома на Тамбовской земле», но всё же очерковая эпопея «Оскудение» стала вершинным произведением в его писательской судьбе. И именно по «Оскудению», делая скидку на тенденциозность изображения, мы можем представить себе быт и нравы тамбовской поместной деревни конца прошлого века.

Валентина Иововна ДМИТРИЕВА (1859—1947) училась в Тамбовской гимназии с 1873 по 1877 год. Эта писательница народнического направления сейчас почти забыта, имя её значится далеко не в каждом справочнике, однако в своё время она была широко известна, многие её вещи были опубликованы в популярных журналах «Вестник Европы» и «Русское богатство». Современный читатель может составить представление о творчестве Дмитриевой по сборнику из серии «Отчий край» (Воронеж, 1983), где опубликованы повести «Доброволец», «Матюха-учитель», «Димка» и рассказ «Малыш и Жучка» — самое известное произведение писательницы.

Если при заключении обзора классического периода в тамбовской поэзии был упомянут М. Ю. Лермонтов, то и период прозы можно завершить великим именем. Дело в том, что Иван Сергеевич Тургенев (1818—1883) имел, кроме прочих имений, поместья и в Тамбовской губернии и доводилось ему не раз бывать в наших краях. Более того, действие в таких его произведениях, как «Лебедянь», «Странная история», «Затишье» и «Несчастная» происходит на тамбовской земле. Так что наряду с жителями Орловской губернии мы, тамбовчане, вправе считать Ивана Сергеевича Тургенева в чём-то и нашим земляком.

И ещё остаётся добавить, что на Тамбовщине родились довольно известный в конце XIX века публицист, прозаик и критик Владимир Людвигович ДЕДЛОВ (настоящая фамилия — Кигн) (1856—1908), а также прославленный издатель и редактор журнала «Русский архив» Пётр Иванович БАРТЕНЕВ (1829—1912), и на этом карта литературного Тамбова классического периода будет более или менее полной.

ПОТЕРЯННЫЕ ПОКОЛЕНИЯ

Термин «потерянное поколение» обронила в разговоре американская писательница Гертруда Стайн, его подхватил и ввёл в литературу Эрнест Хемингуэй. Так стали называть писателей, чьи судьбы и творчество определила 1-я мировая война. Пафос пессимизма стал знаменем самого Хемингуэя, Дос Пассоса, Ремарка, Олдингтона…

В России к ужасам 1-й мировой добавились катаклизмы двух революций, братоубийственная гражданская бойня, тюремно-каторжный режим на десятилетия. В России не одно поколение писателей стало потерянным. Одни, сделав пафос безудержного революционного оптимизма своим знаменем, распылили свой талант, пустили ни на что, стали литераторами-пропагандистами, поэтами-агитаторами. Другие, сохранив свой дар и свою душу, потеряли кто жизнь, кто свободу, кто Родину и все — русского читателя на долгие-долгие годы.

И те и другие — из «потерянных поколений».

Все эти годы нам пытались внушить, что-де вершинными произведениями отечественной словесности XX века являются книги вроде таких «шедевров», как «Мать», «Железный поток», «Цемент» и прочих романов-агиток. Ещё совсем недавно у нас на полном серьёзе писалось об «огромном вкладе» Тамбовского отделения Пролеткульта в общероссийскую литературу и о том, что в Тамбове «творили видные деятели этой организации» вроде Дальнего, Слепнёва, Докукина, Якубовского, Евгенова и прочих. И в голову никому не приходило, почему же эти «видные деятели» и следа не оставили в памяти читателей.

Впрочем, осуждать «видных деятелей» трудно. Это — беда многих тогдашних литераторов, имевших не слишком большой талант. Конъюнктура сгубила их, притом конъюнктура слепая, безудержная, безгранично тенденциозная. Если Слепцов, Левитов, Решетников были писателями-конъюнктурщиками для своего времени прогрессивными, то пролеткультовцы, а затем рапповцы и прочие литераторы-большевики, соцреалисты, соизмеряли правду жизни не с жизнью, а с революционной доктриной и с идейным восторгом принялись белое называть чёрным и наоборот. Притом не стоит забывать, что демократы и народники мечтали о счастье народа, родной страны, большевики же и их подпевалы — о практической реализации учения Маркса, об экспериментальном переустройстве государства, собственной диктатуре. Цель оправдывает средства — этот иезуитский закон стал главенствовать и в политике, и в экономике, и в литературе. Только гении или уж очень большие таланты пишут на вечные темы и подлинную правду, прочие стремятся польстить моменту, выдать желаемое за действительное, угодить властям.

И вот об этих-то, «прочих», уже написано немало фальшивых хвалебных строк, поэтому в данном очерке будет упомянуто лишь о самых крупных из них, о тех писателях, которые действительно обладали писательским даром и которые, скорей всего, искренне старались верить в лживые революционные лозунги, губя свой талант.

В те бурные, пред- и послеоктябрьские дни на Тамбовщину «захаживали» люди, которым суждено было оставить заметный след в соцреалистической литературе. Так, в цикле Алексея Максимовича ГОРЬКОГО (Пешкова) (1864—1936) «По Руси» есть рассказ-очерк «Герой», где «великий пролетарский писатель» повествует о тамбовском «мещанине-обывателе», проживающем в «пыльном, деревянном городе, тихом лагере безличных людей». Основоположник социалистического реализма мечтал тогда, гостя мимоходом в сонном тихом Тамбове: мол, пусть сильнее грянет буря! И ещё не знал, что будет у него в будущем другой цикл — «Несвоевременные мысли», будут нелепая двойственная старость и странная смерть.

Побывал в наших краях и оставил здесь кровавый след тогда ещё совсем юный Аркадий Петрович Голиков (1904—1941), известный под псевдонимом Аркадий ГАЙДАР. Он по праву считается основоположником советской детской литературы. Его произведения «Тимур и его команда», «Чук и Гек», «Голубая чашка» — классика. Однако ж судьба Гайдара типична для представителя советского «потерянного поколения». Безжалостный красный командир, лично порубавший не одного тамбовского крестьянина во время подавления антоновского мятежа, затем исполнитель такого же жесточайшего красного террора в сибирской Хакасии. Позже Гайдар внесёт свой талантливый вклад в разжигание шпиономании и борьбы с «врагами народа» своими повестями «На графских развалинах», «Судьба барабанщика», «Военная тайна» и пр.

Только недавно стали известны подробности о жестоких нравственных и физических страданиях Гайдара перед трагической гибелью на новой войне: расстройство психики, алкоголизм — не закономерная ли расплата за продажу дьяволу дара, отпущенного Богом?

Внешне благополучно сложилась судьба Константина Александровича ФЕДИНА (1892—1977). Он и академиком был, и Героем Соцтруда, и долгие годы писателем № 1 Советского Союза, возглавляя Союз писателей, умер своей смертью 85-ти лет от роду. Но недаром его главный труд, которым, видимо, Федин и останется в истории нашей литературы, эпопея «Города и годы», публиковалась до последнего времени со значительными купюрами. Не всё позволялось писать и печатать советскому литмэтру.

Для нас, тамбовчан, определённый интерес представляет то, что действие в романах Федина «Братья», «Необыкновенное лето» и некоторых других произведениях происходит, в частности, и в Козлове (нынешнем Мичуринске). Здесь он учился в 1908—1911 годах в коммерческом училище. Здесь же, в Козлове, в доме на Набережной, Федин написал в 18 лет свой первый рассказ «Случай с Василием Порфирьевичем». Позднее, уже будучи маститым литератором, сам Федин в одном из писем признавался, что Козлов оставил в его памяти особую колею: «Пусть эта колейка по времени была короткой, но из памяти она не исчезнет до самой смерти. Юность всё вбирает глубоко и держит крепко. А городок лучших дней ранней юности (я жил в Козлове с 16 до 19 лет) отпечатлел себя на моей душе лицами друзей, товарищей, до сих пор не позабытых».

Не раз наезжал на берега Цны один из самых голосистых певцов коллективизации и радостного пробуждения при новых властях замшелой и косной российской деревни Фёдор Иванович ПАНФЁРОВ (1896—1960). Известно, что в 20-е годы Панфёров впервые приехал на Тамбовщину в командировку от «Крестьянской газеты». Пожив некоторое время в Воронцовке, понаблюдав пытливым оком столичного литератора победное шествие колхозного строя, Панфёров оперативно (он вообще писал очень быстро) сочинил книжку очерков «На реке Цне». Потом писатель ещё и ещё наезжал в Воронцовку, и многие материалы, почерпнутые в этих краях, легли в основу главного его романа «Бруски». Хотя действие в этой колхозной эпопее, написанной не столько методом соцреализма, сколько методом соцнатурализма, разворачивается на берегах Волги, но сам Панфёров признавался, что использовал в романе и тамбовские впечатления.

Панфёров немало лет возглавлял журнал «Октябрь», и это, а также убеждённая коммунистическая партийность сближают его с Александром Константиновичем ВОРОНСКИМ (1884—1937), критиком, мемуаристом, главным редактором первого советского «толстого» журнала «Красная новь». Только, в отличие от Панфёрова, Воронский был уроженцем Тамбовщины — родился он в семье священника в селе Хорошавке Кирсановского уезда. Учился в Тамбовской духовной семинарии, из которой был исключён за политическую неблагонадёжность (ещё учась в бурсе, он успел вступить в ряды РСДРП!). Трагедия судьбы Воронского состояла в том, что большую часть жизни — как при царизме, так и при родимой Советской власти — он провёл по тюрьмам и ссылкам. И финал его был трагичен — титло «враг народа» и пуля в сердце от соратников по партии, которые долгие годы даже скрывали истинную дату его смерти (указывался 1943 год).

Воронский в своё время пользовался авторитетом крупного критика и опытного редактора. До наших дней представляют литературный интерес его автобиографические повести «За живой и мёртвой водой» и «Бурса», где речь идёт о тамбовском периоде его биографии.

