Скучно жить…

Все плохие писатели похожи друг на друга. Каждый интересный писатель — интересен по-своему. Всё смешалось в доме литераторов…

И не только в пресловутом Центральном Доме литераторов, что славится скандалами, отсутствием культуры и количеством выпитого спиртного на душу посетителя. Хаос творится во всём громадном здании нашей изящной словесности, которое, ей-богу, даже неудобно в контексте данных заметок называть Храмом. Сжигается всё, чему поклонялись. Начали скопом поклоняться тому, что сжигали.

Когда грянула литературная «перестройка» (слово это уже настолько затёрлось и опошлилось, что пора его заключать в кавычки, как бы извиняясь и слегка иронизируя), всё было дюже интересно, внове — восхищало, поражало и повергало в восторг. Но вот наступил какой-то предел, что ли, какая-то пресыщенность неохватным количеством перевернувшихся фактов. В башке, как выражался юный поэт из «Республики ШКИД», — бедлам и шум, поэтому (продолжаю цитировать его же) писать о чём не знаю, но всё же напишу.

Я — типичный представитель сегодняшней читательской толпы и, объевшись газетно-журнальной кашей до последнего предела, сам решил порассуждать о том, чем меня кормят и всё ли ладно в издатском королевстве.

Впрочем, чего это я оправдываюсь? Ведь уже пишу, как бы рассуждаю, уже на что-то намекнул, над чем-то усмехнулся… Я уже начал писать, а ведь, как известно из слабо нашумевшей не так давно дискуссии, — кто начал, тот не начинающий.

Итак, ближе к делу. О перевернувшихся литературных фактах. Во времена оны приходилось штудировать в качестве образцов советской классики «Чапаева», «Стихи о советском паспорте», «Бронепоезд 14-69», «Оптимистическую трагедию» и другие произведения, вошедшие, как принято было с гордостью утверждать, в золотой фонд не только советской, но и мировой литературы. Но речь не столько о произведениях. Речь — об авторах, каждый из которых был для нас, по крайней мере, безусловно уважаемым человеком.

Всё перевернулось.

Вижу где-то в газете или журнале имя того же Всеволода Вишневского и вдруг из памяти всплывает: ага, это же он в своё время травил Михаила Булгакова… Смотрю и слушаю по телевизору, как покойный Ираклий Андроников с пиететом рассказывает о Всеволоде Иванове, а сам вспоминаю: где же это проскочила информация, что этот самый Иванов одним из первых или даже самый первый набросился на «споткнувшегося» Бориса Пильняка?..

Хотя известно: гений и злодейство — две вещи несовместные. Раньше мы, допустим, считали Вишневского и Иванова гениями, теперь таковыми, предположим, не считаем. Прежде у нас Антонов, вождь крестьянской войны на Тамбовщине, ходил в бандитах и убийцах, а красный маршал Тухачевский слыл народным героем. Теперь, кажется, факты и документы утверждают обратное. И довольно однозначно, убедительно. (Согласен, это пример несколько из другой, как говорится, оперы, но ведь я поспешил заранее предупредить о полной неразберихе в мыслях сегодняшнего читателя, а если в мыслях неразбериха — откуда же взять стройности в рассуждениях на бумаге?)

А что же делать, как разобраться, если случаи попадаются более сложные, запутанные и до сих пор неразрешимые? Ну что, к примеру, творится сейчас с Горьким и вокруг него? Сначала он был буревестник революции, великий пролетарский писатель, основоположник социалистического реализма, очень близкий товарищ и соратник Ленина. Потом он стал автором «Несвоевременных мыслей», прозорливым человеком, пытавшемся остановить, образумить большевиков-ленинцев, совершающих авантюрный жестокий эксперимент над страной и народом. Затем Горький превратился в послушного приспешника Сталина. Но вдруг выясняется, что автор «Песни о Буревестнике» писал суровые смелые письма к диктатору, пытался его увещевать… Позор! Да здравствует! Позор! Да здравствует!.. Карусель, да и только.

