Рано иль поздно напишу что-то новое…

Представлять Николая Николаевича Наседкина читающей аудитории, думается, не надо. Он автор книг «Осада», «Криминал-шоу», «Алкаш», «Меня любит Джулия Робертс»… Он живёт в Тамбове, а издаётся в московских издательствах, печатается в столичных журналах и в региональных — от Центрального Черноземья до Урала и Сибири. Его книги изданы в Польше, в Черногории. С некоторых пор о Николае Николаевиче в литературных кругах говорят: а, это тот Наседкин, который написал энциклопедию «Достоевский»? Да, это именно он. А сейчас у меня в руках новая книга Николая Наседкина, это сборник повестей и рассказов «Рано иль поздно», изданная к 60-летнему юбилею автора.

— Николай Николаевич, сборник открывается рассказом «Лучик солнца в дождливый день». Под ним указана дата написания — 1977 год. Главный герой — старый человек, пенсионер, его печали и заботы. Скажите, это вы ещё в юности наметили сами себе вот такой момент в своей жизни, или это чей-то рассказ о своей жизни и вы просто его записали?

— Действительно, этот сборник издан в рамках программы «Издание книг тамбовских писателей для библиотек области» к моему шестидесятилетию. В нём собраны произведения, написанные в разные годы и до этого ни разу не попадавшие в книги — они печатались только в газетах, журналах, альманахах. И открывает сборник самый ранний из таких рассказов, который я написал ещё в Сибири до поступления в Московский университет. Совсем молодой был, чуть за двадцать. А последняя повесть в книге «Сто двадцать лет спустя» — это последнее на сегодняшний день моё произведение, написанное в 2010 году. Между этими произведениями целая пропасть лет. И что интересно, в раннем рассказе герою шестьдесят шесть лет, а в новой повести герою шестьдесят четыре года, оба героя уже старики, оба уже подводят итоги своих жизней. И насчёт героя повести понятно, я уже сам был близок, когда её писал, к этому возрасту, то рассказ и у меня самого вызывает недоумение — откуда это у меня возникло? У меня действительно часто толчком к написанию произведения служит какой-нибудь жизненный случай, собственная биография, собственная жизнь, и понятно, что герой рассказа что-то от меня взял того, двадцатилетнего, но самое главное, что «Лучик солнца…» написался у меня из-за главной героини, четырёхлетней маленькой девочки — это моя племянница описана. Мне, помню, захотелось показать контраст между начинающейся и заканчивающейся жизнью. И вот эта описанная мною грусть человека, который заканчивает свою жизнь в одиночестве и ощущает это тем более остро, пообщавшись с соседской  чужой девочкой, меня сейчас самого смущает: не напророчил ли я сам себе такую старость ещё тогда? Нам ведь не дано знать свою судьбу…

— Нет, нет, я недавно убедилась воочию, что нельзя терять бодрость духа, ощущение, что ты ещё живёшь и у тебя ещё многое впереди… Но вернёмся к сборнику. Знаете, когда я читаю название — «Рано иль поздно» — мне кажется, что автор оборвал какую-то фразу и он её должен где-то и как-то закончить…

— Вы очень тонко почувствовали суть. Фраза действительно не закончена. Дело в том, что это на самом деле цитата из Лермонтова. Такая моя задумка и была: издать две книги как бы с одним общим названием. И так получилось, что вот эта книга «Рано иль поздно» вышла в Тамбове, попала к читателю, а вторая «Сладкий недуг» — в Германии, в интернет-издательстве, которое публикует книги по принципу «печать по требованию», то есть человек закажет экземпляр, ему напечатают-издадут. В эту книгу вошли два моих романа, которые ранее издавались в Москве — «Меня любит Джулия Робертс» и «Люпофь». Так вот, по моей задумке эти книги должны были стоять на полке рядом и читатель-покупатель, хорошо знающий русскую поэзию, вполне мог вспомнить строку из Лермонтова: «Что страсти? —  ведь рано иль поздно их сладкий недуг / исчезнет при слове рассудка…» То есть как бы зашифрована подсказка: в одной книге больше любви, страстей, во второй — просто жизнь, грусть, людские судьбы, осознание, что рано иль поздно всё заканчивается…

— Николай Николаевич, думаю, вы поддержите меня в том, о чём я хочу предупредить потенциального читателя вашей книги «Рано иль поздно»: не надо перескакивать, перелистывать её — следует читать произведения именно в хронологическом порядке. Потому что так легче уяснить мысль, которую заложил автор, выстраивая сборник…

— Да, книга так и построена — от ранних вещей, к более поздним. И читатель вместе с автором как бы проходит этот путь взросления, возмужания и старения.