«Закономерность» — этим названием романа Николая Евгеньевича ВИРТЫ (1906—1976) можно обозначить как литературные процессы в советской литературе, так и личную судьбу этого довольно крупного писателя. Он тоже, как и многие тамбовские литераторы прежних эпох, родился в семье священнослужителя в селе Каликино, но буквально через месяц семья перебралась в село Большая Лозовка того же Токарёвского уезда. Начинал Вирта в «Тамбовской правде» репортёром, здесь же, в приложении к газете, опубликовал первые рассказы. В 1935 году в столичном журнале «Знамя» появился роман Вирты «Одиночество», который сразу поставил молодого автора в первый ряд тогдашней соцреалистической литературы.

Вообще Вирта прожил блестящую писательскую судьбу: четырежды лауреат Сталинской премии, романы его и пьесы сразу печатались, ставились, тиражировались отдельными изданиями. Он имел миллионы читателей — писал увлекательно, внешне достоверно, упруго. Но судьба Вирты-писателя, с другой стороны, ужасна — его толстенные тома уже в «брежние» времена стали мало кого интересовать, устарели. Сейчас трудно представить себе читателя того же «Одиночества» (лучшего романа в творческом наследии Вирты!), где один из главных героев — «матёрый кулак, враг новой народной власти», где романист стремился «с наибольшей полнотой показать, как подготавливались великие перемены, в корне преобразившие жизнь России» (если вдуматься — в этих словах есть зловещая нечаянная правда!), где «с беспощадной правдивостью писатель показывает жалкую участь» сельского священника и «ему подобных», где, наконец, рассказывается, как «партия большевиков последовательно и настойчиво завоевывала доверие и поддержку крестьянских масс» (опять-таки, какая зловещая двойственность смысла в хвалебном лепете критиков!).

Вирта любил свою «малую родину», описывал Тамбовский край в романах, жил здесь, уже заделавшись сановным писателем. Вирта одним из первых, если не первый, стал летописцем кровавых трагических событий, бурливших на Тамбовщине в конце Гражданской войны, обозначенных историками как «антоновщина». Сейчас всё чаще слышится другое определение — крестьянская война под предводительством А. С. Антонова. Для Вирты однозначно и одномерно Антонов — кулацко-эсеровский главарь, его сподвижники (тамбовские крестьяне-земляки) — бандиты, убийцы, враги русского народа…

Вирта был сыном своего времени, а ведь писатель должен быть хотя бы чуть над своим временем, видеть дальше, глубже своих современников, понимать больше. Только тогда ты — Писатель. Это особенно бесспорно, если вспомнить, что одновременно с Виртой, пишущим каждый свой роман с прицелом на Сталинскую премию-подачку, жили и писали М. Булгаков, М. Пришвин, А. Платонов…

Впрочем, об Андрее Платонове разговор особый. А пока несколько слов ещё о двух известных писателях, уроженцах нашего края, чьи имена вошли если не в золотой, то уж в серебряный фонд русской культуры наверняка — С. Н. Сергееве-Ценском и А. С. Новикове-Прибое. Оба они не такие плоскомерные, конъюнктурные фигуры в советской литературе, как, допустим, Панфёров или Вирта. Дело, наверное, в том, что когда Сергеев-Ценский и Новиков-Прибой формировались как люди и как писатели, о социалистическом реализме ещё и понятия не было, и им пришлось учиться у классиков, исповедующих в литературе реализм критический, реализм правдивый, реализм талантливый.

Сергей Николаевич СЕРГЕЕВ-ЦЕНСКИЙ (1885—1958) родился под Тамбовом, учился в Тамбове, и эти первые 17 лет тамбовской жизни оставили такой глубокий след в его судьбе и творчестве, что он навек прибавил к своей фамилии псевдоним от названия родимой речки Цны. Сергеев-Ценский шёл в литературу сложными извилистыми путями в поисках своей темы, своего стиля, своего места в ней. Сочинял и стихи, и прозу, и драмы, увлекался и модернизмом, и реализмом, писал о деревне и городе, о современности и истории.

Главные книги Сергеева-Ценского — многотомная эпопея «Преображение России», над которой он работал почти всю жизнь, и исторический роман «Севастопольская страда» о Крымской войне 1853—1856 гг., участником которой был его отец. За этот роман писатель получил Сталинскую премию 1941 года (видимо, не только за художественность, но и за своевременность!). Больше Сергеев-Ценский премии не удостаивался, хотя написал 12 томов в большинстве своём хорошей русской прозы. Вероятно, не очень нравилось официальным литчиновникам, что писателя интересовало не столько преображение страны, сколько преображение человека, личности и притом не в социальном, а прежде всего в морально-этическом плане.

В дореволюционный период творчество Сергеева-Ценского имело демократическую направленность. Так, в повести «Лесная топь» (1907), созданной на основе тамбовских воспоминаний юности, показывается «топь» самодержавно-крепостнического, как принято у нас говорить, режима. Писатель создал здесь и образ революционера Фрола Бердоносова, явно симпатизируя этому герою. Но вскоре после 1917 года в произведениях Сергеева-Ценского (повести «Чудо», «Жестокость», «В грозу»), как отмечала критика, отразилась растерянность писателя перед новой эпохой. И он вместо того, чтобы сочинять романы об успехах новой власти, окунается в историю литературы — пишет пьесы, а затем роман о великом русском поэте под названием «Мишель Лермонтов», затем повесть «Гоголь уходит в ночь» и роман «Невеста Пушкина». К тому ж, Сергеев-Ценский ещё в 1908 году заявил в открытую: «Да позволено мне будет уйти от опеки политических партий».

Особым смыслом для нас в творчестве писателя-земляка наполнена лирическая повесть «Печаль полей», где «главным героем» является Тамбовщина, прицнинские просторы, крестьянские пашни и луга. Миру природы, крестьянской народной жизни противопоставлен мир дворян, повесть пронизана предчувствием обречённости дворянского мира…

Алексея Силыча НОВИКОВА-ПРИБОЯ (1877—1944) «своим» считают сейчас рязанцы, но родился он в селе Матвеевском Спасского уезда, который числился тогда в Тамбовской губернии. Практически сразу найдя свою тему, став в литературе маринистом, Новиков-Прибой никогда, наверное, не устареет. Его книги «Морские рассказы», «Цусима», «Море зовёт», «Женщина в море», «Капитан 1-го ранга» и многие другие, написанные в русле «художественного реализма», читаются и будут читаться, несмотря на смену поколений, эпох и государственных строев.

Табель о рангах и прогнозы в литературе — штуковина, в общем-то, зыбкая, спорная, субъективная. Хотя кто, к примеру, не согласится с утверждением, что в русской литературе XIX века гениями, то есть писателями со своим новым словом, с кардинальным влиянием на ход литературного процесса, можно назвать лишь Пушкина, Толстого, Достоевского, Чехова и — отчасти — Лермонтова, которому не хватило времени для полного самораскрытия. Думается, что и в литературе XХ века гениями наши потомки назовут двух-трёх человек, и одним из них, вероятнее всего, будет Андрей Платонович ПЛАТОНОВ (1899—1951). Родился он ровно через 100 лет после Пушкина в пригороде Воронежа и ровно через 140 лет после Державина Андрей Климентов (такова его настоящая фамилия) приехал по указу свыше в Тамбов и в точности, как его предшественник-поэт, был через весьма короткое время отторгнут «тамбовскими волками» — его выжили, вынудили уехать.

Теперь мы гордимся, что в летопись истории тамбовской литературы вписаны и страницы, созданные Андреем Платоновым, но, увы, надо признать, замшелая жизнь тогдашнего заштатного губернского Тамбова, произвела на писателя гнетущее впечатление. «Я с трудом нашёл себе новое жилище (там старуха не топила совсем), несмотря на то, что квартир и комнат в Тамбове много. Принимают за большевика и чего-то боятся. (В 1926 году! — Н. Н.) Город обывательский, типичная провинция, полная божьих старушек… И всё же бессмысленно тяжело — нет никаких горизонтов, одна сухая трудная работа, длинный и глухой Тамбов…»

«В Тамбове (как говорят в редакции) нет ни одного поэта, ни одного беллетриста! Удивительный город!.»

«В газете сидят чиновники. Ничего не понимают в литературе… Стихи и рассказы они не признают…»

«Окруженный недобрыми людьми (но работая среди них, ты понимаешь меня!), я одичал и наслаждаюсь одними своими отвлечёнными мыслями. Поездка моя по уездам была тяжела… Жизнь тяжелее, чем можно выдумать, тёплая крошка моя. Скитаясь по захолустьям, я увидел такие грустные вещи, что не верил, что где-то существует роскошная Москва, искусство и проза. Но мне кажется — настоящее искусство, настоящая мысль только и могут рождаться в таком захолустье. Но всё-таки здесь грустная жизнь, тут стыдно даже маленькое счастье… Я окончательно и скоро навсегда уезжаю из Тамбова… Здесь дошло до того, что мне делают прямые угрозы…»

Это — из писем Платонова к жене.

Но, несмотря на жёсткость и угрюмость жизни в Тамбове, молодой мелиоратор и писатель проворачивает громадьё дел и руководя губернской мелиорацией, и за письменным столом. «Я такую пропасть пишу, что у меня сейчас трясётся рука…» В Тамбове состоялось рождение Мастера, полное формирование самобытного ищущего молодого литератора в Писателя-титана, вслед за великими предшественниками поднявшего в своих произведениях вечные проблемы человеческого бытия в новых условиях. Именно в Тамбове всего за несколько месяцев Платонов накопил впечатлений, которые в той или иной мере отразились затем в повестях «Епифанские шлюзы», «Эфирный тракт», «Ямская слобода», но наиболее полно в убийственно-сатирической повести «Город Градов»… Сразу вслед за тамбовским периодом из-под его пера в сжатые сроки появляются такие значительные вещи, как роман «Котлован» и «Чевенгур», повести «Сокровенный человек», «Джан» и «Ювенильное море», пьеса «Высокое напряжение», бедняцкая хроника «Впрок», много рассказов, очерков, рецензий, статей.