Я не жалуюсь, не ною я просто пытаюсь обрести опору. Ведь не только вокруг Горького творится подобная свистопляска. И вокруг Маяковского, и вокруг Шолохова… Мне скажут: читай Горького и сам определяй своё отношение к нему. Что ж, совет резонный. Однако в наше переворачивающееся время трудновыполнимый. Вот читаю «Вассу Железнову» или «Жизнь Клима Самгина» — Горький великий, пусть и пролетарский, писатель. Зайду в миллионерский особняк отграбленный у Рябушинского, где Горький жил при нищей советской власти… Бог его знает, великий он, может, и великий, но — пролетарский ли?

В какой-то мере читатель может стабилизироваться (понимаю, словечко неподходящее для разговора о литературе, ну да сейчас разве время думать о красотах стиля!) на именах и творчестве авторов, бесспорно признаваемых всеми противоборствующими сторонами за авторитеты, за таланты. Речь, конечно, об Андрее Платонове и Александре Солженицыне. Эти два писателя вносят в умы именно ясность, мудрость, заставляют читателя взрослеть умом и сердцем, показывают и объясняют ему подлинный мир, открывшийся внезапно перед его, читателем, взором после долгих лет сидения в тёмном кинозале, где крутили фальшивые псевдободрые фильмы о якобы торжестве якобы революционных якобы завоеваний…

Прочитаны и читаются другие писатели. Чьи произведения возвращаются из глубоких осклизлых колодцев-тайников спецхрана. Кто воспринимается, кто нет, но, бесспорно, каждый из этих искусственно забытых или полузабытых авторов, как и все интересные писатели, интересен по-своему. Но постепенно возникает чувство — как бы это поделикатнее выразиться? — пресыщения. Ведь лавина, настоящая лавина талантливой, хорошей и просто добротной литературы (чего так остро не хватало в текущей беллетристике!) хлынула на нас. И вот, пожалуйста, тревожные симптомы: лежит на прилавке толстый и прекрасно изданный том Пантелеймона Романова — возьмёшь, полистаешь, оглавление глазами пробежишь и обратно на прилавок аккуратненько пристроишь. Рядом — сборник детских произведений Ивана Шмелёва (Ивана Шмелёва!). Лежит тоже уже который месяц. Не так давно увидел в Доме педагогической книги на Пушкинской великолепный том избранных работ Василия Розанова. Глазам не поверил. Заходил и справа и слева, наблюдал за покупателями: берут в руки, пролистывают, смаргивают цену (шесть с полтиной) и обратно кладут. Конечно, цена — кусачая. Но ведь — Розанов!

А вообще сказать, сегодняшний книжный магазин, по крайней мере — московский, это не только место продажи книг, но и место вопросов, на которые трудно найти ответы. Если раньше, в брежние годы, у нас в стране были самые дешёвые книги в мире (так утверждала дотошная реклама), но зато их (хороших) не имелось на прилавках, то сейчас выбор наконец-то появился, но — цены, цены! Ладно уж, Розанов за шесть с полтиной — это ещё в какой-то мере по-божески. Но вот лежит некогда нашумевший роман М. Арцыбашева «Санин» в мягкой обложечке, который ради интереса прочитать да выбросить: помилуйте, за что же здесь 10 (!) рублей платить? Опять же, за репринтное издание «Истории города Москвы» И. Забелина 21 рубль, может, и не жалко, а вот за какие-нибудь «Двести восемьдесят способов любви», скверно изданную брошюрку, аж целых пять целковых выложить просто-напросто жаль.

Но настоящая, применяя модный ныне лексикон, шокотерапия ждёт читателя-покупателя в отделах по так называемым договорным ценам. Чего здесь только нет! В последнее время даже Библия и Коран появились — божественные книги далеко не по божеским ценам. Эвфемизм «договорные» употребляется, понятно, вместо подлинного слова-эпитета «грабительские». Договариваются меж собой владелец книги и продавец магазина и с кровожадной радостью грабителей наваливаются скопом на бедного покупателя — кошелёк или духовная жизнь? Я, может быть, и чересчур эмоционален в данном случае, но попробуйте сами за «Опыты» Монтеня заплатить 125 (сто! двадцать!! пять!!!) рублей при моём месячном доходе менее двухсот рублей. А что делать, книга уж больно нужна.

