Достоевский писал и о нашем времени

— В эфире утренняя программа «Время новостей». Сегодня у нас есть повод вспомнить Достоевского. В студии писатель Николай Наседкин. С чего начнём, Николай?

— Хочу начать с того, что сегодня, когда звучит наша передача, десятого февраля (а это 29 января по старому стилю), исполнилось 160 лет со дня гибели Александра Сергеевича Пушкина. И ежегодно в девятнадцатом веке в Петербурге в этот день устраивался вечер памяти нашего великого поэта. И вот в сорок четвёртую годовщину, то есть 29 января 1881 года, на очередной такой вечер люди шли буквально толпами не только потому, чтобы почтить память Пушкина, но ещё и потому, что в афише значилось имя Достоевского. К тому времени он достиг апогея своей прижизненной славы. Только что закончилось печатание его лучшего романа «Братья Карамазовы», который произвёл большое впечатление на читающую Россию. «Дневник писателя», это уникальное издание в виде толстого журнала, который он издавал в одиночку, расходился невиданными тиражами. За полгода до вечера, летом, буквально фурор произвела его речь на открытии памятника Пушкину в Москве, в которой он провозгласил ведущую роль России в будущем человечества. Люди, чтобы попасть на каждое выступление Достоевского, буквально стояли в очередях, не все желающие попадали в залы.

Но на этот раз устроители, можно сказать, ошиблись, завлекая публику именем Достоевского, потому что накануне этого Пушкинского траурного вечера, 28 января 1881 года сам Фёдор Михайлович уже лежал в гробу. Он умер внезапно, сгорел буквально за три дня от одной из своих хронических неизлечимых болезней — эмфиземы лёгких. И вот более ста лет с тех пор хотя тело его, как говорится, умерло, но душа его, его бессмертные великие романы живут и продолжают активно влиять на нашу жизнь.

— Как мне известно, вы не только читаете и перечитываете Достоевского, но и изучаете самым внимательным образом его творчество?

— Да, я принадлежу к тем людям, которые буквально болеют Достоевским. Я периодически читаю и перечитываю его главные романы. И со студенческих лет я начал изучать его творчество всерьёз, как литературовед. Хочу рассказать, как я вообще открыл для себя Достоевского, и как я не раз слышал, по такому сценарию открывали для себя Достоевского многие люди. Мне исполнилось семнадцать лет, я только что окончил десять классов. Что самое удивительное, «Преступление и наказание», которое по программе должен был я прочитать в школе, —  я не прочитал. Уже после школы, летом 1970-го, оставшись на несколько дней один (все мои родные уехали в гости в другой город), я случайно взял в библиотеке «Униженные и оскорблённые» — один из ранних романов Достоевского. Дома начал читать его, не смог оторваться, пока не прочёл и, даже не знаю, с чем сравнить это впечатление: это потрясение было. Бегом побежал в библиотеку, уговорил библиотекаршу выдать мне, хотя это запрещено правилами, все десять томов собрания сочинений Достоевского, в сером переплёте, 1956 года издания, и потом дома читал эти тома подряд. Практически без сна и без еды. Что интересно, точно так открывают Достоевского не только русские, но и иностранцы. В своё время мне довелось беседовать с бельгийским литературоведом Эммануэлем Вагемансом. Это автор книги «Русская литература от Пушкина до Солженицына». И на мой вопрос, как он открыл Достоевского, он рассказал точь-в-точь историю, какая произошла со мной. Он в девятнадцать лет случайно открыл книгу Достоевского и не мог уснуть, пока не пропустил сквозь сознание все десять томов русского гения.

На первом курсе в университете я всёрьёз занялся изучением творчества Достоевского, написал курсовую работу «Подпольный человек Достоевского как человек», где попытался доказать, что герой «Записок из подполья» совсем не отрицательный герой, как его представляют у нас в литературоведении и критике, а очень даже положительный и несчастный человек. И дипломную работу после пяти лет учёбы я написал под названием «Герой-литератор в мире Достоевского». И впоследствии, в 1989 году, эта работа была опубликована издательством «Молодая гвардия» в сборнике «За строкой учебника» стотысячным тиражом. И мне очень приятно, что в прошлом году, который был юбилейным годом Достоевского (исполнилось 175 лет со дня его рождения и 115 лет со дня кончины), воронежский журнал «Подъём» опубликовал мою статью «Минус Достоевского. Достоевский и “еврейский вопрос”», посвящённую очень сложной теме.

— Николай, есть немало людей, которым Достоевский просто не нравится…

— В какой-то мере с этими людьми можно согласиться. Чтобы читать и воспринимать Достоевского, надо поначалу сделать усилие, войти в этот мир, настроиться на его волну, и тогда откроется такая безбрежная Вселенная. Впрочем, мне можно своими словами не говорить, а привести замечательное суждение известной русской поэтессы начала века Кузьминой-Караваевой. Она сказала вот так: «Без преувеличения можно сказать, что явление Достоевского было некоей гранью в сознании людей, и всех, кто мыслит теперь после него, можно разделить на две группы: одни — испытали на себе его влияние, прошли через муку и скорбь, которую он открывает в мире, стали “людьми Достоевского”… И другие люди, — не испытавшие влияние Достоевского… Они — всегда наивнее и проще, чем люди Достоевского, они не коснулись какой-то последней тайны в жизни человека и им, может быть, легче любить человека, но и легче отпадать от этой любви». Я совершенно не представляю, как сегодняшний цивилизованный мир можно представить без романов «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Подросток», «Братья Карамазовы». Я даже так скажу: мы привыкли гордиться, что советский человек первым в космос полетел, но если бы Гагарин не слетал в космос, это сделал бы другой человек, не знаю, там — француз, американец, швед… Но роман «Преступление и наказание» или «Братья Карамазовы» никто и никогда бы не написал кроме Достоевского.

