Становление гения

«Нельзя не согласиться, что для первого дебюта “Бедные люди” и, непосредственно за ними, “Двойник” — произведения необыкновенного размера и что так ещё никто не начинал из русских писателей.» Эти слова Белинского широко известны. В таком мажорном ключе заговорила о творчестве Достоевского отечественная критика более 130 лет назад. Огромное количество книг и статей написано о писателе и его творчестве с того времени.

С опаской открываешь каждую новую книгу о Достоевском. Именно о Достоевском, потому что ни об одном из писателей (по крайней мере — из русских) не появлялось столько противоречивых литературоведческих работ. Даже Белинский с его гениальной проницательностью и удивительной верностью суждений умер чуть ли не с сознанием, что он ошибся в даровании автора «Бедных людей». Это понятно: Белинский, к сожалению, так и не узнал Достоевского — автора «Преступления и наказания», «Идиота», «Братьев Карамазовых»… Но, увы, как показывает масса критических работ о Достоевском — недостаточно знать всего писателя, чтобы верно судить о его творчестве.

Да, с опаской открываешь каждую новую книгу о Достоевском: удалось что-нибудь своё сказать о великом писателе? А если удалось, то верно ли это сказано?..

Посмертно изданная книга известной исследовательницы жизни и творчества Достоевского В. Нечаевой «Ранний Достоевский»* заслуживает всяческого уважения. Умная и интересная работа. Уже из названия видно, что в центре внимания литературоведа — период становления гения, именно тот период, о котором ещё Белинский частично успел высказать своё мнение.

Нет, это не начало биографии писателя и не анализ раннего творчества. Книга тем и интересна, что «цель публикуемых исследований, — по словам автора, — рассмотрение лишь некоторых фактов раннего периода творчества писателя, которые, по нашему мнению, спорны, толкуются ошибочно или вообще обойдены вниманием исследователей». Именно новизна выводов на основе малоизученных фактов и привлекает в этой книге.

Как и в прежних работах автора («В семье и усадьбе Достоевских», «Журнал М. М. и Ф. М. Достоевских “Время”» и др.), в данных исследовниях — скрупулёзность изысканий, доказательность выдвинутых концепций и оригинальных идей.

Вот, к примеру, устоялось уже твёрдое мнение, что Михаил Андреевич Достоевский , отец писателя, был чрезвычайно тяжёлым человеком, запойным пьяницей и чуть ли не патологической личностью. В. Нечаева, тщательнейшим образом анализируя исторические документы, связанные с именем отца писателя, письма семьи Достоевских и воспоминания его младшего сына, Андрея, освобождает образ этого человека как от плохих, так и от положительных черт, приписанных ему Л. Гроссманом, Б. Бурсовым и другими исследователями.

В. Нечаева стремится к как можно большей объективности в оценке образов не только отца, но и матери писателя, и это ей, на мой взгляд, удалось. Интересно, что в книге «Ранний Достоевский» впервые обращено внимание на такой важный факт, как влияние исторической эпохи на методику воспитания в семье Достоевских. Первые годы сознательной жизни Достоевского падают на годы после разгрома восстания декабристов. Разгул реакции в России — небывалый размах шпионажа, арестов, погромов… Но реакция не в силах была задушить передовую мысль.

«Указанные настроения не могли не отразиться на воспитании старших сыновей штаб-лекаря М. А. Достоевского, — пишет В. Нечаева, — человека достаточно образованного, чрезвычайно предусмотрительного и, конечно, “благонадёжного” чиновника учреждения, состоящего под личным контролем царской фамилии. Сперва строгая изоляция от какого-либо общения со сверстниками, потом отдача сыновей в частное закрытое учебное заведение, высоко рекомендуемое, а далее определение их в военизированное Инженерное училище в Петербурге — таков был путь, избранный М. А. Достоевским для своих сыновей, связанный, по нашему мнению, с общественными политическими настроениями этого десятилетия.»