Андрей Платонов пришёл в мир, в журналистику, в литературу с душой Павки Корчагина — страстным комсомольцем, фанатиком революционных идей, убеждённым сторонником большевистской перестройки мира. Двадцатилетний Платонов (тогда ещё — Климентов) с восторгом, захлёбываясь, писал в «Воронежской коммуне» в юбилейной статье «Ленин»: «В Ленине выразилось всё, чем живёт и чего хочет каждый угнетённый человек, он — любимое дитя и лучший учитель рабочих станка и сохи… Все его предвиденья сбываются, каждый новый шаг безошибочен… Ленин — душа рабочего класса и его сердце, его мозг и воля, его великая ненависть и вдохновенная любовь…»

И важно подчеркнуть: истинным, честным, убеждённым коммунистом Андрей Платонов был и оставался до конца жизни. Только его честная коммунистическая убеждённость всё сильнее и кардинальнее не совпадала с двурушничеством, фарисейством и преступной деятельностью «косоглазого, картавого, лысого сифилитика Ленина» (И. А. Бунин), его приспешников и последователей.

В 1929 году революционный романтизм Платонова получает первый серьёзный удар после публикации в журнале «Октябрь» его рассказа «Усомнившийся Макар». Содержание, настроение рассказа навеяно, вероятно, также тамбовской действительностью, и «Усомнившийся Макар» тематически примыкает к повести «Город Градов», главным «героем» которой является наш Тамбов. Бюрократизм душил революцию, «прозаседавшиеся» чиновники всех мастей губили живое дело, омертвляли страну, вожделенный социализм приобретал уродливые формы — Платонов отчётливо видел это и забил тревогу. Макар Ганушкин, герой рассказа, идёт в город искать правду и, попадая в канцелярии, на стройку, в ночлежку, удивляется, почему «всё не так», почему вместо счастливого нового человека, кругом бюрократы-начальники, приниженные пролетарии-«диктаторы», формализм и бездушие.

Сталин, прочитав «Усомнившегося Макара», распёк вождя писателей Фадеева за публикацию такого «идеологически двусмысленного» рассказа. И — понеслось. На А. Платонова с лаем, визгом, воем накинулись литприспешники, литшакалы из РАППа. Травля усилилась, когда Платонов напечатал в журнале «Красная новь» повесть «Впрок». Произведение — уникальное: в разгар коллективизации, когда трубили кругом фанфары об успехах «великого перелома» в деревне, Платонов призвал к трезвому взгляду на этот процесс, советовал критически отнестись к «перегибам» коллективизации. Чего стоят одни заголовки разгромных статей «О целостных масштабных и частных Макарах», «Не сдавайте классовых позиций», «Об одной кулацкой хронике», «В чём сомневается Андрей Платонов», «Под маской», «Клевета» и т. п.

А между прочим, тот же «Усомнившийся Макар» даже сейчас, в конце XX века, настолько злободневен, что только диву даёшься — как же это нынешние «власти» разрешают его переиздавать? Впрочем, как и упоминаемую уже повесть «Город Градов». Рецензируя в 1938 году роман Э. Хемингуэя «Прощай, оружие!», Платонов отметил, что одна из главных мыслей американского писателя — мысль о нахождении человеческого достоинства. И далее русский прозаик формулирует, без сомнения, и своё писательское кредо: «Главное же — достоинство — следует ещё найти, открыть где-то в мире и в глубине действительности, заработать его (может быть, ценою тяжёлой борьбы) и привить это новое чувство человеку, воспитать и укрепить его в себе…»

Так вот, «Город Градов» — это повесть об отсутствии человеческого достоинства. Платоновская грустная сатира здесь плотна, насыщена, как густой едкий раствор: «Градов — оскуделый город и люди живут там настолько бестолково, что даже чернозём травы не родит. Народ в городе существовал без спешки и не беспокоился о якобы лучшей жизни. Служил с усердием, держа порядок в губернии, но ярости в труде не знал… Героев город не имел, безропотно и единогласно принимая резолюции по мировым вопросам… Отсюда пошло то, что сколько ни давали денег этой ветхой, растрёпанной бандитами и заросшей лопухами губернии, ничего замечательного не выходило…»

В повести нет ни единого светлого человеческого лица. В самом Градове, дворянство которого произошло «от татарских князей и мурз, в летописях прозванных мордовскими князьями», и в котором теперь, после революции, проживают «черносотенцы… татары… штук сто евреев… четыре тысячи советских служащих, да безработных имеется две тысячи восемьсот тридцать семь человек», в таком замшелом месте светлых лиц, понятно, не найдёшь. Но даже главный герой повести, Иван Федотыч Шмаков, прибывший в Градов из Москвы с чётким заданием врасти в губернские дела и освежить их здравым смыслом, даже этот герой — под стать всем местным градовцам-глуповцам. В повести приводятся обширные выписки из теоретического «труда» Шмакова «Записки государственного человека», в коем он доказывает, что природа — «худший враг порядка и гармонии», а бюрократия, её конкретные выражения чиновник и бумага — суть высшие достижения цивилизации и спасение революции.

В конце концов в повести город Градов (читай — Тамбов), замахнувшись на статус областного центра, проиграл соревнование с Ворожеевым (читай — Воронежем) и его «как не имеющий промышленного значения, с населением, занятым преимущественно сельским хозяйством и службою в учреждениях», перечислили в заштатные города и учредили в нём сельсовет…

И все же «Город Градов» — не самая лучшая и не самая «платоновская» вещь Платонова. Нет, всё присущее Мастеру здесь есть вплоть до уникального языка, но повесть эта, написанная 27-летним писателем, ещё несёт в себе аберрацию зрения молодого Платонова на суть происходящих в стране событий. Проще говоря, в «Городе Градове» ещё ошибочна главная идея, основная подоплёка содержания: прозорливый и честный писатель видит уродства строящейся жизни, но объясняет их весьма тривиально и упрощённо — беды в Градове происходят всего лишь от того, что «Градов от Москвы лежит в пятистах верстах, но революция шла сюда пешим шагом…» И второе — засилье дураков среди, как мы сейчас говорим, номенклатуры. Только позже Платонов осознает душой писателя вполне и отобразит это в творчестве, что замшелость жизни, засилье дураков-начальников, раковая опухоль бюрократизма и всеобщий цинизм не разрушаются с приходом революции, а наоборот усиливаются, разрастаются, упрочняются. Аберрация души и мозга вообще характерна для фанатиков утопического всеобщего революционного счастья: даже сам Карл Маркс забуксовал в своей теории, зациклившись на бредовой идее о диктатуре пролетариата как венце развития человеческого общества…

Впрочем, сейчас разговор идёт о художнике слова. Именно — слова. Если в идеях Платонов мог по молодости ошибаться, то в языке все его невиданные эксперименты вели к вершинам мастерства. Это, наверное, единственный крупный писатель, которому подражать в стиле и лексике невозможно — сразу возникнет непредвиденный эффект пародийности. «Нечаянное сочувствие к людям, одиноко работавшим против вещества всего мира, прояснялось в заросшей жизнью душе Пухова…» («Сокровенный человек»); «Прушевский не видел, кому бы он настолько требовался, чтоб непременно поддерживать себя до ещё далекой смерти. Вместо надежды ему осталось лишь терпение, и где-то за чередою ночей, за опавшими, расцветшими и вновь погибшими садами, за встреченными и минувшими людьми существует его срок, когда придётся лечь на койку, повернуться лицом к стене и скончаться, не сумев заплакать…» («Котлован»)

Сам Платонов умер в 1951 году на казённом дерматиновом диване в одной из неуютных комнат «Дома Герцена» в Москве, умер во флигеле, где сейчас размещаются Высшие литературные курсы. Есть легенда, как однажды Паустовский, ведя семинар в Литинституте, задумчиво смотрел в окно, потом подозвал студентов и указал им на невзрачного зачуханного мужичка, который чистил метлою осенний литинститутовский двор: «Смотрите внимательно — это великий русский писатель Андрей Платонов…» Студенты, конечно, не поверили…

Платонова попытались убить ещё при жизни. Нет, не физически (и это — загадка: почему он избежал участи Пильняка, Мандельштама, того же Воронского?), но как художника. Несколько раз его отлучали от литературы. Окончательно терпение властей кончилось в 1946 году, когда Платонов, сам вчерашний фронтовой журналист, написал и опубликовал рассказ «Семья Иванова» («Возвращение»), где, как всегда от чистого гениального сердца, на советском материале ярко, убедительно и убийственно точно показал трагедию «потерянного поколения», прошедшего ад войны. С фронта возвращались люди с изменённой психологией, заглянувшие в Европу, уже не вписывающиеся в привычною сталинско-советскую действительность.

Андрей Платонов был отлучён от читателей, жил и умер нищим, бесправным, внешне униженным. Но он продолжал писать, но он сохранил свои запрещённые рукописи, но он остался и останется надолго в русской литературе. И к нынешним поколениям советских людей, которые теоретически живут уже при коммунизме, Андрей Платонов вернулся, и теперь у каждого из нас есть великолепная возможность прочитать всего Платонова, дабы поскорее перестать быть «советским человеком» — гомосоветикусом.

Несколько по-другому, но так же исковеркано сложилась судьба другого крупного художника, «усомнившегося» в достижениях революции, — Евгения Ивановича ЗАМЯТИНА (1884—1937). Родился он «среди тамбовских полей, в славной шулерами, цыганами, конскими ярмарками и крепчайшим русским языком Лебедяни — той самой, о какой писали Толстой и Тургенев» (из «Автобиографии»). Здесь прошло детство. Позже высланный в родную тамбовскую глушь за ревдеятельность, Замятин «Лебедянскую тишину, колокола, палисадники — выдержал недолго». И это понятно — натура у будущего писателя сызмальства была кипучей, неугомонной, жизнедеятельной. Он с юности стремился увидеть весь мир, быть в центре событий, изменять действительность. Беспокойство его натуры — в стиле, в манере письма, в бесчисленных тире.