— Особенность писателя Николая Наседкина в том, что когда он пишет рассказ, повесть или роман, почти всегда вставляет туда пережитое лично, свою жизнь, своих знакомых. Прототипы всегда легко узнаваемы. Это ваш почерк?

— Действительно, я принадлежу к тем прозаикам, которые в основу своего творчества кладут собственную биографию, собственную жизнь…

— Но для этого нужна определённая отвага. Возьмите наш город, он небольшой, а вы в книгах как на исповеди — и себя не жалеете, и других. Не приходилось ли страдать от этого?

— С одной стороны, это, конечно, минус громадный, а с другой, и громадный плюс. Здесь не понять, где найдёшь, где потеряешь. Когда вышли мои первые книги «Осада», «Криминал-шоу» — были у меня конфликты с отдельными прототипами, вплоть чуть ли не до драк. Но, слава Богу, серьёзные беды меня как-то миновали в связи с этим. Но хочу подчеркнуть: то, что я и себя и других, как кто-то считает, выставляю в чересчур откровенном, а точнее сказать, истинном виде — без этого настоящая проза просто не получится. Если автор боится что-то показывать-описывать искренне и откровенно — из него писателя просто не получится.

— Вот особенно я обратила внимание на новеллу «Судьба писателя». Какой-то тихий спокойный тон повествования, и вместе с тем порой автором столько яда подпускается в описание портрета и судьбы героя…

— Вы знаете, когда я написал «Судьбу писателя» и повесть «Сто двадцать лет спустя» (это ведь как дилогия, объединённая именем Чехова), я предложил их в журнал «Наш современник». И вот завотделом прозы, прочитав рассказ и повесть, выдал вердикт, который меня поразил: дескать, Николай, мы бы опубликовали, написано хорошо, но откажем по одной причине — у тебя главные герои писатели. Добавил ещё, мол, такое себе только студенты Литинститута позволяют… Я категорически с этим не согласен! Мне всегда интересны произведения как раз те, где главный герой писатель, литература. Что автор лучше знает, как не мир литературы? А литература отражает весь мир, саму жизнь. Я лично пишу только о том, что меня волнует, а меня ничто так сильно не волнует как литература. Я вообще считаю, что самое интересное и главное в жизни это литература, а всё остальное для неё лишь фон и средство.

— И у вас случился спор, была дискуссия с завотделом прозы по этой новелле?

— Да нет, особой дискуссии не было — с завотделом чего ж спорить? Не хочет печатать, не надо. Повесть «Сто двадцать лет спустя» была вскоре в не менее престижном журнале «Москва» опубликована. А когда меня о рассказе «Судьба писателя» начинают пытать, откуда он взялся и кто там изображён, я обычно отвечаю почти на полном серьёзе, что описал самого себя и свою судьбу. А что? Я тоже бросил пить, как герой рассказа. Тоже написал не так уж много, не графоманил. Тоже не считаю себя гением, реально и трезво представляю своё место в литературе. Это вообще наболевшая тема среди моих товарищей-писателей, оказавшихся  в наши дни на обочине жизни. Кто-то из них считает, что его недооценили, незаслуженно задвигают. Я же считаю, если писатель достиг определённого возраста, скажем так, пенсионного, и начинает сам для себя определять, чего он сделал, чего добился в литературе, то ему следует быть как можно скромнее. Это будет лучше и для него, и для окружающих. Ведь понятно же, что все великие писатели остались в прошлом, остались и живут всего несколько литературных мастодонтов — Бондарев, Распутин, Искандер, Битов, ещё, может, человек пять… Сейчас начались какие-то всплески вокруг литературы в связи с Литературным собранием, которое сам Путин освятил своим присутствием, поэтому столько внимания к нему, бурлят какие-то разговоры о литературе в прессе, в Интернете… И вот меня больше всего поражает, что при этом не упоминаются имена всех вышеперечисленных мною мэтров, словно и нет уже их. Так что если уж такие величины при жизни забывают, чего уж нам, рядовым и малоизвестным, чваниться? Вчера исполнилось сто лет со дня рождения Залыгина, тоже не последний писатель был, — телевидение даже и не вспомнило…