Таким образом, царизм не только отнял у великого писателя десять лет жизни каторгой и солдатчиной, но и косвенным образом способствовал ещё и «заточению» его на несколько лет в стенах ненавистного училища. Вспомним, как сам писатель впоследствии писал в одном из писем С. А. Ивановой: «…меня с братом Мишей свезли в Петербург в Инженерное училище, 16-ти лет, и испортили нашу будущность».

Очень подробно, год за годом прослеживает В. Нечаева формирование в Достоевском писательского начала. Только недавно стало известно, кто оказал такое огромное влияние на него в период обучения в частном пансионе Чермака. Этим «идолом», по обозначению Достоевского, был Н. И. Биллевич, который в те мрачные годы учил подростков: «Человек должен мыслить, рассуждать и уметь выражать свои мысли…»

Исследовав архивные материалы, В. Нечаева рисует образ незаурядного человека, его трудную биографию, анализирует основные работы, в которых выдвигалось и обосновывалось его кредо — талантливого педагога. Убедительно доказывается, что с именем Биллевича связано и первое увлечение русской журналистикой будущих издателей «Времени» и «Эпохи» братьев Достоевских.

Принято считать, что первым литературным произведением Достоевского является перевод «Евгении Гранде». Правда, давно уже известно по свидетельствам современников (в частности, А. Е. Ризенкампфа), что начинающий писатель ещё ранее сочинял мелкие рассказы, драмы «Мария Стюарт» и «Борис Годунов». Рукописи этих произведений, к сожалению, не сохранились, и исследователям остаётся только гадать и предполагать, что они из себя представляли. В «Раннем Достоевском» тоже почти ничего нового не сообщается об этом этапе творчества Достоевского, за исключением собственных оригинальных предположений автора. Зато переводу романа Бальзака отведена целая глава.

В. Нечаева раскрывает ряд ошибок в работах литературоведов (Л. Гроссмана, Г. Поспелова), которые сличали перевод не с тем оригиналом, каким пользовался Достоевский.  Приводя обширные выписки из французского текста и перевода, исследовательница путём сопоставления убедительно доказывает, что начинающий русский писатель внёс в роман Бальзака немало своего, главным образом со стороны стилистики. В. Нечаева не только доказывает это, но и объясняет, зачем это нужно было Достоевскому: «Он (Достоевский. — Н. Н.) отталкивался от натуралистической бытовой живописи Бальзака и шёл по пути углубления психологии персонажей…» И далее указывается и доказывается ссылками на тексты влияние перевода «Евгении Гранде» на сюжет, образы и стиль «Бедных людей».

Не прошла даром для Достоевского и работа над переводом романа Жорж Санд «Последняя Альдини», хотя он и не был напечатан. В. Нечаева проводит связующие ниточки между этой работой и собственным неоконченным романом писателя «Неточка Незванова».

В ряде глав книги очень интересно рассматриваются спорные вопросы, касающиеся «Бедных людей», «Двойника», «Господина Прохарчина», «Неточки Незвановой». В. Нечаева в каждом случае даёт свой, отличающийся от канонизированного, взгляд на ранние произведения Достоевского. К примеру, сближая образ Ефимова из «Неточки Незвановой» с образом Чарткова из «Портрета» Гоголя по общности идеи, В. Нечаева отрицает, что здесь перед нами социальная драма артиста из низов, не признанного «светом». Нет, главное, как она доказывает, для писателя в повествовании об Ефимове было показать трагедию артиста, переоценившего или потерявшего свой талант. И даже больше того, в большинстве случаев исследовательница проводит очень убедительные и важные параллели с биографией самого писателя.