И именно сонная Лебедянь тамбовская дала ему материал для первых вещей, сразу выдвинувших Замятина в авангард тогдашней литературы. Повесть «Уездное», опубликованная в 1913 году в журнале «Заветы», наделала шуму, удивила и привлекла к себе внимание читателей и критиков. Сам Горький — верховный судия в литературе тех лет — сопоставил «Уездное» со своим «Городком Окуровым». Правда, иные критики вплоть до последнего времени подчёркивали, что, дескать, Горький изображал процессы, происходящие в глухоманной России с чувством близкой и оптимистической перспективы, а вот Замятину, мол, сие было не дано.

Дано или не дано, но Замятин, страстно увлечённый революционными идеями, обличал косную жизнь не менее убедительно и художественно, чем другие видные писатели начала века. Если «Уездное» и вслед за тем повесть «Алатырь» близки по духу, тематически Горьковским произведениям, то повесть «На куличках» недаром сопоставляли и сопоставляют с «Поединком» А. Куприна. Между прочим, главный герой Замятина, офицер Андрей Иваныч, попал служить к чёрту на кулички, на Дальний Восток, от тамбовских родных чернозёмов.

Однако Замятину суждено было в литературе не только идти пусть и своим путём, но всё же в фарватере больших писателей, ему суждено было самому стать одним из основоположников целого направления в мировой литературе XX века — антиутопии. Роман «Мы», созданный в 1920 году, — одно из первых произведений, предупреждающих человечество об опасности «коммунистического прогресса», набирающего силу в России. Позже эта тема будет развиваться в романах-антиутопиях О. Хаксли, Д. Оруэлла, Р. Брэдбери…

На мировоззрение Замятина повлияло то, что значительную часть жизни ему пришлось жить на Западе (он был талантливым инженером-кораблестроителем, строил в Англии ледоколы для России), в стране высочайшей цивилизации, в стране Г. Уэллса, уже показавшего опасность вырождения человечества под гнётом бездумного прогресса («Машина времени», «Спящий просыпается»). В 1917 году Замятин спешно возвращается в Россию, с головой окунается в бурлящую революционную круговерть, трудится бок о бок с Горьким во всех его культурных начинаниях — работает в издательствах, читает лекции, сам много пишет.

И Замятин остаётся одним из немногих писателей, живущих тогда в России, кто отнюдь не спешит славословить революцию и трубить агитки. Нет, его многое настораживает, смущает, удивляет в событиях Гражданской войны, в реалиях эпохи военного коммунизма. Особенно волнует Замятина вопрос о насилии: жестокость классовой борьбы для него абсолютно неприемлема, Гражданская война для него — братоубийственная бойня. И самая главная опасность, какую видел художник, — человек при новой идеологии всё больше переставал быть личностью, индивидуумом, всё больше превращался в винтик в государственной машине.

В романе «Мы» эта опасность показана Замятиным блестяще, сатирически убойно. «Счастливое» будущее, описанное в книге, больше напоминает тюрьму, где люди низведены до уровня бесправных роботов. Естественно, роман в Советской России никто печатать и не думал, однако в тогдашнем «самиздате» его прочитали многие. Замятину с каждым годом жилось всё тяжелее на родине, но он, как говорится, не склонял гордой головы, продолжал писать. В 1924 году роман «Мы» вдруг публикуется в Англии (как принято утверждать — без согласия автора), и — началась жестокая травля писателя. Но целых семь лет Замятин ещё терпел, пока в 1931 году по ходатайству Горького «великий вождь» милостиво не отпустил автора «Мы» за границу. Там, в свободном мире, Замятин и умер в кровавом для России 1937 году, но вроде бы своей естественной смертью.

Прах Е. И. Замятина покоится на кладбище в Париже, и, кто знает, может быть, когда-нибудь он будет перенесён на родину и конкретно — в Лебедянь. Не у каждого из нас есть возможность побывать в столице Франции, но если могила Евгения Ивановича Замятина будет находиться в Лебедяни (ныне — Липецкой области), то, думается, многие тамбовчане побывают на этой могиле, отдадут дань памяти талантливого писателя-земляка.

Итак, первая половина XX века в отличие от века предыдущего, «поэтического», в Тамбовской литературе стала эпохой прозы. Но и многие крупные поэты той поры хотя бы мимоездом заглядывали на Тамбовщину, создали тамбовские страницы в своём творчестве.

Например, Марина Ивановна ЦВЕТАЕВА (1892—1941) в голодном 1918 году приезжала в Тамбовскую губернию в поисках продуктов. Впечатления от поездки легли в основу повести «Вольный проезд». Кроме того, несколько стихотворений Цветаевой («Не сегодня-завтра растает снег…», «Ещё и ещё — песни…» и др.) обращены к поэту из тамбовской Лебедяни Тихону Васильевичу ЧУРИЛИНУ (1885—1946), с которым её связывали личные и творческие отношения и который, по мнению специалистов, оказал влияние на раннее творчество поэтессы.

Побывал в наших краях проездом и Борис Леонидович ПАСТЕРНАК (1890—1960), а случилось это летом 1917 года. В результате родился цикл стихов «Попытка душу разлучить» с характерными заголовками «Мучкап», «Мухи мучкапской чайной» и др. и с характерными для нашего, тамбовского, уха строками:

Незадолго до своего последнего ареста лечился в Тамбовском кардиологическом санатории Осип Эмильевич МАНДЕЛЬШТАМ (1891—1938). Виды зимней Цны, притамбовских лесов, дремлющего города вызывали у поэта приливы вдохновения:

Ну и, конечно, недаром в тамбовском Литературном музее на общественных началах Н. А. Никифорова немало экспонатов связано с Давидом Давидовичем БУРЛЮКОМ (1882—1967). Ведь «отец русского футуризма» в детстве жил одно время в Тамбове, учился здесь в гимназии.

А ещё надо упомянуть «дядю Гиляя» — Владимира Алексеевича ГИЛЯРОВСКОГО (1853—1935), писателя, журналиста, актёра, автора знаменитой книги «Москва и москвичи», который в молодости какое-то время играл на сценах Тамбовского, Моршанского и Кирсановского театров. В его сборнике мемуарных очерков «Мои скитания» несколько глав посвящены Тамбовщине.

Вот такая довольно пестрая получается литературная карта того периода. Сейчас эта карта (как и географические, и исторические карты) активно пересматривается, корректируется. Ещё более коренному пересмотру подлежит следующий — уже новейший — период истории тамбовской литературы. Не исключено, что некоторые имена, о которых пойдёт речь, через два-три десятка лет и вспоминать не будут. Но сегодня книги этих писателей ещё стоят на полках, даже читаются, их произведения являются выражением, продуктом своего времени. Поэтому в историко-информационном очерке без упоминания всех имён не обойтись.

Итак:

СОВРЕМЕННИКИ

На Тамбовщине, как и по всей стране, количество профессиональных литераторов (речь пока идёт только о членах Союза писателей) в последние десятилетия неуклонно росло. Это связано и со всеобщей грамотностью, и с упрощением (ограничением) задач советской литературы, и с механикой приёма в ряды «инженеров человеческих душ». Правда, по негласным правилам игры численность областной писательской организации застыла на определённой цифре (долгие годы это была зловещая чёртова дюжина), но кто-то из писателей покидал родные прицнинские края, кто-то покидал совсем сей бренный мир, и ряды тамбовских писателей регулярно пополнялись — недостатка в желающих не было. И это хорошо. Это даже замечательно. Чем больше писателей, тем шире выбор у читателей. А уж время и те же самые читатели рассудят, кто из пишущих и издающихся Писатель с большой буквы, а кто всего-навсего графоман.

Не у всех литераторов, покинувших берега Цны, тема Тамбовщины занимает ключевое место в творчестве. Например, Пётр Александрович САЖИН (1906—1995), который родился в селе Большая Лозовка Токарёвского района нашей области, а умер в Москве, писал больше о море, моряках (романы «Севастопольская хроника», «Капитан Кирибеев», «Трамонтана» и др.), что для родной его лесостепной Тамбовщины является экзотикой.

События в повестях и романах Андрея Дмитриевича ЖАРИКОВА (1921—2005), уроженца притамбовского села Татаново, чаще всего происходят на фронте в годы Великой Отечественной войны, который до родного города не докатился. Иван Георгиевич ЛАЗУТИН (1923—2010), автор известной повести «Сержант милиции» и других остросюжетных произведений, родился в селе Пичаево Тамбовской области, но больше писал о столице и других краях, где жил в последующие годы. Не часто обращается к тамбовским сюжетам и Лилия Ивановна БЕЛЯЕВА (1934), автор нашумевшего романа «Скандалистка», хотя ей довелось в студенческие годы жить несколько лет в нашем городе.

Всё это говорится ни в коем случае не в упрёк названным писателям: воля каждого автора выбирать сюжет произведения, место действия и родину своим героям. Однако ж, для нас, тамбовских читателей, дополнительные флюиды исходят от книги, речь в которой идёт о родных наших местах, о наших героях-земляках. С особым интересом и пристрастием, к примеру, читается нами роман Евгения Дмитриевича ЛЮФАНОВА (1908—1989) «Набат», где события разворачиваются в Моршанске (автор родился здесь) в конце XIX века, и где колоритно показана в исторической ретроспективе жизнь уездного городка на реке Цне. Или мало кто знает, наверное, что патриарх литературы Черноземья Гавриил Николаевич ТРОЕПОЛЬСКИЙ (1905—1995) родился в Борисоглебском уезде, который принадлежал к Тамбовской губернии, и что события в его романе «Чернозём» происходят не только в Воронежской, но и в нашей родимой стороне — Тамбовской.

