Глянцевый Достоевский

Газетные киоски ныне переполнены глянцем. Понятно, что в блестящую упаковку обложек в большинстве своём макулатурных журнальчиков напичкана эротика, сплетни, скандальчики и тонны рекламы. Однако ж и в этом море блескучего мусора есть издания, которые пытаются позиционировать себя как вполне серьёзные и респектабельные. Один из таких — «Gala Биография».

С интересом и, главное, доверчивостью время от времени читал этот журнал — всегда любопытно узнать подробности судеб знаменитых людей. Верил всему! Биографические сведения как о ныне здравствующих, а тем более уже ставших историческими личностями героях казались мне убедительными и достоверными на все сто.

Но вот в 11-м, ноябрьском, номере «Gala Биографии» за этот (2009-й) год дошёл до статьи «Человек есть тайна» о Ф. М. Достоевском и — чересчур доверчивое моё читательское сердце уязвлено стало. Дело в том, что я неплохо знаю биографию писателя, поэтому с первых же абзацев начал спотыкаться на фактических нелепостях и неточностях, не говоря уж о странностях стиля автора опуса некоего Владимира Тихомирова. Как советовал старец Тихон Ставрогину в «Бесах» по поводу его исповеди, мол, поправить «немного бы в слоге»…

Но сначала о фактах.

«Когда Фёдору исполнилось 16 лет, отец отправил их с Михаилом учиться в частный пансион Костомарова в Петербурге. После окончания обучения мальчики перешли в Петербургское военно-инженерное училище…»

Увы, «перешёл» один Фёдор, да и то с трудом — не на казённый кошт, а с оплатой в 950 рублей (поэтому слово «перешёл» здесь вряд ли точно), а вот Михаила забраковала медкомиссия, и он вынужден был пойти служить в инженерную команду в Ревеле (ныне — Таллин).

Далее автор, простодушно уверенный, что братья учатся-таки вместе в Петербурге, выдаёт: «Днём братья ходили в училище, а по вечерам часто посещали литературные салоны…»

Главное инженерное училище, хотя и не имело в своём названии слова «военное», как уверен Тихомиров, было на самом деле учебным заведением военно-казарменного типа, готовило военных инженеров, поэтому кондуктора (так именовались воспитанники) содержались в его стенах в строгой муштре 24 часа в сутки и могли покидать стены Михайловского замка, где располагалось училище, в редчайших случаях.

Затем автор удивительной статьи сообщает нечто и вовсе странное: «Именно под влиянием идей Петрашевского Фёдор Михайлович написал свой первый роман “Бедные люди”…»

Здесь словечко-утверждение «именно» особенно умиляет: мол, не встреться вовремя Петрашевский на пути Достоевского — не стал бы тот писателем… А между тем, с Михаилом Васильевичем Буташевичем-Петрашевским Достоевский познакомился (случайно, на улице) весной 1846 года, а посещать его «пятницы» и знакомиться с его «идеями» начал только с февраля 1847 года. Роман же «Бедные люди» был начат в январе 1844-го, окончен в мае 1845-го и опубликован в «Петербургском сборнике», который вышел в свет в январе 1846-го — за три месяца (!) до первой встречи уже ставшего известным писателя с Петрашевским.

А вот после прочтения следующего пассажа остаётся только развести руками: «Фёдор Михайлович предлагал Аполлинарии Сусловой выйти за него замуж — это решило бы и вопросы с его долгами, ведь Полина была из довольно состоятельной семьи».

Во-первых, Суслова родилась в семье крестьянина, который выкупил себя и свою семью у помещика, перебрался в Петербург и, что называется, из сил выбивался, чтобы дать двум своим дочерям образование, так что о какой-либо особой «состоятельности» и речи нет. А во-вторых, заподозрить-обвинить Фёдора Михайловича, который всю жизнь в ущерб себе отдавал последнюю копейку близким и неблизким родственникам, в каких-то меркантильных матримониальных планах — это надо совсем не представлять человека, о котором пишешь. К слову, он и в первый раз, ещё в Сибири, женился на совершенно нищей вдове Марии Дмитриевне Исаевой, спас её и её сына Пашу буквально от гибели, и вторая жена Достоевского, Анна Григорьевна Сниткина, была из совсем небогатой семьи мелкого чиновника, бесприданницей…

Кстати, встреча с Анной Григорьевной, знакомство с ней — в полном смысле слова судьбоносное событие в жизни Фёдора Михайловича. Этот биографический эпизод описан десятки если не сотни раз в литературе о нём, так что придумать-присочинить здесь что-либо сложно, практически невозможно. Но для нашего новоиспечённого биографа и сия задача оказалась по плечу!

«…Достоевский был чем-то раздражён и много курил. Он пробовал было диктовать новую статью для “Русского вестника”, но потом, извинившись, предложил Анне зайти вечером…»

Какая статья, да ещё и новая? Откуда она выскочила?! В этом журнале были опубликованы четыре романа Достоевского («Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Братья Карамазовы»), но никогда и ни единой статьи писатель для журнала «Русский вестник» не писал. А молодую «стенографку» Анну Сниткину Фёдор Михайлович пригласил для работы над новым романом «Игрок», который вовсе не предназначался для журнала Каткова.