Одной из важнейших в книге, по признанию автора, является IX-я глава, которая посвящена исследованию ранних фельетонов Достоевского. Здесь, полемизируя с В. Томашевским и В. Комаровичем, В. Нечаева настаивает на единоличном авторстве Достоевского в фельетоне от 13 апреля 1847 года в «Санкт-Петербургских ведомостях». (Фельетон даётся полностью в приложении к книге.) Ещё в 1922 году В. Нечаева, подготавливая к изданию только что обнаруженные фельетоны писателя, включила в их число и этот, подписанный инициалами «Н. Н.», ссылаясь на органичную связь его с другими фельетонами Достоевского. И хотя некоторые исследователи приписывают данный фельетон Плещееву или утверждают, что он написан совместно Достоевским и Плещеевым, В. Нечаева, изучив и сопоставив множество фельетонов как одного, так и другого писателя, продолжает отстаивать свою точку зрения.

Надо сказать, что убеждённость В. Нечаевой в этом вопросе невольно убеждает и нас, а её подробнейший анализ текстов делает её предположения доказательными… И всё же — это только предположения, потому что только свидетельства самого автора или современников могли внести полную ясность, а их-то как раз и нет.

И, наконец, чрезвычайно любопытная глава «М. М. Достоевский — беллетрист конца 1840-х годов». Старший брат в эти ранние годы был ближайшим человеком Достоевскому. В. Нечаева справедливо замечает, что «дружба их, возможно, была “сильнейшим” впечатлением, “пережитым сердцем”, юноши Ф. М. Достоевского , и не могла не сказаться на его мировоззрении и художественной деятельности».

Судьба М. М. Достоевского сама по себе удивительна. Талантливый прозаик, написавший рад повестей и роман (незаконченный), он сознательно самоустранился от творчества, считая (и справедливо!), что всегда будет только подражателем гениального брата. В книге дан подробный разбор наиболее значительных произведений М. М. Достоевского (особенно тщательно проанализированы повести «Пятьдесят лет» и «Господин Светёлкин») и прослеживается связь их с ранними повестями Ф. М. Достоевского.

Указав на связь повести «Господин Светёлкин» с «Неточкой Незвановой» и другими произведениями Фёдора Михайловича, В. Нечаева дальше пишет: «Труднее объяснить значительное сходство в построении образов и композиции сюжетов двух повестей братьев, написанных в отдалении друг от друга и хронологически разделённых. Это напечатанная в августе 1850 г. М. М. Достоевским в “Отечественных записках” повесть “Пятьдесят лет” и задуманная в 1855 г., написанная в Семипалатинске в 1856-1858 гг. и напечатанная в “Русском слове” в 1859 г. повесть Ф. М. Достоевского “Дядюшкин сон”. В комментариях Полного собрания сочинений приводится ряд предполагаемых источников, послуживших Достоевскому при создании повести, литературных и исторических, но не упоминается о чрезвычайной близости сюжета и отдельных образов и эпизодов в названных повестях обоих братьев. Между тем эта близость заслуживает внимания и может быть полезна для изучения сибирской повести Достоевского». (254)

В книге десять глав. Наиболее важными, по мнению автора, являются главы, посвящённые вопросу об авторстве Достоевского фельетона от 13 апреля 1847 г. и пересмотру вопроса о смерти отца писателя. Хочется не согласиться с этим, потому что именно эти вопросы разобраны, на мой взгляд, не совсем убедительно. Нет, если уж надо непременно выделить (а в принципе, все исследования в книге чрезвычайно интересны), то особого внимания заслуживают: анализ перевода «Евгении Гранде», исследование творчества брата писателя и глава о раннем детстве Достоевского.

Нельзя не согласиться со следующим предположением автора: «Некоторые из выдвинутых нами в книге объяснений, сопоставлений, гипотез встретят аргументированные возражения специалистов… думаем, что всё же наша работа послужит достижению исторической истины в изучении жизни и творчества раннего Достоевского».

Это действительно так: литература о Достоевском пополнилась интересной книгой серьёзных и глубоких исследований В. Нечаевой и невольно пожалеешь, что заканчиваются они всего лишь 1849-м годом…