Стоит упомянуть и о писателях-«гостях», вернее, об одном из них, но каком — Александре Исаевиче СОЛЖЕНИЦЫНЕ (1918—2008). После ссылки, как известно, он вынужден был проживать в соседней с нами Рязани и, работая там над «Архипелагом ГУЛАГ», заинтересовался Антоновским мятежом. Дважды писатель лично побывал в нашей области и несколько раз присылал сюда своих помощников по подпольному литературному труду. В эпопее «Архипелаг ГУЛАГ» город наш и события, связанные с ним, упоминаются почти двадцать раз. Речь в этих эпизодах идёт не только об «антоновщине», но и о репрессиях в Тамбове времён «сталинщины». А. Солженицын, кстати, выражает горькое сожаление, что не нашлось вовремя на «покорителя тамбовских крестьян» М. Тухачевского «ещё одной Маруси Спиридоновой», дабы пустить пулю в лоб кровавому палачу.

В своих очерках литературной жизни «Бодался телёнок с дубом» А. Солженицын свидетельствует: «Начальник тамбовского областного архива Ваганов отказался допустить меня даже к газетному фонду 55-летней давности, хотя вся тамбовская история у них там гибнет на полу сырого заброшенного храма и грызётся мышами». Прочитаешь это и невольно подумаешь: а ведь тамбовчанам, и в первую очередь местным писателям той поры, можно сказать, повезло, что Александра Исаевича «сунули» в соседнюю Рязань, а не к нам в Тамбов. Каково было бы сейчас тамбовским ветеранам литературы узнавать себя в неприглядных «героях» этой суровой и язвительной книги — «Бодался телёнок с дубом»? Достаточно для тамбовской истории и одного А. Платонова с его «Городом Градовым».

С 1972 года и до самой смерти жил на Кубани прозаик Александр Васильевич СТРЫГИН (1920—1999), но душой он оставался писателем Тамбовщины, история и жизнь родного края — главная тема его творчества. Родился он в 1920 году в селе Беломестная Криуша Кирсановского уезда. Воевал на фронтах Великой Отечественной войны. В 30 лет стал автором первой книжки. Учился в Литературном институте. Написал с тех пор немало книг — «Красный камень» «Тёрны», «Бриньковские были», «Твердь земная», а главное, центральное место в его творчестве занимает роман-дилогия «Расплата», посвящённый событиям периода Антоновского мятежа. Когда в 1960 году в Тамбове была создана областная писательская организация, её возглавил А. Стрыгин и руководил ею восемь лет.

В разгар пресловутой перестройки, в 1990 году в Краснодаре вышло очередное издание «Расплаты». В аннотации сказано, что роман дополнен новыми документами, и это, мол, помогло автору показать более правдиво истоки народной трагедии тех лет. И тут же в предисловии А. Калинин утверждает, что Стрыгин по сравнению с Виртой «возвысился в историческом и художественном постижении корней и мотивов антоновщины». Увы, утверждения эти более чем спорны. Невозможно произведение, созданное по канонам социалистического реализма, несколькими вставками, малыми усилиями превратить в подлинно реалистическое, правдивое повествование. Начиная с пропагандистско-тенденциозного названия и кончая явно самохвалебными и приукрашенными воспоминаниями одного из самых безжалостных и ретивых исполнителей красного террора на Тамбовщине Котовского, роман «Расплата» преследует одну и главную цель всей соцреалистической советской литературы — оправдание большевистской власти, пропаганда коммунистической диктатуры. Дух этот в романе остался и определяет его суть. Достаточно сказать, что Александр Антонов аттестуется в «Расплате» как «главный виновник кровопролитий», словно бы не большевики развязали кровавую бойню в России, словно бы не советская власть грабила тамбовских крестьян, обрекая многих из них на голодную смерть. Это весьма характерно для агитпропной литературы — ставить всё с ног на голову, человека, защищающего себя от убийц, самого обозвать убийцей…

Скорей всего, писалось подобное искренне, от души. Партия умела воспитывать и направлять своих «мастеров слова». И вдохновенно рождались звонкие строки, похожие на гимн, у маститого тогда уже писателя А. Стрыгина: «Люди идут к памятнику великому Ленину (В Тамбове. — Н. Н.). Ленин стоит на высоком постаменте, в распахнутом пальто. В правой руке его — свёрнутая в трубку рукопись. Что в той рукописи? План электрификации России или тезисы новой экономической политики? Одно несомненно: то планы нашей жизни, во многом уже осуществлённые, чему доказательством служат павильоны ВДНХ. В истории этой выставки, собственно говоря, отражена история всего Советского государства. Как бы ни би-би-сикали цепные псы империализма, мы упрямо и твёрдо пойдём к своей цели, указанной великой партией Ленина». («Мои земляки»)

А ведь из истории литературы мы знаем, что настоящие писатели никогда не восхваляли режим, своё настоящее, никогда не пели надуманные гимны властям предержащим. Писатель, стоит повториться, должен быть выше толпы, понимать больше.

Немало лозунговых интонаций и в творческом наследии Майи Александровны РУМЯНЦЕВОЙ (1928—1980), вся жизнь которой по протяжённости уместилась в рамки «великого социального эксперимента». Она тоже долгие годы возглавляла областную писательскую организацию, сделала много для тамбовской литературы, внесла заметный вклад в лирику. Поэзия М. Румянцевой приобрела даже всесоюзную известность. И, думается, лучшие свои строки поэтесса написала о земле, где прожила последние годы (родилась она в Москве):

Но сборники Румянцевой принято было открывать совсем другими «стихами» типа:

Это — о том же самом «медном истукане» на центральной площади Тамбова, не имеющем даже художественной ценности, который указывает «широкой ладонью» на далекую столичную фальшиво-помпезную выставку якобы достижений, якобы народного хозяйства…

Много общего у писателей этого поколения и в судьбах, и в творчестве. Война, принадлежность к партии, возможность быстро и много печататься в своём родном издательстве, которое существовало в хрущёвские времена в Тамбове. Но были, конечно, и различия. Так, Иван Сергеевич КУЧИН (1924—2000) с первых своих строк и до последних дней оставался пламенно-революционным, комсомольско-большевистским, идейно выдержанным поэтом. Есть в его сборниках «Светлый путь», «Юность», «На том стою», «Моя передовая» и любовные стихи, и пейзажные зарисовки, но всё же не это главное. «Родина, партия, Ленин, ратные и трудовые подвиги советского народа, борьба за мир — вот главные темы в творчестве поэта. Своими произведениями он утверждает пафос советского образа жизни, торжество ленинских идей мира и коммунизма, дружбы народов и социальной справедливости на земле». Это — из рекламного буклетика к 60-летию И. Кучина, который возглавлял тогда, в 1984 году, областную писательскую организацию. Кучин — типичный поэт своего поколения, а его поэмы, вроде: «Мы — ленинцы» или «Продолжается первый субботник» — типичные произведения советской идеологической поэзии. Незадолго до кончины поэта-бойца в областной газете появились его характерные строчки:

Не таким безоблачным, ясным и цельностремительным был путь в творчестве другого поэта из фронтового поколения — Семёна Семёновича МИЛОСЕРДОВА (1921—1988). Только после его смерти, когда к читателю пришли сборники «Белые колокола», «Люби меня, люби», и особенно — большая подборка его стихов в журнале «Наш современник», творческий портрет поэта стал полным. Две ипостаси Милосердова-поэта особенно ярко проявились в посмертных сборниках и публикациях — лиризм души и трагизм биографии (фронт, ранение, фашистский плен, советский ГУЛАГ). Не могут не волновать строки из стихотворения С. Милосердова «Жили памятью», объясняющие трагедию его поколения:

В стихах С. Милосердова зримо проявился его характер — интеллигентный, незлобивый. В программном стихотворении «Не таю обиду» он признаёт: Природа, Мир, Жизнь не виноваты в его исковерканной молодости. Практически всю жизнь он писал и публиковал в газетах и сборниках (их у него вышло более десяти) и проходные, и «датские» стихи, а свои истинные, настоящие строки сочинял и прятал в стол. Можно представить, каким бременем на душу поэта ложилось это раздвоение.

С. Милосердов останется в истории тамбовской литературы и как наставник поэтической молоди — долгие годы руководил он литобъединением «Радуга» при газете «Комсомольское знамя» и квалифицированно готовил обзоры поэтической почты в этой молодёжке, обучая начинающих поэтов азам творческого профессионализма.

Не забывает Тамбовщина и Вячеслава Алексеевича БОГДАНОВА (1937—1975) — поэта, родившегося в деревне Васильевке Мордовского района. Здесь он написал свои первые стихи, затем продолжил поэтическую стезю в литобъединении города металлургов Челябинске, куда уехал жить и работать, стал признанным поэтом, учился в Литературном институте, сам потом возглавлял ЛИТО, издал несколько своих сборников: «Перезвон», «Светунец» и др. Жизнь его оборвалась трагически. Уже после смерти вышли поэтические книги В. Богданова «Встречи», «Возвращение», «Она всегда неповторима — Русь!» и др. И в Москве, и в Челябинске, и, конечно же, в Тамбове ежегодно проходят вечера памяти и чтения имени Вячеслава Богданова.

Стоит упомянуть и поэтов, которые стояли у истоков зарождения в Тамбове писательской организации, оставили после себя по несколько книг, имели в своё время тысячи читателей и почитателей. Это и Василий Андреевич ЖУРАВЛЁВ (1914—1996) и Павел Алексеевич ДОРОШИН (1913—1977).

Всего 21 год прожил на свете поэт Василий Михайлович КУБАНЁВ (1921—1942) — он с 1937 года жил в Мичуринске, здесь сочинил первые стихи, сотрудничал в местной газете. На фронте, куда ушёл в начале войны добровольцем, тяжело заболел, был комиссован, последние дни жил в Острогожске Воронежской области, много писал. Остались книги поэта «Идут в наступление строки», «Человек — солнце», «Если за плечами только восемнадцать…»

А Валентин Иванович ШУЛЬЧЕВ (1914—1942), уроженец села Староюрьево Тамбовской губернии, в том же 1942-м погиб на фронте. До войны он уже успел заявить о себе как о крупном поэте, печатался в журналах «Красная новь», «Новый мир», «Подъём». Уже в мирное время вышли посмертные сборники В. Шульчева «Жить, побеждая!», «Имена на поверке» и др.