— Но не устарел ли Достоевский в наши дни? Не устарели ли его произведения?

— Тут однозначный можно дать ответ: нет. Классика, она потому и классика, что не устаревает. Она для каждого времени, для каждой эпохи остаётся актуальной. И Достоевский здесь не только не исключение, но наоборот, может быть, один из самых ярких примеров. Сам Достоевский писал, что когда человека (человечество) Всевышний призовёт к ответу и спросит, для чего он жил на земле, что он в этой жизни понял, то, по Достоевскому, человек мог протянуть в ответ «Дон-Кихота» Сервантеса и этим оправдаться: вот для чего он жил и что понял. Так вот, я считаю, что с полным правом это можно отнести к романам самого Достоевского. И об актуальности и злободневности его произведений (и не только художественных, но и публицистики) можно долго говорить, но просто приведу один пример. В «Зимних заметках о летних впечатлениях» (это у него такая большая статья с впечатлениями о первой заграничной поездке по Европе) он писал: «Прежде хоть что-нибудь признавалось, кроме денег, так что человек и без денег, но с другими качествами мог рассчитывать хоть на какое-нибудь уважение; ну, а теперь ни-ни. Теперь надо накопить денежки и завести как можно больше вещей, тогда и можно рассчитывать хоть на какое-нибудь уважение. И не только на уважение других, но даже на самоуважение нельзя иначе рассчитывать». Ну я считаю, что это просто о наших днях.

— Николай, а как-нибудь сам Достоевский, его биография связаны с Тамбовщиной?

— Да, есть своя «тамбовская тропинка» к Достоевскому. Конечно, не такая широкая и хорошо изученная, как «тропинка к Пушкину», но всё же. Сам Достоевский и его близкие родственники, насколько мне известно, в Тамбове никогда не бывали. Правда, перед самой смертью Достоевского, буквально за месяц-полтора его жена Анна Григорьевна собиралась покупать имение, на которое у них наконец-то нашлись деньги, — в Шацком уезде, это совсем рядом с нами и Шацк входил тогда в состав Тамбовской губернии. Не успела.

Тем не менее Тамбов наш не раз и не два упоминается в произведениях Достоевского и какие-то имеет с ним связи. Ну, например, в романе «Подросток» сюжетная коллизия очень важная связана с фальшивыми акциями железной дороги, а прототипом Стебелькова послужил врач-акушер Колосов. Так вот, все эти события произошли с Тамбово-Козловской железной дорогой, и этот процесс судебный в Петербурге нашумел, Достоевский за ним внимательно следил, в «Дневнике писателя» его анализировал и затем некоторые эпизоды вставил в роман «Подросток». В «Дневнике писателя» за 1873 год, когда он ещё выходил на страницах журнала «Гражданин», редактором которого недолго был Достоевский, он очень много места уделил очень страшной истории, которая произошла в селе Вирятино Моршанского уезда Тамбовской губернии. Там некий местный житель Саяпин многолетними зверскими побоями довёл жену свою до самоубийства, и Тамбовский окружной суд дал истязателю-убийце всего восемь месяцев заключения. Это до крайности возмутило Достоевского, который сам был противник смертной казни, но в «Дневнике» писал, что такому изуверу и смертная казнь малое наказание…

Но не только мрачные обстоятельства связывали Достоевского с Тамбовом. Например, прототипом одного из самых значительных в мире Достоевского и светлых героев старца Зосимы в «Братьях Карамазовых» послужил оптинский старец и чудотворец преподобный Амвросий, в миру Гренков. Он родился в селе Большая Липовица Тамбовской губернии, окончил Тамбовскую духовную семинарию. Ну и среди близких знакомых писателя, стоит упомянуть, были тамбовчане как по месту жительства, так и по рождению. Например, поэт Вейнберг (Гейне из Тамбова — его псевдоним, известный в литературе), поэт Жемчужников, один из создателей-соавторов Козьмы Пруткова, издатель «Русского архива» Бартенев…

— Вы сейчас что-нибудь пишете о Достоевском?

— Да, я сейчас не так давно закончил большой роман о современности, два года над ним работал, а теперь как бы в виде отдыха (я всегда переключаюсь с прозы на литературоведение) затеял большой труд, о котором уже давно мечтал. Он называется пока условно «Самоубийство Достоевского» и в нём анализируется тема суицида в жизни и творчестве писателя. Дело в том, что Достоевский всю жизнь тайно и, как он любил выражаться, сладострастно мечтал о самоубийстве, и только творчество и вера в Бога спасали его от этого крайнего, последнего шага. И, забегая вперёд, скажу, что вывод у меня будет такой: элемент самоубийства в его скорой и внезапной кончине всё же был. Это будет, я думаю, новый и неожиданный вывод для многих достоевсковедов.

Вопросы задавал П. Ильин.