— Давайте поговорим о повести «Иск». Когда я её читала, масса чувств нахлынула. Поясню нашим слушателям, что «Иск» — это «Правдивая повесть об уроках одной судебной тяжбы с приложением добрых советов идущим в суд». Известно, от сумы да от тюрьмы не зарекайся. Автор добавляет, — и от суда. Я сама соприкоснулась с этой системой и считаю, что эту повесть надо прочесть каждому взрослому человеку. Когда я выходила с заседаний суда, я тоже всякий раз вспоминала Салтыкова-Щедрина, поражалась неизменной косности судебной системы… У вас хватило смелости написать об этом не только поучительную, но и интересную читабельную повесть. Что побудило вас превратить ужасную волокитную судебную тяжбу в литературное произведение?

— Вы знаете, меня как автора как раз радует, что по сути документальная повесть «Иск» вызывает довольно горячий отклик у читателей. И в большинстве своём читатели начинают свой отклик в электронном письме, в Гостевой книге на моём сайте или просто при встречах похожей фразой: со мной было то же самое, я тоже через это прошёл, с моим родственником был аналогичный случай… Я просто не мог не написать эту повесть. Я был, жил в этой тяжбе пять лет. Дело вроде бы пустяковое: соседи, богатые новые русские, бизнесмены, которые считают, что раз есть деньги, значит им всё позволено, они за счёт соседей начали благоустраивать своё жильё, громоздя перегородки в общем коридоре. Сначала мы, соседи, пытались по-доброму с ними договориться, урезонить, но в итоге пришлось подавать в суд. И закон был на нашей стороне, и суд, как ни странно, сразу вынес решение в нашу пользу, причём как первый, так и второй, и третий… В итоге пять лет длилась канитель, решения судов не исполнялись, перегородка так и осталась стоять, а мне пришлось во многом из-за этого поменять квартиру и переехать в другой дом. И вот единственный плюс всей этой нервомотательной эпопеи был в том, что я набрал-накопил материала вот на эту повесть. Я и вправду писал её с жаром, вдохновением, она действительно получилась читабельной и, надеюсь, поможет кому-то из читателей в аналогичном случае не потерять пять лет напрасно — там и конкретные советы даны, и соответствующие статьи законов… Что интересно, я сейчас опять кручусь в этой ужасной судебной системе, уже четвёртый год — теперь как председатель правления писательской организации. Один неадекватный товарищ считает оскорблением, что я не признаю его поэтом, уничижительно отзываюсь о его виршах,  суды принимают от него совершенно идиотские иски-заявления, каждый раз рассматривают их и, конечно, принимают решение в мою пользу. Но вы представляете ведь себе, что такое судебный процесс? Получаешь уведомление в почтовый ящик, что вам пришёл пакет из суда. Отстоишь на почте очередь, получаешь пакет, а там копия иска и повестка в суд: вы обвиняемый по уголовному делу по статье о клевете. Бросив все дела, идёшь в суд на первое заседание, потом на второе, на третье — всегда не менее трёх! Вынесено решение в мою пользу. Неадекватный истец подаёт апелляцию — опять заседание, уже в вышестоящем суде… И всё это длится, длится, длится. Я в повести упоминаю, что ещё Фёдор Михайлович Достоевский в «Дневнике писателя» сетовал, что тогдашняя судебная реформа никак не сдвинется с места, пробуксовывает. Воз и ныне там — фраза банальная, но точнее не скажешь. На этом фоне даже странно слышать, как то и дело сообщают, что в судебной системе опять значительно повысили зарплаты.

— Да, и у людей большие вопросы по этому поводу возникают…

— И ведь судьи, особенно мировые, действительно много работают, они загружены сверх меры, но большинство дел вот таких дурацких, не стоящих выеденного яйца, которые можно рассмотреть на одном заседании или просто отклонить нелепый иск. Впрочем, это тема для отдельного разговора…

— Мы уже упоминали о повести «Сто двадцать лет спустя», связанной с именем Чехова. Я знаю, что кумиром вашим в литературе был Достоевский. Теперь — Чехов?

— Нет, что вы! Чехов один из самых моих любимых писателей с юных лет. Помню, когда я после школы работал на стройке, в обеденный перерыв мужики садились после перекуса играть в карты или домино, а у меня в кармане робы всегда лежал томик Чехова или Бунина, я садился в уголке и читал. Я Антона Павловича ещё в школе открыл. Но всегда читал его, как и других классиков — Тургенева, Толстого — избранно, основные произведения. И вот где-то в 2009 году, за год до его 150-летнего юбилея, я наконец взял и решил прочесть всего Чехова. Как Достоевского, которого я прочитал и не раз полное собрание сочинений. Я года полтора, можно сказать, в чеховском мире жил — прочёл все тридцать томов полного собрания сочинений, много книг вокруг Чехова. Меня так поразила глубина, необъятность, гениальность этого мира, что я, как до этого Достоевским, просто «заболел» Чеховым. И вот результатом этой «болезни» в кавычках и стал сначала рассказ «Судьба писателя» (о судьбе писателя, который захотел как бы повторить судьбу Чехова и встать с ним рядом на книжной полке), и повесть «Сто двадцать лет спустя», по сути — ремейк, если можно так выразиться, «Скучной истории» Чехова, в текст моей повести даже вставлены и выделены курсивом подлинные цитаты из повести Антона Павловича. И главная мысль моего произведения: ничего за сто двадцать лет кардинально не изменилось в нашей окружающей жизни, в отношениях между людьми. Обидно даже: всё, что Чехов сто двадцать лет назад описывал с горечью, — всё осталось.  Его герои мечтали, что жизнь изменится к лучшему и через сто лет люди будут счастливы — пока не сбылось…

— Я ещё раз напоминаю слушателем, что мы говорим сегодня с Николаем Николаевичем Наседкиным о его замечательном сборнике «Рано иль поздно», который издан к юбилею автора в Тамбове — спасибо вам за него!

— Позвольте, Лариса Анатольевна, не в виде рекламы, а для констатации факта пояснить слушателям, что книга моя вышла в замечательной серии «Издание книг тамбовских писателей для библиотек области», так что желающие могут найти её и почитать в ближайшей библиотеке.

— Ну и напоследок «Тамбовская лира» не может отпустить вас, Николай Николаевич, без традиционного вопроса: над чем вы сейчас работаете?

— После повести «Сто двадцать лет спустя» я не написал пока ни строки, а прошло уже три года. Взял своеобразный тайм-аут. Я слежу за литературным процессом и вижу, что не только у меня, у многих русских писателей сейчас такое настроение, я бы сказал, — невдохновенное. Мы словно ждём каких-то перемен и пока никак не дождёмся. Но за письменный стол сажусь каждый день, что-то делаю. Тем более недавно сложил с себя полномочия председателя Тамбовской писательской организации, у меня стало побольше свободного времени. Сейчас конкретно свои критические статьи и рецензии, которые написал в молодости, перевожу их в электронный вид. Дело в том, что наша писательница Зинаида Алексеевна Королёва создала в Интернете сайт, на котором хочет собрать всю критику о тамбовской литературе за многие годы. Вот по её просьбе и нырнул в свой архив. Работы много!..

— Я желаю вам успеха и в этой работе! И, естественно, вместе с другими читателями ждём ваших новых произведений…

— Спасибо! Я тоже надеюсь, что РАНО ИЛЬ ПОЗДНО напишу что-то новое…

Вопросы задавала Л. Шмелёва.