Рано ушёл из жизни и поэт, уроженец Тамбовщины Анатолий Андреевич КУПРИН (1937—1967). В Тамбове он начинал свой творческий путь, здесь вышла в 1962 году его первая книжечка «Зарницы». Позже окончил Литературный институт им. Горького, жил и работал в Москве, но родную Тамбовщину не забывал — участвовал в Неделях поэзии и Днях литературы, которые в те времена проводились часто.

Казалось бы, больше лет отпущено было судьбой Ивану Васильевичу ШАМОВУ (1918—1965), но… Уже отвоевав Великую Отечественную военным лётчиком, он в мирное время (1947) в очередном полёте потерпел аварию, стал инвалидом. Если бы не проснувшаяся вдруг тяга к творчеству, поэзии — неизвестно, смог бы он выжить, будучи прикованным к постели. Его поэтические сборники вышли в Тамбове, Воронеже, Москве. На его стихи написано немало песен известными композиторами, в том числе сверхпопулярная в советские времена «Горят костры далёкие».

Прозаики-ветераны областной писательской организации создали за последние десятилетия произведения большой литературной формы. Алексей Емельянович ШИЛИН (1924—2007) написал роман «Четвёртый патрон» о войне, повесть «Зелёные бегунки» о труде железнодорожников и во многом автобиографический роман «Краснотал». Борис Константинович ПАНОВ (1923—2008), писатель из Мичуринска, большую часть жизни работал над многотомной эпопеей «Посреди степей» о жизни тамбовской деревни послевоенного периода.

К старшему литературному поколению принадлежал в 1990-е по возрасту и Иван Захарович ЕЛЕГЕЧЕВ (1927—2011), переехавший в Тамбов из Томска в конце 1970-х годов. Он — автор многих книг, вышедших прежде в столичных издательствах, а также романов из истории Тамбовщины «Губернатор» (о Г. Р. Державине) и «Оккупация» (об Антоновском мятеже), трилогии «Голгофа» о периоде перестройки и др., изданных уже в Тамбове.

Внесли свой вклад в литературу Тамбовщины и другие члены-ветераны областной писательской организации драматург Николай Васильевич АРХАНГЕЛЬСКИЙ (1917—2005), поэт Пётр Сергеевич ГЕРАСИМОВ (1934), прозаик Любовь Прокопьевна АСЕЕВА (1934—2010), критик и литературовед Лариса Васильевна ПОЛЯКОВА (1942).

Думается, свою строку оставили в тамбовской литературе писатели, не так давно ушедшие из жизни: Георгий Дмитриевич РЕМИЗОВ (1930—1991), автор сборников прозы «Снежный рейс» и «В двадцати шагах от дома», Василий Кириллович СТЕПАНОВ (1926—1987), написавший повести о композиторах-земляках «Капельмейстер Илья Шатров», «Неувядаемый марш» (о В. Агапкине) и сборник прозы «Посылка с яблоками», а также Галина Ивановна ТАТАРИКОВА (1923—1987), повесть которой «Вечный двигатель» была хорошо известна тамбовским читателям.

Как уже упоминалось, существовал негласный лимит на количественный состав областной писательской организации. В результате получилась парадоксальная ситуация: так называемый литактив, то есть группа профессионально (в творческом смысле) работающих в литературе людей, по количеству превышает официальную писательскую дружину. Уже имея по три-пять изданных книг тамбовские поэты Евстахий Ярославович НАЧАС (1940), Валентина Тихоновна ДОРОЖКИНА (1939), Аркадий Васильевич МАКАРОВ (1940), Иван Иванович АКУЛОВ (1942) стали наконец членами творческого союза.

Безвременно ушёл из жизни Евгений Иванович ХАРЛАНОВ (1942—1993) — он писал и публиковал в газетах, журналах, сборниках очень талантливые, самобытные, глубокие стихи, издал при жизни всего одну поэтическую книжечку «Зелёная Вселенная». Уже после смерти был издан его сборник «У придорожного камня», ставший заметным явлением тамбовской литературы.

Оставил свой след в памяти читателей Тамбовщины прозаик Анатолий Яковлевич КОСНЕВИЧ (1935—2010), и в первую очередь — как автор детективных произведений «Портрет неизвестного со шпагой», «Как искали Шерлока Холмса», «Похищенная корона», «Злые чары» и многих других, которые, как принято выражаться, вызвали сочувственные отклики читателей и критики.

Очень интересный прозаик жил в Знаменке, работал газетчиком — Валерий Анатольевич КУДРИН (1940—2010). Он автор пяти книг, вышедших в Тамбове, Воронеже и в столичном «Современнике», нескольких публикаций в коллективных сборниках. В. Кудрин писал в мягкой, лиричной тональности, в русле так называемой психологической прозы. Его рассказы вроде таких, как «Дорогому сыночку», «Подарок» или повесть «Проверка» бесспорно украшают тамбовскую литературу.

Мичуринск, второй по величине — в государственном и литературном смыслах — город области, разумеется, внёс и вносит свою лепту в литературу. Это и Виктор Константинович КОСТРИКИН (1935), автор книг «Димка с улицы Мост», «Во дворе — трава», «Мичуринск и мичуринцы» и др., и Валерий Семёнович АРШАНСКИЙ (1945), издавший книги «Дипломная практика», «Фольклорная экспедиция», «Встреча», «Мозаика лет» и др., и мичуринец Николай Эдуардович ДМИТРИЕВ (1960), начавший свой путь в тамбовской литературе яркими рассказами и повестями, но в 1990-е эмигрировавший за границу.

По своей тропе упорно шёл в литературе Евгений Анатольевич ЯКОВЛЕВ (1938—2008), двадцать лет работавший над историческим романом «Ярмарка» и сумевший издать его за собственный счёт в четырёх книгах.

В своё время уехала из Тамбова поближе к столичной литературной жизни поэтесса Марина Владимировна КУДИМОВА (1953). Родилась она и выросла в Тамбове, здесь окончила пединститут, здесь начала публиковаться в газетах. Затем стихи её появились в коллективном чернозёмном сборнике «Тропа». В 1982 году отдельный сборник «Перечень причин» М. Кудимовой издаёт московское издательство «Молодая гвардия», а в 1987 году в «Современнике» выходит ещё один сборник — «Чуть что». М. Кудимова пишет сложные стихи, она близка авангардному направлению в современной поэзии. Не всем это нравится, но талант Марины был признан широко, любому и каждому было ясно: это — Поэт. Сейчас М. Кудимова стала членом Московской писательской организации, активно участвует в тамошней литературной жизни и борьбе, много публикуется.

В Москве живёт сейчас ещё один тамбовский писатель из этого же поколения прозаик Пётр Фёдорович АЛЁШКИН (1949). Правда, в отличие от М. Кудимовой, этот прозаик в родном Тамбове сделал лишь первые робкие шаги в литературу, посещая литобъединение при «Комсомольском знамени», которым руководил тогда Г. Ремизов. Родился П. Алёшкин в деревне Масловке Уваровского района и увлёкся сочинительством, когда учился в Тамбовском пединституте. Первые его книжки вышли в Харькове, где он работал на заводе, а окончательное его литературное возмужание произошло в Москве, где он живёт последние годы.

П. Алёшкин остаётся по духу и по творческим устремлениям писателем тамбовским. Все его произведения, будь то повесть «Тихие дни осени», рассказ «Шутов палец» или роман «Заросли», созданы на тамбовском материале, события в них происходят на Тамбовщине, а если и в другом месте, то герои — земляки автора. В последнее время П. Алёшкин увлёкся историей родного края. Первой ласточкой явился рассказ «В тамбовской степи». Прозаик создал его сравнительно давно, но все его усилия «пробить» рассказ в печать натыкались на глухую стену, которая «не пущала» к читателям вещи, показывающие нашу недавнюю историю совсем не так, как предписывала компропаганда. Время действия рассказа — коллективизация; в центре сюжета — искалеченная судьба Ивана Игнатьевича, тамбовского мужика, попробовавшего было восстать против колхоза. Рассказ «В тамбовской степи» был опубликован лишь в 1988 году в сборнике «День и вечер» («Московский рабочий»), а затем и перепечатан уваровской районной газетой.

Вполне естественно, что следующий исторический отрезок времени, привлёкший внимание П. Алёшкина, — «антоновский период», тем более, что те братоубийственные события свершались в родных местах автора, близ Масловки. Прозаик много документов нашёл и изучил в архивах Тамбова и Москвы, встречался со старожилами, ещё помнящими те кровавые события. Роман «Время великой скорби», конечно, антагоничен сочинениям Вирты и Стрыгина, ближе по духу «Оккупации» Елегечева. Но всё же надо сказать, что тема «антоновщины» ещё не скоро исчерпает себя, появится ещё не одно произведение, прежде чем можно будет с твёрдой убеждённостью сказать, что писатели рассказали всю правду об этом коротком, но наиболее трагичном отрезке истории Тамбовского края.

Совсем недавно П. Алёшкин закончил сатирическую повесть «Судороги, или Театр времён Горбачёва», где высмеиваются «судороги» перестройки, крайние, доходящие до абсурда поползновения ретивых перестройщиков всё и вся переделать кардинально и в кратчайшие сроки. Действие повести опять же разворачивается в родной автору тамбовской Масловке.

В 1992 году в Москве вышел трёхтомник произведений П. Алёшкина, а в 2000-х цикл его романов под общим названием «Русская трагедия», которые дают наиболее полное представление об этом «тамбовско-московском» прозаике.