И возникает законный вопрос: почему того же Монтеня не издать в достаточном количестве? И не только его. Всех тех писателей, книги которых в грабительских отделах вроде как бы государственных магазинов и на чёрных рынках стоят бешеные деньги. Ответ заранее известен: нет бумаги. Бросьте! Перестаньте! Надоело! Хватит! Бумага вот она, прекрасная, высшего качества — в соседних «политотделах» книжных магазинов. Правда, здесь она уже испорчена, но сколько её ещё только переводится на полиграфкомбинатах и ещё будет изведено безвозвратно. Если, наконец, не остановить этот бессмысленный и разорительный конвейер, забивающий книжные магазины и библиотеки высококачественной макулатурой.

Ну вот откройте любой номер «Книжного обозрения» на тех страницах, где анонсируются новинки. Оторопь берёт! Душа переворачивается!

- Ленин В. И. О социальных проблемах архитектуры и расселения / Сост. В. И. Рабинович. М.: Стройиздат, 1991;

- Ленинская концепция социализма. М.: Политиздат, 1991.

И т. д., и т. п., и пр.

Покажите мне его! Я хочу видеть этого человека! Ну, того самого, который, прочитав «Книжное обозрение», кинется искать по магазинам вот эти самые новинки книгоиздательской бурной деятельности. Да, В. И. Ленин — самый издаваемый автор в нашей стране, но, положа руку на сердце, многие ли из нас читают и перечитывают его бессмертные произведения о революции, философии, воспитании детей, архитектурных тонкостях, электрификации всей страны, пользе физкультуры?..

Ну ладно — Ленин. Инерцию книгоиздатели набрали изрядную, сразу остановиться трудно. Но вот к чему, зачем и почём выпускаются и по сию перестроечную пору вот такие книжки, например:

- Трофимов Ж. Великое начало. Молодогвардейская Лениниана. М.: Молодая гвардия, 1991;

- Григорьев Н. Ленинский броневик. Повести, рассказы. Кишинёв, 1991;

- Море юности. Писатели 30-гг. о молодёжи. М.: Современник, 1991;

- Встреча М. С. Горбачёва и Н. И. Рыжкова с рабочими и колхозниками — участниками XXVIII съезда КПСС. М.: Политиздат, 1991…

Эти книги или явно устарели, или, если иметь в виду «Встречу…», напечатаны полностью в периодике: кому понадобится — найдёт. Кстати, у политических лидеров страны появилась хорошая мода жертвовать гонорары за свои зарубежные издания на благотворительные цели. А вот ещё и отказались бы они от ненужных, дублирующих, изданий своих выступлений и речей на такой дефицитной отечественной бумаге — цены бы этой благотворительной акции по отношению к советским писателям и читателям не было.

А сколько же бумаги, братцы вы мои, беспощадно, безвозвратно и без всякой совести губят иные наши периодические издания, тщившиеся, как та знаменитая лягушка из басни, раздуться до размеров (тиражей) «вола». Тот же никудышный «Подъём» посмотреть. Господи ты Боже мой! Ведь был обыкновенный нормальный журналишко региональный, тискал на серой бумаге местных тургеневых и пушкиных (прошу прощения у классиков за вынужденную фамильярность, но, опять же, — контекст требует), имел свои законные десять тысяч экземпляров… И вдруг — понесло. Раздувать начало. Сейчас в воронежском «Подъёме» уже имели счастье опубликоваться Ю. Борев, Р. Медведев, В. Пикуль, У. Фолкнер, кажется, — В. Набоков и Гомер… Очередь, надо понимать, за Маркесом и Борисом Ельциным.

Спору нет, всё это хорошо и можно только приветствовать усилия редколлегии «Подъёма» во благо российской… впрочем, нет — всемирной словесности, но… Надоевшее эсэсэсэровское «но»! Зачем же вы, уважаемые издатели «Подъёма», плачетесь теперь на всех углах, что вот-де завербовали-приманили широкими посулами свыше полумиллиона подписчиков в прошлом году, а вам-де бумаги не дают? И правильно не дают! Потому что не за своё дело взялись. Неужели вы, приманивая читателей именами Пикуля и Фолкнера, не знали, что у вас нет нормальной полиграфической базы? Неужели не знали вы, что более 50-60 тысяч экземпляров (да и то не лучшего полиграфического качества) дать не сможете? Что же это, как не авантюра?

И вот в конце 1990 года «Подъём» самоуверенно заявил, что опубликует в следующем году роман Э. Ремарка «Искра жизни», политический портрет «Лазарь Каганович» Р. Медведева, «Записки простодушного» А. Аверченко, «Жизнь Иисуса Христа» Ф. Феррары… Я, допустим, очень жажду прочитать эти произведения как можно быстрее. Но я помню, что, во-первых, журнал «Подъём» издаётся-выглядит убого, а во-вторых, из его прошлогодних сотен тысяч подписчиков более половины журнальчик сей так и не получили. Я что предлагаю: давайте всё же Ремарка, Фолкнера и пусть даже Медведева публиковать во всесоюзных журналах. Богу, как говорится, Богово…

Тут опять перескочу несколько на другое. Хочется пару слов сказать вот о чём. Возвращённой литературой временно пресытились. Газетно-журнальной продукции обкушались аж тошнит. (Ну в самом деле — сколько можно вешать на уши лапшу? В «Аргументах и фактах» некий спец по экономике утверждает, что для выезда за рубеж советских граждан надо ежегодно для обмена 1-2 миллиарда инвалютных рублей, а их, дескать, где взять? Параллельно на соседней странице здесь же, в «АиФ» сообщается: наши «развивающиеся друзья» должны Советскому Союзу почти пятьдесят миллиардов и отдавать их совсем даже не торопятся. Где логика?) Так что хочется почитать что-нибудь другое. Что? Ну я, к примеру, с удовольствием познакомился бы с прозой молодых талантливых писателей. А их и раньше-то не баловали владельцы журналов, а сейчас и вовсе о них позабыли в периодике. Даже «Литературная учёба» — чуть ли не единственная надежда многих начинающих, круто развернула курс на публикацию наследия. А если и печатают кого из молодых, то выбирают таких претенциозных и вычурных, что при чтении извилины в мозгу запутываются. «Юность» по-прежнему выдаёт молодой прозы в год по чайной ложке. А о журнале «Молодая гвардия» речь и вообще вести неприлично: там, как известно, вообще никакой прозы нет — кто его только и читает?..

Лет пять-шесть назад появились в литературе нашей новые имена, которым критика предрекала большое будущее. В масштабно-глобальной статье Владимира Куницына «Первые шаги» (о прозе дебютантов 80-х годов), опубликованной с сборнике «Молодые о молодых» в 1988 году, речь идёт, к примеру, о П. Краснове, Н. Шипилове, В. Карпове, С. Алексееве, В. Курносенко, Д. Дурасове, Г. Саталкине, А. Кирилине, О. Корабельникове, А. Белае, Я. Шипове, Ю. Доброскокине, П. Паламарчуке, В. Пьецухе, Л. Репиной, В. Болтышеве и ещё многих других.

Ау, где вы? Прошли уже годы, пора прозаикам этого поколения занимать достойное место на страницах толстых и тонких журналов. Однако… Мелькают там и сям имена Шипилова, Паламарчука, Пьецуха, ещё двух-трёх, но в общем и целом заявленные ими авансы так пока авансами и остаются. Главная беда этих писателей в том, что они не могут создать или опубликовать — ПРОИЗВЕДЕНИЕ. То есть, роман или повесть, могущих стать сенсацией сегодняшнего насыщенного литературного дня. Как удалось это в какой-то мере Ю. Полякову с его «Ста днями до приказа»…

И вот сейчас я жажду прочитать свежее произведение малоизвестного автора, жадно ловлю слухи-мнения — о ком из молодых шумят на литературных перекрёстках? Тишь да гладь…

Впрочем, чуть не забыл: появилось всё же одно новое имя на слуху — Александр Терехов. Притом, говорят, он действительно и поразительно молод, чуть за двадцать. И, болтают, он и вправду создал значительную вещь под интригующим названием «Зёма». Надо бы прочитать, но… Здесь, нарушая все и всяческие границы приличия, подпущу в заметки личного. Дело в том, что я сам служил в сверхдоблестных строительных войсках и сам написал реалистическую повесть «Казарма» ещё раньше «Стройбата» С. Каледина и тем более «Зёмы» А. Терехова. Фрагменты её даже были опубликованы в сборнике «Молодая проза Черноземья» в 1989 году. Так что прочитав Каледина и разочаровавшись, на повесть Терехова мне уже жаль времени и моих уставших читательских сил…

Одним словом, убедившись, что в кипящем море словесности читать мне сегодня нечего, я сушу на подоконнике над батареей сухари и перечитываю «Психологию бессознательного» З. Фрейда, не так давно легально изданную «Просвещением». Сухари сушу, естественно (тьфу! тьфу!) не в том смысле, а просто в ожидании новых перебоев с хлебом в Москве, и упомянул я эти самые сухари как характерный штрих сегодняшней действительности (опять меня занесло в другую действительность, но что поделаешь — хаос, хаос!) А Фрейд… Вы сами прочитайте или перечитайте «Психопатологию обыденной жизни», «По ту сторону принципа удовольствия», «Три очерка о теории сексуальности»… Помню, в предисловии к одной «самиздатовской» книге Фрейда проскользнуло поразившее меня суждение: два еврея, Карл Маркс и Зигмунд Фрейд, совершили в человечестве великие потрясения, но если первый звал к насилию и кровопролитию, второй — к миру, гармонии и любви… Как мне жаль сейчас те многочисленные часы моей жизни, что растратил я на чтение-изучение учения Маркса!..

Впрочем, пора заканчивать эти сбивчивые заметки. В них — срез литературного дня. События теснятся, противоречат друг другу, повергают часто в грусть и уныние. Вот той осенью опубликовали «посильные соображения» А. Солженицына «Как нам обустроить Россию» в «Литературке» и «Комсомолке». И тут же параллельно — отрывки из «Повести о том, как не ссорились Иван Сергеевич с Иваном Афанасьевичем» Ю. Нагибина в «Книжном обозрении». Что тут скажешь? Трактат Солженицына производит громадное впечатление: действительно — настоящая, продуманная программа возрождения России. Только почему так грустно на душе по его прочтении? Да потому, что сразу было ясным ясно: зря старался Александр Исаевич, зря думал за наше правительство, «посильные соображения» писателя — глас вопиющего в пустыне. Прочитали и пошли дальше разрушать страну и самоуничтожаться…

А произведение Нагибина и вообще грустно было читать. Пора бы уже привыкнуть к тону и уровню нынешней так называемой литературной полемики, но «Повесть…» Нагибина переплюнула всё что-либо до этого написанное в годы перестройки. Таких густых и дурнопахнущих помоев ещё не выливали на своих противников ни «правые» ни «левые». Как говорится в «Идиоте» Достоевского о подобных произведениях: словно пятьдесят лакеев собрались сочинять и сочинили. Неужели такой на вид интеллигентный и ранее довольно талантливый писатель как Нагибин не понимает, что нельзя в литературной полемике переходить на личности, зло издеваться над внешними данными оппонентов? Как можно подобное допустить в конце своей литературной карьеры, можно сказать, на закате жизни?..

Шумят и заканчиваются скандалами пленумы Союза писателей, в тупик ставит то, что происходит на писательских съездах и секретариатах… Почитаешь, посмотришь вокруг, послушаешь и невольно хочется воскликнуть:

— Скучно на этом свете, господа!