Далее Тихомиров сообщает, что Достоевский уже вечером «вдруг», ни с того ни с сего рассказал девушке «историю своей жизни». Можно подумать, писатель подробно поведал Анне Григорьевне все перипетии своей 45-летней на тот момент биографии, мучая гостью исповедью несколько часов. На самом же деле он рассказал ей только о сцене казни на Семёновском плацу, пережитой в юности, и в литературе о Достоевском уже разъяснено, что это случилось вовсе даже не «вдруг»: именно утром 4 октября 1866 года, в день первой встречи Достоевского и Сниткиной, в Петербурге состоялась публичная инсценировка казни одного из «каракозовцев» Н. А. Ишутина — он простоял на эшафоте десять минут с петлёй на шее, прежде чем ему было объявлено, как и в своё время «петрашевцам», помилование. Так что вполне понятно, почему Достоевский утром был не в себе, а вечером «вдруг» начал вспоминать собственную казнь…

Ну и, конечно, можно поспорить с весьма безапелляционным заявлением Тихомирова, будто «…этот вечерний разговор стал для Фёдора Михайловича первым за столь тяжёлый последний год его жизни приятным событием».

Бесспорно, первая встреча с будущей женой — событие приятное, но отнюдь не первое за тот год. Достаточно сказать, что именно в этом году он создавал-писал роман «Преступление и наказание», который с январского номера 1866 года печатался в «Русском вестнике» и уже имел грандиозный успех. Этот счастливейший год стал переломным и основополагающим в биографии Достоевского-писателя.

Посчитав, вероятно, что ещё мало открыл белых пятен в биографии Достоевского, Тихомиров делает ещё одно открытие: «…Анна Григорьевна настояла на том, чтобы семья навсегда покинула шумный Петербург… Достоевские выбрали для жительства городок Старая Русса в Новгородской губернии, где они купили двухэтажный деревянный особняк… Осенью 1880 года семья Достоевских вернулась в Санкт-Петербург…»

На самом деле семья писателя с 1872 года каждое лето нанимала дачу в Старой Руссе, а когда в 1877 году хозяин «особняка» (в действительности — весьма скромного дома) умер, он и был куплен, только не самими Достоевскими (денег не нашлось), его приобрёл брат Анны Григорьевны — И. Г. Сниткин, который разрешал родственникам и далее использовать дом под дачу в летние месяцы. Не верит Тихомиров биографам, поверил бы хоть самой Анне Григорьевне: «…у нас, по словам мужа, “образовалось своё гнездо”, куда мы с радостью ехали раннею весною, и откуда так не хотелось нам уезжать позднею осенью…» (Достоевская А. Г. «Воспоминания»). Однако ж уезжали каждый год, а не только в 1880-м.

И ведь дело даже не в том, где конкретно жили Достоевские, сколько опять же в том, что новый Нестор понятия не имеет о ком пишет: Достоевский особенно в эти годы — годы создания, печатания, продажи «Дневника писателя» и «Братьев Карамазовых» — был привязан, прикован к Петербургу и даже в летние месяцы, отправив семью в Старую Руссу, наезжал к ним буквально на несколько дней…

Да чего уж там говорить, если господин Тихомиров в биографическом очерке о Достоевском умудрился ни разу не упомянуть журнал «Гражданин», тот же «Дневник писателя», романы «Подросток», «Братья Карамазовы», не говоря уж о повести «Записки из подполья»… Человек просто не понимает, что это и есть значительная часть биографии великого русского писателя.

И в конце, как обещал, немного о странностях слога «биографа». Он, к примеру, пишет «штабс-лекарь» (вместо штаб-лекарь), «вчерашний студент» (вместо вчерашний кондуктор), «в рядовых солдатах» (вместо в простых солдатах), «Записки из Мёртвого дома» называет «романом», журнал «Время» — «альманахом»…

А уж когда вздумает писать «покрасивше», то хоть всех святых выноси!

Вот образчик: «…когда все осуждённые уже стояли на эшафоте в одежде смертников, император смягчился и объявил о помиловании…»

Так и видится эта картина: «смягчённый» император Николай I рано утром 22 декабря 1849 года, не доспав, на взмыленном коне мчится вместо фельдъегеря к эшафоту, чтобы лично объявить петрашевцам о помиловании (которое на самом деле он подписал ещё за месяц до того, и исполнители мрачной инсценировки об этом прекрасно знали)…

И вот, вполне естественно, возникают три вопроса:

1) Почему бы редакции журнала «Gala Биография», решившей рассказать читателям о жизни Достоевского, не обратиться к специалисту, хотя бы, например, — к автору энциклопедии «Достоевский» Николаю Наседкину (это я так о себе — в третьем лице).

2) Почему бы редакции, если уж решили обойтись самодеятельностью, не сверить материал доморощенного «биографа», как это и положено в уважающем себя журнале, со справочными изданиями — той же энциклопедией «Достоевский» (в России вышло уже два издания; первое — М.: Алгоритм, 2003; второе — М.: Алгоритм, Эксмо, 2008).

3) Ну и, наконец, чисто риторический вопросец: всему ли можно верить, что понаписано в «Gala Биографии», хотя бы в том же 11-м номере, про других героев — Софи Лорен, Линдси Лохан, Мика Джаггера, не говоря уж о графе Дракуле?!

Большущие сомнения.

И последнее. Тираж этого журнальчика почему-то не указан, но наверняка он не мал, так что глянцевая халтура, надо полагать, замусоривает мозги вральской информацией десяткам тысяч доверчивых читателей — вот что обидно.