Покинул родную Тамбовщину много лет назад (в 1998 году) и Сергей Евгеньевич БИРЮКОВ (1950) — живёт и работает в Германии. А начинал он как поэт-авангардист и критик, стал со временем известным специалистом по авангардной поэзии, создал в Тамбове литературное объединение «Академия Зауми» (АЗ), издал ряд соответствующих литературоведческих трудов — «Зевгма», «Теория и практика русского поэтического авангарда», «Амплитуда авангарда» и др.

НОВЫЕ ВРЕМЕНА

Революция большевистская шла в Тамбов полгода, хотя лежит он от Москвы всего лишь в пятистах верстах. Новая же революция, демократическо-перестроечная, и вовсе плелась до цнинских берегов года три, а то и все четыре. Но — пришла. Политическая жизнь забурлила, экономическая жизнь засумасшествилась, литературная — оживилась.

Первая диковина — авторы наконец-то не стали ждать милостей от издателей, а получили возможность и начали издавать свои творения за свой собственный или спонсорский счёт. Правда, в последний год количество желающих издаться на свои денежки сильно поубавилось: полиграфисты-монополисты и продавцы бумаги начали заламывать такие цены, что у бедных (в прямом и переносном смыслах) авторов хватает денег разве что на обложку. Для истории стоит упомянуть, что, к примеру, издание только одной 3-й книги романа «Ярмарка» обошлось автору Е. Яковлеву в кругленькую сумму — почти 190 (сто девяносто!) тысяч рублей. Как говорится — однако!

Возникли в Тамбове и новые издания, где местный автор смог наконец найти своему вдохновенному чувству уголок. Родился как приложение к областной «взрослой» газете ежеквартальник «Литературный Тамбов» — тёзка некогда выходившего в областном центре альманаха. К сожалению, «ЛитТамбов» просуществовал недолго, не выдержав жестоких правил конкурентной борьбы в наше перестроечно-кризисное время. Сейчас ведёт борьбу за выживание первый областной литературный журнал «Кредо», сделавший в первых номерах ставку на детективно-приключенческие публикации. Совершенно литературно-перестроечное явление и то, что областная официальная газета «Тамбовская жизнь» (бывшая «Тамбовская правда») начала дарить читателям «многосерийные» (с продолжением) остросюжетные произведения как местных, так и не очень авторов.

Закончилась наконец и монополия Центрально-Чернозёмного книжного издательства, которое держало писателей пяти областей в унизительной долгой очереди и старалось издавать книжки, не вызывающие, скажем так, особых споров и полемик. В Тамбове автору теперь есть куда пойти с рукописью. Книгу можно выпустить в редакционно-издательском отделе областного управления печати или в издательстве педагогического института. Встречаются в продаже книжечки и брошюрки, выпускаемые редакционно-издательским центром «Взгляд» и редакцией газеты «Тамбовские губернские ведомости». К тому времени, когда данный очерк будет напечатан, наверняка возникнут в нашей области новые фирмы, обладающие лицензией издателя и способные выпустить в свет любую рукопись, начиная от анекдотов о Штирлице и кончая романом начинающего графомана.

Но наиболее масштабно и профессионально издательская деятельность поставлена на сегодняшний день в издательстве «Новая жизнь», которое создано под эгидой писательской организации группой прозаиков. Пока только эта издательская фирма издаёт довольно объёмистые книги местных авторов и действительно по областным меркам массовыми тиражами — до 20 тысяч экземпляров.

«Новая жизнь» — воплотившаяся в реальность мечта той группы писателей, которая в последние годы заняла ключевую позицию в областной писательской организации. Это прозаики поколения «сорокалетних», детство их пришлось на военное лихолетье, в литературу они входили со своей темой, своей интонацией, со своим взглядом на мир и окружающую действительность. Главная отличительная черта «сорокалетних» (напомню: есть такой устоявшийся в критике термин) — в центр своего творческого внимания они поместили человека, его душу, внутренний мир, его индивидуальность. Система, строй, власть, социализм — для них уже отнюдь не «хрустальный дворец». Эти прозаики, в отличие от предыдущего поколения, уже более трезво смотрели на «достижения народа под руководством партии великого Ленина». Одним словом, писатели, пришедшие на смену «фронтовикам», начали изживать в литературе социалистический реализм, принялись исследовать и показывать, почему же это так несчастлив отдельный человек в нашей стране всеобщего поголовного счастья. И, естественно, события последних лет, тот глоток гласности, который дали наконец глотнуть литературе, вдохновил этих прозаиков, придал им новые силы, появились их произведения, дающие наиболее полное представление об их писательском кредо.

О каждом из них стоит рассказать чуть подробнее.

Александр Михайлович АКУЛИНИН (1938—2010) родился в деревне Большая Лозовка Токарёвского района. В Сибири, куда занесла его комсомольская судьба на Всесоюзную стройку, в газете «Комсомолец Кузбасса» Акулинин опубликовал свой первый рассказ «Нештатный». Вернувшись в Тамбов, он написал свою первую повесть «Шурка-поводырь», отрывок из которой со временем опубликовала тамбовская молодёжка «Комсомольское знамя». Начинающий прозаик попал на VI Всесоюзное совещание молодых писателей, где его рукопись выделил-отметил известный в то время литератор и плюс к тому редактор журнала «Волга» Николай Шундик. Естественно, вскоре, в 1975 году, «Поводырь» появился в «Волге». Затем его сразу выпустило отдельной книжкой воронежское ЦЧКИ (которое ранее напрочь его отвергало), а уже в следующем году по одной-единственной книжке А. Акулинина приняли в Союз писателей СССР.

Журнал «Подъём» и Воронежское издательство стали с ним дружить, а затем и московская «Детская литература», образно говоря, раскрыла свои объятия тамбовскому прозаику — из-под его пера начали выходить один за другим детские рассказы. Особое место в творчестве А. Акулинина занимает историческая повесть «Крепость на Цне». Судьба её не совсем проста. Тамбовский прозаик задумал повесть к 350-летнему юбилею родного города и, само собой, надеялся издать её в Воронеже к празднику. Но издательство чернозёмное осталось равнодушным к историческому повествованию. Зато заинтересовалось «Крепостью на Цне» Мордовское книжное издательство. Ещё бы, ведь автор повествует о том, как жили, строили город и защищали рука об руку единую свою землю русские и мордва.

И всё же главная стезя в литературе у А. Акулинина — деревенская тема. В перестроечные годы, когда легче стало дышать и писать, он создаёт первый свой роман «Светла водица». Как написано в аннотации, это «является попыткой художественного обличения печально известного времени нашей истории на примере одной из деревень Центрального Черноземья».

Ведя разговор об А. Акулинине, нельзя не упомянуть и о «литературно-общественной» стороне его жизни. Одно время организовал так называемую «Литературную пятницу», объединив в кружок и профессиональных писателей (с корочками) и литераторов-любителей. Собирались по вечерам, читали свои произведения, обсуждали, общались. А нужно ли говорить, как остро необходимо общение с собратьями по перу пишущему человеку? А с января 1991 года в Тамбове появилось малое предприятие А. Акулинина «Книжная лавка писателя» с правами издателя и начало выходить диковинное издание — «Рассказ-газета». Каждый выпуск посвящён одному автору.

С 1993 по 2003 год А. Акулинин руководил Тамбовской писательской организацией.

Прозаик Виктор Иванович ГЕРАСИН (1939—2016) возглавлял областную писательскую организацию до А. Акулинина. Родился В. Герасин в рабочем посёлке Земетчино Пензенской области, большую часть жизни прожил в Котовске.

 В литературе В. Герасин начинал как поэт, выпустил первый поэтический сборничек «Один денёк» в Воронеже в 1979 году. Но вскоре написал свой первый рассказ «Газета», который был опубликован в газете. Ещё только принявшись за прозу, В. Герасин возмечтал опубликоваться в столичном «Нашем современнике» — своём любимом журнале. И вот отправил туда свой рассказ «Свидание с Волгой», а через неделю получил из редакции телеграмму: приняли. Было это в 1980 году. Потом в «Нашем современнике» появились ещё два рассказа тамбовского молодого тогда автора — «Соперники» и «Лунная память».

В 1981 году вышел в Воронеже сборник повестей и рассказов В. Герасина «Не помни зла». Полюбил тамбовского прозаика и региональный журнал «Подъём»: в нём один за другим начали появляться его произведения. По итогам 1983 года рассказ В. Герасина «Час туда — час обратно» получил премию «Подъёма» как лучшая публикация года.

В 1984 году в Воронеже вышел очередной сборник В. Герасина «Костёр на снегу», который показал, что прозаик твёрдо знает свой путь в литературе, знает свою тему, нашёл героев, интересных для себя и своих читателей.

В 1985 году в творческой судьбе В. Герасина произошло событие, о котором мечтает каждый провинциальный литератор, — в столичном издательстве «Современник» вышел объёмистый (да ещё и в твёрдом переплёте) сборник его повестей и рассказов «Час туда — час обратно». А чуть раньше прозаика из Котовска приняли в Союз писателей СССР.

В 1986 году В. Герасин вторично становится лауреатом «Подъёма», получив первую премию за рассказ «Алёна Большая». Он и дал заглавие новому-сборнику писателя, вышедшему вскоре в ЦЧКИ.

И уже в перестроечные времена на прилавках появился сборник В. Герасина, выпущенный «Новой жизнью», — «Убит в побеге».

В 1999 году вышел двухтомник В. Герасина «Нравы-норовы», а в 2005 — том «Избранное», которые наиболее полно представили творчество этого прозаика.

Вот и Василий Васильевич КРАВЧЕНКО (1937—2013) поначалу работал только в малой форме — писал рассказы и повести. Родился писатель далеко от берегов Цны, в Гомельской области (теперь это и вовсе заграница!) в 1937 году. Вскоре семья переехала на Украину, под Чернигов, и здесь будущему тамбовскому писателю довелось испытать то, что называется горьким словом — «оккупация». На основе воспоминаний об этом мрачном детстве В. Кравченко напишет повесть «Хуторяне», которая войдёт в первую его книжку «Лето в Озёрках», вышедшую в Воронеже в 1973 году.

