Любим ли мы Достоевского?

Есть анекдот: идёт человек по улице и видит, кому-то памятник устанавливают.

— Мужики, — спрашивает, — кому памятник-то?

— Чехову.

— А, это который «Муму» написал?

— Ну ты даёшь! «Муму» Тургенев написал…

— А зачем вы тогда Чехову памятник ставите?!

Злой анекдот. Жизненный. Разве мало ещё людей со средним и даже высшим образованием, читавших из классического наследия «Отцов и детей», «Обломова», «Евгения Онегина» и так далее — то есть по одному произведению (по программе!) каждого писателя, да и то, может быть, не всех, и которые просто-напросто не подозревают, какими сокровищами они владеют в лице русской литературы. Многим из них нужен всего лишь маленький толчок, чтобы они смогли открыть для себя великого писателя. И какую богатую возможность даёт для этого широкое празднование юбилейных литературных дат.

У одних моих знакомых, живущих в районе метро Новослободская есть дочь Наденька. Она оканчивает сейчас девятый класс, и я, в своё время пропустивший в школе мимо души творчество Достоевского, потому что пробежали мы его тогда на перекладных, с завистью как-то весной поинтересовался:

— Ты, наверное, Наденька, Достоевского от и до знаешь? Как-никак в Год Достоевского его творчество изучаешь…

— Какой Год Достоевского? — мило удивилась она.

И вместе с нею удивились мама с папой: они тоже в первый раз об этом слышали. Выяснилось, что у Наденьки в багаже знаний по литературе за девятый класс покоятся, увы, весьма скудные сведения о Достоевском — у него есть роман со смешным названием «Идиот», а героя «Преступления и наказания» зовут Раскольниковым и его играл в кино Георгий Тараторкин…

Я не утерпел и встретился с Надиной учительницей по литературе. Лариса Викторовна (имя-отчество изменены) на все мои вопросы сухо заметила:

— У меня программа жёсткая, и она составлена не мной. Я не могу и не имею права ради Достоевского ущемлять интересы (?!) остальных классиков.

— Но ведь Год… — заикнулся было я, однако Лариса Викторовна меня перебила:

— К юбилею Достоевского мы готовим литературную композицию.

Я понял, что учительница искренне считает эту, готовящуюся скорей всего для галочки, композицию достойным подарком писателю в юбилей. И я даже на стал спрашивать Ларису Викторовну, водила ли она учеников в музей Достоевского, что находится неподалёку — наверняка нет.

Депутат Кировского райсовета столицы литературный критик В. Оскоцкий писал недавно о том, как «с удивлением обнаружил, что об уникальном всесоюзно известном мемориальном музее Ф. М. Достоевского в районе не знают. Достоевского вовсю в школе изучают, а в музее никаких школьников не видно…» («Литгазета», 24 июня 1981 г.) В чём-то есть вина, безусловно, и работников музея, но, согласитесь, учителю словесности и по долгу службы должно помочь подопечным соприкоснуться с миром изучаемого писателя.

Однако, надо сказать, как это ни парадоксально, но чем дольше дети не попадут в музей, тем больше у них шансов увидеть музей в настоящем виде. В этом здании на бывшей Божедомке, а ныне улице Достоевского, состоящем из главного корпуса и двух флигелей, довольно продолжительное время бушевала междоусобная война посильнее схваток между княжествами во времена Ивана Калиты — этой недвижимостью владели туберкулёзный институт, Кировский райздравотдел, Государственная инспекция по охране памятников архитектуры и градостроительства и, наконец, 13-я мастерская «Моспроекта-2».

Тот же В. Оскоцкий поведал, с каким «большим трудом» удалось выселить, например, строительную организацию, подчинённую Министерству здравоохранения СССР из комнат, в которых некогда учил уроки маленький Федя Достоевский. Строители, судя по всему, были убеждены, что только в этих стенах и ни в каких других они могут составлять безупречные в литературном отношении акты на списание засохшего раствора. А в другом флигеле, где родился гений и на котором висела мемориальная доска, находился до недавнего времени… кожно-венерологический (!) диспансер.

Этот дом на улице Достоевского скоро станет или уже стал притчей во языцех как пример «пламенной любви» к всемирно известному писателю. Ещё в феврале прошлого года Комиссия по охране памятников истории и культуры Московской писательской организации СП РСФСР провела заседание на тему «Дом Достоевского в Москве». В заинтересованном горячем разговоре участников было справедливо подчёркнуто, что дом писателя стал жертвой межведомственной неразберихи.

Тогда же была обоснована необходимость передачи всего левого флигеля под музей, было предложено создать этот музей по типу государственных музеев А. Пушкина и Л. Толстого, было решено создать комиссию по шефству над мемориальным домом и (цитирую) «начать широкую кампанию в печати для привлечения внимания общественности к решению этой проблемы».

Прошло полтора года, а «широкая кампания», увы, так и не началась, и потому так затянулась эта несколько странная, если смотреть на вещи прямо, борьба за очевидное: дом Достоевского должен принадлежать только Достоевскому. Правда, сейчас решением Моссовета под музей передан весь левый флигель, все три этажа.

Всё бы хорошо, но опять «но». В Год Достоевского музей ни одного дня не работал. Сейчас, когда до юбилея писателя остались считанные недели, работа движется: ежедневно здесь можно видеть строителей, они пилят. Красят, штукатурят… И к 11 ноября они закончат, быть может, ремонт… «но только первого этажа, — сказала О. Якимова, администратор Государственного Литературного музея, — а остальные два не раньше 1983 года…»

И возникает капитальный, если воспользоваться словом Достоевского, вопрос: почему вообще надо производить ремонт в Год Достоевского, а не в 1980-м или 1975-м? В 1981 году музей должен был работать с 1 января по 31 декабря — это же очевидно!

Могут сказать (и говорят!), мол, пока выгоняли приживальщиков, то да сё… А теперь вот, пока туберкулёзный институт, новый хозяин правого флигеля, отремонтирует его, да переберётся туда из левого и освободит наконец помещение под музей… Но ведь и приживальщиков поздновато принялись выгонять, да и институт свой флигель ремонтировать отнюдь не спешит. Дошло до того, что на растерзанный правый флигель не решились повесить отреставрированную мемориальную доску, пристроили пока на левом, и она уже длительное время вводит в заблуждение прохожих, уверяя: «Здесь родился Ф. М. Достоевский».

А если на то пошло, то ещё в 1881 году было известно, что через сто лет будет столетие со дня смерти Достоевского и 160-летие со дня рождения. Пусть решение ЮНЕСКО о Годе Достоевского стало для кого-то у нас неожиданностью (хотя в это трудно поверить), но ведь ещё в 150-летний юбилей говорилось о бедах с московским домом писателя.

Есть ещё странная запятая со статусом дома Достоевского. С 1940 года он считается филиалом Государственного Литературного музея. Писательская общественность страны убеждена, что созрела необходимость создания Государственного музея Достоевского в Москве. И это понятное и близкое любому культурному человеку убеждение. Многие люди, наверное, так же, как заместитель председателя исполкома Кировского райсовета города Москвы Л. Усанов, удивятся: почему нельзя создать музей такой по типу музеев Пушкина и Толстого? Лев Иванович сказал, что для этого предлагали весь правый флигель и часть левого, но Государственный Литературный музей от этого подарка отказался, мотивируя тем, что не хватит экспонатов.

В это трудно поверить, но это так. Государственный музей не хочет, чтобы дом Достоевского отпочковался от него. О. Якимова, например, считает, что разговор на эту тему — дилетантский разговор, есть филиал и хватит. Она как работник литературного фронта согласна, что имей музей Достоевского статус государственного, его бы обошли многие беды, но государственным его сделать невозможно, так сказать, по техническим причинам. Ольга Всеволодовна, словно успокаивая, несколько раз повторила:

— Что ж, вон и Чехов не имеет государственного…

Вот так: дилетантская общественность считает, что Достоевский «заслужил» отдельный музей, профессиональные деятели — что нет.

Так что ж, не любим мы Достоевского? Не чтим его память? Один мой коллега, журналист, на мои восклицания убеждённо сказал:

— Если не ремонтировали, значит не могли. Мы (мы?!) не успеваем жилые дома ремонтировать и строить, а музей Достоевского может и подождать…

Любит ли он?

Есть всё же и другие факты. Ведь смогли создать прекрасный музей Достоевского в далёком Семипалатинске. Там не только сохранили домик, в котором писатель прожил в солдатчине два года, но и выстроили рядом новое двухэтажное здание для расширенной экспозиции. (В Семипалатинске, как видим, нашлись экспонаты!) Всегда гостеприимно распахнуты двери ленинградского музея Достоевского. Выходят фильмы по его произведениям, появляются всё новые и новые книги исследователей его творчества…

Но как обидно, что есть и совсем противоположные факты. Немало лет пролежал под сукном сценарий В. Владимирова и П. Финна «26 дней из жизни Достоевского». Те, кому довелось видеть фотопробы В. Шукшина на заглавную роль, согласятся, я думаю, что это громадная потеря для понимания образа Достоевского. Кто виноват, что сценарий запустили в производство, когда Шукшина уже не стало?

Вот другая очевидность, которую ещё более трудно осознать. С 1 января по 31 июля нынешнего года во всех издательствах страны на русском языке вышло 9 (девять) книг Достоевского общим тиражом 1 миллион 730 тысяч экземпляров. Много это или мало? Для сравнения: за этот же период появилось 13 книг Тургенева и 18 Л. Толстого, соответствующими тиражами. Но 1981 год — Год Достоевского? Или Тургенева? Или Толстого?

И опять могут сказать, что, дескать, специфика издательского дела, долгосрочное планирование и т. д. И могут спросить: вы что, против Тургенева и Толстого? Нет, лично я не против любимых и чтимых мною писателей, я обеими руками за, чтобы их книги выходили как можно чаще и миллионными тиражами. Я просто не понимаю (и, думаю, не один я), почему в юбилейном году произведений Достоевского печатается гораздо меньше, чем других классиков, у которых будут или были свои юбилеи?!

Мало кто не согласится с гордым высказыванием А. М. Горького: «Толстой и Достоевский — два величайших гения, силою своих талантов они потрясли весь мир, они обратили на Россию изумлённое внимание всей Европы…» Выражением этого «изумлённого внимания» стали радостные для нас и ко многому обязывающие решения ЮНЕСКО объявить 1978-й Годом Толстого, а нынешний, 1981-й — Годом Достоевского. Но если три года назад мы это восприняли как должное и широко, с размахом почтили память Толстого, то последнее решение международной организации явилось для нас, такое впечатление, несколько неожиданным.

Можно в конце концов указать конкретно: в этом виноват Иванов, в том — Петров, в третьем —  Сидоров… Но ведь Достоевский — гордость и слава перед всем миром не какого-то отдельного человека, а всех нас.

Во дворе дома № 2 по улице Достоевского в окружении уже тронутых осенью деревьев стоит памятник писателю. В ногах, на уступе постамента, полыхает букет свежих роз — искренний дар чьёго-то читательского сердца…

Но за памятником зияют пустотой разбитые окна флигеля, в котором гений родился. И невольно думается: любим ли мы Достоевского?

* * *

Писал я этот «крик души» с установкой (может быть, чересчур самонадеянной) на «Литературную газету». Туда и понёс.

Сразу скажу, что во всех редакциях, куда я обращался, за статьёй признавали и актуальность, и аргументированность. Но… Сотрудник «Литературки» (фамилий не называю — дело не в фамилиях) сначала пытался меня убедить, что 1981-й — не Год Достоевского и никогда им не был. Потом неожиданно добавил:

— Вот если бы под материалом подпись Леонида Леонова стояла или Михаила Шолохова, тогда…

В «Литературной России» спросили:

— А что в «Литгазете» сказали? — и резюмировали. — Ну вот видишь! Да и объём великоват для нас…

В «Советской культуре» читали и перечитывали долго. Потом со вздохом протянули рукопись назад и со вздохом же сказали:

— Бесполезно! Мы пробовали подобные вопросы поднимать (думаете, с одним Достоевским такое творится?) — не действует…

В «Советской России» товарищ, беседующий со мной, был деловит, стремителен, краток:

— Замечательно! Но перед юбилеем нельзя — испортим праздник. Приносите в декабре. Всю лирику убрать. Сократить в три раза. Может быть, напечатаем…

Наконец, в «Комсомольской правде» уверенно сообщили: пойдёт в полном виде. (Ура-а!) Но… после юбилея.

Год заканчивается. Звонил я раза три в редакцию боевой «Комсомолки», интересовался, когда, мол?.. Просят перезванивать…

А один ушлый товарищ надо мной подсмеивается: да кто же это, дескать, напечатает?! На Западе итак кричат, что у нас до сих пор продолжается дискриминация Достоевского, а тут им такой козырь подбрасывать…

* * *

На днях я снова побывал на улице Достоевского, 2. Музей по-прежнему не работает. На правый флигель страшно смотреть, он окончательно превратился в безобразные развалины. Мемориальная доска по-прежнему вводит в заблуждение прохожих…

Так любим ли мы Достоевского?