Вообще у В. Кравченко собственная биография — главнейший источник тем, сюжетов. В книгах его отражена биография его полностью: есть вещи, написанные об учительской поре его жизни, есть рассказы и повести, посвящённые партработникам, ибо сам В. Кравченко сподобился быть причисленным к сонму руководящей партэлиты районного масштаба, встречаются среди героев писателя, естественно, и писатели…

Путь же в литературу у В. Кравченко не был лёгким и прямым. Первые публикации — заметки газетные — появились за его подписью в «Мичуринской правде», когда учился он в местном пединституте. Первый рассказ В. Кравченко напечатала областная «Тамбовская правда» в 1959 году, а первая книжка его вышла в Воронеже только через 14 лет. Хотя несколькими годами ранее уже готовился к выходу сборник рассказов молодого автора из Тамбова (В. Кравченко к тому времени уже жил в областном центре, работал журналистом в «Комсомольском знамени»), однако ж сменился редактор в издательстве, и книга, что называется, сгорела.

В. Кравченко отчаиваться не стал, писать не бросил. И в 1972 году был вознаграждён за упорство — столичный журнал «Молодая гвардия» опубликовал в 4-м номере его повесть «Братья Карандеевы», которую, между прочим, рецензировал и благословил в печать автор «Белых одежд» В. Дудинцев. А в следующем году в Центрально-Чернозёмном книжном издательстве наконец-то выходит и первый сборник (не тот, который «зарубили», совершенно новый) — «Лето в Озёрках». Кроме «Хуторян» сборник включал в себя ещё одну автобиографическую повесть «На южном берегу» о детях-инвалидах, живущих в крымском санатории, и пасторальное повествование «Лето в Озёрках» о счастливом деревенском детстве советских мальчишек и девчонок.

Следующий год у В. Кравченко, на внешний взгляд, выдался удачным в творческом плане: вышли в свет сразу две книги — сборник рассказов «Время долгих ночей» и сборник очерков «Полюшко-поле». Однако из сборника прозы, уже набранного, была вынута самая «острая» повесть, давшая название сборнику, а книжку очерков о «доблестном труде колхозного крестьянства Мучкапского района Тамбовщины» автор подписал скромно псевдонимом «В. Брагин» (он родился в поселке Брагин) и вряд ли будет когда-нибудь переиздавать. Да и сборник «Время долгих ночей», посвящённый жизни сельских педагогов, без одноимённой главной повести, вполне теряется в потоке благодушной литературы тех лет, конфликты в сюжетах если и встречаются, то лишь — лучшего с хорошим. Хотя, впрочем, первые книги В. Кравченко ясно показывали, что это — писатель, профессиональный литератор. И неудивительно, что он стал членом Союза писателей СССР.

Следующий сборник тамбовского автора «Беспокойный человек» (Воронеж, 1979) составили в основном рассказы-портреты, рассказы-биографии.

В 1983 году ЦЧКИ выпустило сборник повестей и рассказов В. Кравченко «Грустная история». Следующая книга В. Кравченко вышла только через семь лет — сборник «Личное дело следователя Дудникова» (Воронеж, 1990).

Пресловутая перестройка аукнулась в творческой судьбе В. Кравченко, как и у его собратьев по перу, двояко: с одной стороны писать стало легче, с другой — публиковаться тяжелей. И если бы тамбовский прозаик не стал одним из главных инициаторов создания местного писательского издательства, кто знает, когда б читатель получил следующую его книжку. А так — пожалуйста: в одном только 1992 году в «Новой жизни» вышли один за другим два сборника В. Кравченко — «Рассказы о любви» и «Лицедеи».

Наиболее значительные произведения В. Кравченко, созданные уже в XXI веке — романы «Графский наследник» (2001) и «Сага о заблудших» (2007).

Геннадий Александрович ПОПОВ (1940—1997) писателем стал в… пятьдесят лет. Вернее, до этого он писал, сочинял, однако ж нигде практически всерьёз не публиковался. А на рубеже полувекового юбилея у него вышли одна за другой несколько книжек, его стремительно приняли в профессиональный Союз писателей. Плюс ко всему, став одним из организаторов издательской фирмы «Новая жизнь», Г. Попов очутился в самом эпицентре литературной жизни Тамбова. Г. Попов в литературе, можно сказать, многостаночник, на все перья мастер: он пишет сказки для детей и взрослых, он сочиняет детские стихи и пробует себя в лирической поэзии, но самая главная творческая ипостась Г. Попова — сатира и юмор. В тамбовской литературе, надо прямо сказать, жанр из редких и малоуспешных.

Родился Г. Попов в Воронежской области перед самой войной, в 1940 году. Ребёнком, как и В. Кравченко, испытал фашистскую оккупацию. Тяга к творчеству зародилась у него в детстве, может быть, ещё и потому, что учиться ему довелось в Боковской средней школе (Ростовской области), построенной на деньги М. Шолохова. Но так получилось, что с 16 лет пошёл Г. Попов по крестьянской колдобистой дороге, но, однако ж, этот тернистый путь вывел его к тогдашним высотам власти. Начал он прицепщиком в колхозе, затем, окончив сельхозинститут, стал заведовать свинофермой, далее он — зоотехник в колхозе (это уже на Тамбовщине, куда он переехал в 1962 году), главный зоотехник районного, а затем и областного управления сельского хозяйства. А потом наступил и пик карьеры — обком КПСС, заведование агропромышленным отделом.

Так бы и работать вплоть до персональной пенсии, но должность партократа плохо сочеталась с чувством юмора и сатирическим началом, в результате Г. Попов из обкома ушёл (а вернее — его «ушли»), работал в комитете охраны природы и всерьёз занимался творчеством. Собственная же его трудовая книжка и воспоминания о прежних своих должностях давали ему материал для сатирических миниатюр, басен и рассказов.

Первая большая подборка сатирических миниатюр Г. Попова была опубликована в сборнике «Омлет из шампиньонов» (Воронеж, 1988). Ну а затем публикации Г. Попова пошли одна за другой: в ежегоднике «Эстрада» («Советская Россия») появилась большая подборка его сатирических миниатюр; отдельный выпуск в «Рассказ-газете», несколько книжек для детей вышли в «Новой жизни». Кроме того, за последние два года произведения тамбовского автора появились в «Литературной России», «Медицинской газете», «Учительской газете», «Советской России», в журнале «Сельские зори». Более ста публикаций уже и в местных изданиях — «Тамбовской жизни», «Литературном Тамбове», «Молодёжной газете», «Доверии» и других. Когда издательство «Новая жизнь» совместно с областным отделением Детского фонда учредило местную детскую газету «Малышок», редактором её стал Г. Попов.

Уже после смерти Г. Попова вышел двухтомник его избранных произведений, представивший наиболее полно его творчество.

* * *

Издательская фирма «Новая жизнь», основатели и владельцы которой, увы, увлеклись «самсебяиздатом», просуществовала недолго, обанкротилась.

Но литературная жизнь на этом не закончилась. Возникали всё новые издательства и издания. С 2004 года при Тамбовском региональном отделении Литфонда России заработало новое издательство, которое в год издавало 12-15 книг местных писателей как за счёт авторов и спонсоров, так и при финансовой поддержке областной администрации. Фирменной «фишкой» издательства Литфонда стал выпуск коллективных сборников, представляющих местную литературу во всей полноте — «Тамбовский писатель-2004», «Тамбовский писатель-2009», «Тамбовский рассказ», «Дети Солнца» и др. Писательская организация начала издавать серию «Поэтический Тамбов» и «Тамбовский альманах» — на его страницах печатались не только члены профессионального союза, но и самодеятельные авторы, начинающие поэты и прозаики, которые со временем пополняли ряды регионального отделения СПР.

В XXI веке Тамбовская литература (а с ней и писательская организация) стала заметно молодеть — подросла целая плеяда талантливых, уже приобретающих известность поэтов и прозаиков: ГРИШИН Михаил Александрович (1959), ГУСЕВА Марина Владимировна (1959), ОСТРОУХОВ Анатолий Александрович (1959), СТРУКОВА Марина Васильевна (1975), МАЛИКОВА Татьяна Олеговна (1980), ЛУКАНКИНА Елена Львовна (1981), ЗНОБИЩЕВА Мария Игоревна (1987), НИКОЛАЕВА Александра Николаевна (1988) и др.

Ну и в конце для объективности и полноты картины следует привести в сокращении и с небольшими уточнениями абзац из справочника В. Дорожкиной и Л. Поляковой «Литературная жизнь Тамбовского края XVII—XXI веков» (Тамбов, 2006):

НАСЕДКИН Николай Николаевич (1953) — прозаик, критик, литературовед. С 1982 года, после окончания Московского государственного университета им. Ломоносова, живёт в Тамбове. Окончил также Высшие литературные курсы при Литературном институте им. Горького (1991). Публиковался в журналах «Наш современник», «Москва», «Нева», «Подъём», «Урал», «Российский колокол» и др.  Автор книг прозы «Осада» (1993), «Криминал-шоу» (1997), «Алкаш» (2000), «Меня любит Джулия Робертс» (2005), «Люпофь» (2006), «Гуд бай, май...» (2010) и др., а также книг о творчестве Достоевского, в том числе и энциклопедии «Достоевский», выдержавшей уже несколько изданий. Книги Н. Наседкина издаются в основном в столичных издательствах, некоторые переведены на иностранные языки. С 2003 по 2013 год возглавлял Тамбовскую областную писательскую организацию и Тамбовское отделение Литфонда России, был секретарём правления Союза писателей России…

* * *

Этот краткий очерк заканчивается многоточием.

Героями дальнейших страниц, новых глав (которые напишут уже следующие историки-летописцы) станут новые, ещё не известные сейчас литераторы.

Русская литература в целом и тамбовская в частности, несмотря на тяжёлые времена, продолжает жить и развиваться…

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН